ПОТРЕБНОСТЬ ТВОРЧЕСТВА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Мой отец был высокопоставленным чиновником, Работал в министерстве сельского хозяйства СССР заместителем начальника главка. Карьера у него сложилась как нельзя более удачно. Родом он из далеких сальских степей, из под Калача-на-Дону. Жили, надо сказать, очень бедно. Основной едой были белый хлеб да рыба. На запить — разве что только арбузы, поскольку молоко в тех степях было горьким от полыни, которую ели красно-степные коровы (так называлась эта порода), а вода была соленой от присутствия солончаков в почве. Дед моего отца был очень зажиточным крестьянином, а также ремесленником. В страдную пору на своей земле привлекал на сельхозработы наемных рабочих. А также слыл знатным сапожником. Ко всему прочему, держал две пары лошадей с прогулочными колясками. Но раскулачили деда, как и прочих деловых людей.
И бате отца, то бишь моему деду, с приходом советской власти уже пришлось работать простым стрелочником на проходной станции Тингута, через которую проходило всего два железнодорожных состава в сутки, а то и их не было вовсе. Народилось у моего деда трое деток. Мой отец был старшим среди них. Следовательно, он и был и нянькой для двух других, и защитником. И пристало моему отцу во что бы то ни стало искать путь «выбиться в люди». Пошел служить в армию — был избран в политсостав и назначен начальником радиостанции, благо слух у отца был отменный — еще до армии в своем селе обучился самостоятельно играть на гармони, так что все девки табуном ходили за ним. Знамо «первый парень на деревне». Так ведь и вправду, чем заняться молодцу долгими зимними вечерами, сидя на печи?!
И так, оттрубил в армии он долгих пять лет. Вернулся из армии — незаконченное среднее. Пошел доучиваться в вечернюю школу, надо. Там познакомился с моей мамой. Обстоятельства сложились наподобие сюжета из кинофильма «Весна на заречной улице». Мама приехала тогда по распределению в Сарепту, закончив Московский педагогический институт. Преподавала вечерникам математику. Отец был ее учеником. Стали встречаться. Поженились. Закончил отец вечернюю школу, поступил в сельхозинститут на заочное отделение. А в какой еще поступать, как не туда, проживая на селе?! Cамая что ни на есть привычная хозяйственная деятельность, связанная с землей. Вступил в партию, работал инструктором горкома партии. Получал мизерные 75 рублей, но таким способом начинала строиться его карьера, его служебный рост. Вот ведь, ирония судьбы. Деда раскулачила советская власть, и, надо полагать, дед вряд ли был доволен подобной властью, потеряв все, что имел, а внук примкнул к партии, так сказать, вступил на рельсы обновления страны Советов. Такие были времена — чтобы добиться чего-либо в значительной степени, избирался путь принадлежности к комсоставу, в ряды, так сказать, борцов за светлое будущее человечества. В этом случае достигнуть цели в жизни становилось проще, более реалистичней становилась поставленная цель.
Первый успех не заставил себя долго ждать. Сразу же по окончании института (по получении корочки диплома) отец был назначен директором сельхозтехникума, что можно вправе считать началом стремительного взлета служебной карьеры так называемого молодого специалиста.
Затем переезд с семьей в ближайшее Подмосковье, назначение главным инженером Косинского треста, и под занавес карьеры работа в министерстве.
Разумеется, успехи отца не объяснялись только лишь его членством в партии, но и благодаря этому в том числе.
Но, собственно, рассказ не об этом.
А рассказ о том, как он, занимая весьма ответственный пост, вдруг сподвигся взять в руки художественные краски. И это в очень, надо сказать, зрелом возрасте, в возрасте пятидесяти лет.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Так что же побудило, можно сказать пожилого уже человека, взяться за кисти?
Справедливо, наверно, было бы сказать, что поистине талантливые люди, как говорится, талантливы во всем. И берутся они за все, за что берутся, решительно и, можно сказать, бесповоротно. Но я склоняюсь еще и к другому объяснению. Существует высокопарное выражение «веление души». Но я бы назвал это несколько иначе - «потребность творчества».
Так вот, это она, похоже, и была у отца. Потребность, нужда, что непременно должна была проявится в нем, найти выражение в какой-либо форме.
Николай Иванович, так звали моего отца, никогда раньше не брал в руки краски, а тем более масляные художественные краски. Карандаш порой держал в руках, и то по случаю чрезмерного употребления горячительных напитков. В такие минуты он брался за попытку изобразить меня или моего брата в карандаше на бумаге. Следует признаться, что в его исполнении это получалось очень эдак «корявенько». Это были чиркающие беспорядочные штрихи, но в этих штрихах была заметна попытка уловить суть.
Потребность творчества искала себе дорогу в разных направлениях. Николай Иванович также осуществлял попытки игры на фортепиано, которое по случаю было приобретено в дом. Однако попытки эти происходили по тому же случаю, что и попытки рисовать — по случаю употребления все тех же горячительных напитков. Но тут, в отношении бренчания на пианино находилось законное объяснение — отец играл в молодости на баяне, пусть это и другой музыкальный инструмент, но все же инструмент. А баян взять в руки не составляло для него большого труда. Как правило, это были сплошь импровизации с весьма отдаленным намеком на какую-либо известную мелодию. Словом, то, как он импровизировал в музыке, тем же макаром он импровизировал и с карандашом в рисовании.
Забегая вперед, скажу, что отец написал всего три картины. Все три картины маслом. И все три сразу в большом формате. Он писал по одной картине в год. Напряженная основная работа отнимала у него много сил и времени и не позволяла писать чаще. Также, видимо, потребность была в такой степени ограниченной, в какой умеренное участие в творчестве его вполне устраивало. Вот он так выражался и ему этого было достаточно.
Я хорошо помню, как отец, поначалу ничего не ведая в ремесле и какие необходимы расходные материалы для написания картин, прикупал обстоятельно краски, кисти, холсты, багет и прочее. Он готовил расходники к лету, к своему отпуску. Наступало время его заслуженного отдыха, он устанавливал треногу, (профессионального мольберта у него не было) садился писать у балкона на солнышке. В те минуты я любил частенько подходить к нему, заглядывая через плечо, чем мешал ему, должно быть, порядочно. Но разве я это брал в расчет? Особенно мне нравился и накрепко запомнился сладкий запах его масляных красок. Но процесс написания картин, как известно, процесс не быстрый. Так тянулись день за днем. Первая из написанных картин была утеряна при переезде с квартиры на квартиру. Вторая была повреждена чем-то, словно пропорота гвоздем. А третья картина сохранилась и я ее берегу, как память. Это копия картины «Лесная река» известного русского художника Николая Дубовского.
В те замшелые времена еще не существовало интернета. Не было также какого-либо каталога работ известных художников. Просто по случаю отец разглядел маленькую крохотную картинку в каком-то цветном журнале, которая его впечатлила. И с нее он делал, что называется, список своей работы. Меня конечно больше всего завораживала изображенная на картине солнечная полянка среди четы берез. В бесчисленном количестве, превосходящем всякое разумное количество с его точки зрения, ему приходилось разбрасывать желтые лютики и белые ромашки по зеленому ковру переднего плана. Труднее всего ему давались лопухи.
Говорят, что настоящие художники это те, которые выезжают на пленэры, пишут с натуры. Так вот, если моего отца характеризовать подобным образом, то он был не настоящим, в общем понимании, художником, кем впрочем он себя и не позиционировал. Но разве дело в этом? Николай Иванович реализовал свою потребность в творчестве доступным ему способом, насколько позволял ему его интенсивный образ жизни.
Отца не стало. Скоропостижно ушел из жизни. Оторвался тромб. Cпасти не удалось. Остались лежать в комоде сухонькие, затвердевшие в тюбиках разноцветные краски и кисточки на выброс.
И со мной в память об отце его картина.