К Роуз Гудинг сразу стали относиться с недоверием и опаской, как только она появилась в Литлхэмптоне. Грубиянка, нахалка, слишком прямолинейная и откровенная. Любит выпить – и, что самое скандальное, выпить в компании местных мужчин. А те только и рады! Возмутительно.
Но её соседка, скромная Эдит Свон, относилась к буйной Роуз со всем христианским всепрощением. В конце концов, что с той взять – она всего лишь ирландка!
(Ирландцев в Англии недолюбливают, считают деревенщинами, распущенными, драчливыми и много пьющими – ха, и они не так далеко ушли от истины. Роуз Гудинг не считала зазорным расслабиться с бутылкой виски и жила вне брака с каким-то левым мужиком).
И дочка её, двенадцатилетняя Нэнси Гудинг, не была образцом христианской добродетели. Она сквернословила и даже – о Господи! – играла на гитаре! Это уж никак нельзя было назвать образцом поведения доброй христианки. Хотя дочку свою Роуз очень любила и старалась дать ей как можно больше. Но уж очень она была разбитная, эта Роуз Гудинг. Бог знает, что могло вырасти из девчонки при такой-то матери!
Но соседка, добросердечная Эдит, изо всех сил пыталась наставить заблудшую Роуз на путь истинный.
Эдит было далеко за 30 (уже, кажется, и за 40), и она всё ещё жила с матерью и отцом. Она была самой старшей из одиннадцати детей, которые разлетелись по свету и не особенно рвались посещать отчий дом. Наверное, потому, что порядки отец там держал строгие: везде должно быть чисто вымыто, убрано, наготовлено, всегда очень аккуратно. И даже в мыслях нужно было содержать себя в чистоте! Если Эдит допускала дерзость или перечила отцу, то немедленно получала наказание: она должна была несколько сотен раз переписать псалом из Библии – тот, на который указывал отец. Пальцы сводило, руки не слушались, но Эдит терпеливо выводила слова Божьи.
Вообще Эдит была одной из лучших прихожанок местной церкви, всегда держала себя образцом высокой морали и нравственности.
Да, когда-то и за ней ухаживал молодой человек. И он даже нравился Эдит; она надеялась, что у них что-то получится. Но юношу не одобрил суровый отец, поэтому поклоннику пришлось дать от ворот поворот. С тех пор Эдит жила с мамой и отцом, и не роптала – Господь не велит роптать! Он принял за нас страдания на кресте, поэтому мы должны выполнять христианские заветы!
И даже самой себе Эдит не сознавалась в том, как тяготила её обстановка отчего дома. Постоянно требовательный отец, от которого не дождёшься доброго слова. Мама – любящая и мирная, но она против отца боялась слова сказать.
Иногда от жёстких порядков отчего дома Эдит хотелось волком выть. Но нельзя, ничего такого было нельзя. И Эдит нацепляла на себя дежурную улыбочку и снова чистила, мыла, готовила, пела в церковном хоре и ходила к мессе. И только сердце предательски ныло. Неужели так будет всегда? Неужели нет никакого выхода?
Эдит от всего сердца пыталась научить Роуз, как правильно жить: быть скромной, милой, отличной хозяйкой. Роуз особого рвения к уборке и домашнему хозяйству не проявляла – ей гораздо больше нравилось отдыхать в развесёлой компании в ближайшем пабе. Но сердце у Роуз было, кажется, доброе: она тоже желала скучной соседке самого лучшего, как она это понимала. И она даже предлагала: ладно, Эдит, найдём тебе нормального мужика! Ну и что, что многих на войне поубивало (только-только закончилась Первая мировая война). Найдём тебе такого, чтобы и в постели орёл был. И сердце у Эдит замирало – отчасти от страха, отчасти от сладкого томления.
А потом начали приходить эти письма.
На хорошей бумаге, написанные аккуратным почерком, адресованные к Этель. И состоящие из таких отборных ругательств, что диву даёшься.
Так и было написано: дорогая Этель, мерзкая ты старая ш**ха! Да ты долбишься в ****! Да ты сосешь ***!!! Сразу по дюжине за раз, гнилая ты душная жучиха! Сдохнуть тебе в муках, так тебя и растак! Хитрая подлая дрянь, тебе место в аду. Вонючая ты стерва, полная *****.
И каждый раз что-то новое, не повторяясь.
И, разумеется, все мгновенно заподозрили грубую соседку – разбитную Роуз. Чего ещё ждать от наглой ирландки? Она ржёт, как конь, пьёт виски, как воду, неаккуратна в быту, невоздержана в словах. И все эти мужики, которые крутятся вокруг неё, словно мухи вокруг мёда. Роуз знала, какую бучу она навела своими омерзительными письмецами – да как можно быть таким гадким человеком! У матери Эдит, скромной и тихой Виктории Свон, каждый раз тряслись руки и заходилось сердце, когда она видела новое письмо. Она переживала и приговаривала, что эти письма доведут её до могилы.
Но письма продолжали приходить и приходить. Возмущение копилось. В крохотном Литлхэмптоне, где дома стоят бок о бок, скрыть что-то было невозможно. Это прелестный маленький городок на побережье, где все живут, согласно установленным порядкам, а письма с обзывательствами – это целый скандал.
И, когда пришло девятнадцатое письмо, отец Этель направился прямиком в полицию. Он возмущался и орал, он требовал призвать хамку и мерзавку к ответу. Ведь никто не сомневался, что эту богомерзкую штуку учинила Роуз! Эта тварь – позор для семьи и для всей улицы!
И полиция пришла арестовывать Роуз. Та не восприняла проблему всерьёз, потрепала дочурку Нэнси по щеке, сказала: "Не волнуйся, я вернусь к утру" и пошла с полицейскими в участок. С дочкой остался тот мужик, которого Роуз называла "вторым мужем", хотя все знали, что она живёт с ним невенчанная (позор, стыд и срам!).
В участке, сидя в заключении, Роуз, конечно, проявила себя во всей своей ирландской красе: она скандалила, орала, требовала себя выпустить, когда ей надоело сидеть (а надоело ей быстро). Она даже заявляла, что не виновата в том, что ей приписывают!
Полицейские, разумеется, не поверили ни единому её слову. Кроме одной белой вороны – это была полицейская-женщина Глэдис Мосс. И так-то диковинка в 1920х годах, женщина на работе в полиции, но она ещё вздумала перечить руководству! Её начальники (все сплошь мужчины) были очень и очень недовольны самоуправством Глэдис. Шеф полиции устроил ей выволочку: да как ты смеешь перечить мужчинам, женщина! Знай своё место в иерархии, или будешь отстранена!
Глэдис не спорила, но осталась при своём мнении: виноват кто-то ещё. Роуз Гудинг не писала этих писем.
Роуз, разумеется, отпиралась. Ну конечно, она не могла даже посмотреть правде в лицо! Раз уж напакостила – так будь добра держать ответ!
Но нет, заладила: это не я, да я не знаю, кто это делал. А кто, кроме тебя, знает такие площадные ругательства?
Полиция допросила и набожную Эдит. Та благонравно сложила руки перед собой, опустила глазки и сказала, что Господь велит прощать, так что она прощает Роуз Гудинг. На полицейских она произвела самое благоприятное впечатление. Да, она зануда, ханжа и старая дева, но ведь это долг полиции – защищать мирных агнцев от таких греховодниц, как Роуз Гудинг!
Эдит поведала: сперва она относилась к Роуз со всем христианским всепрощением. Когда Роуз переехала на их мирную улицу Вестерн Роуд весной прошлого года, Эдит попыталась подружиться с громогласной соседкой. Она учила её всему лучшему, что знает (вести хозяйство, поддерживать чистоту дома, помыслов и поведения). Но не в коня был корм: Роуз немедленно начала таскаться по пабам, шутить свои грязные шуточки, ругаться как сапожник и учить дочку играть на гитаре. Несмотря ни на что, она нравилась Эдит: своей живостью, непосредственностью, спонтанностью.
Они почти стали подругами, но на именинах отца Эдит Роуз нагрубила имениннику. Отец Эдит, как обычно, был резок и требователен с дочкой и потребовал всё бросить и подать ему именинного торта. Роуз посмела ему перечить: ты же видишь, папаша, Эдит разговаривает. Вот освободится и подаст тебе то, чего ты хочешь. Никто не смел перечить Эдварду Свону, никто – а уж в особенности женщина. Поэтому Эдвард настоял на правильном порядке вещей: Эдит немедленно метнулась отрезать ему торт, а один из дружков Эдварда сказал гаденькую шуточку про погибшего на войне мужа Роуз. Та не стерпела и по-ирландски перешла к рукоприкладству.
Да, Роуз покинула те скандальные именины победительницей, но радоваться пришлось недолго: назавтра к ней пришли из опеки, проверять выполнение материнских обязанностей. Стыд и позор, когда тебя допрашивают на глазах всей улицы. Эдит бы сгорела со стыда, если бы такое случилось с ней (но с ней такое не случится, ведь она добропорядочная горожанка!)
Неоспоримо доказывало вину Роуз Гудинг и то, что первое гадкое письмо пришло на следующий день после посещения опеки. Конечно же, это она пыталась отомстить бывшей подруге!
А ещё у Роуз не нашлось денег на залог (это ж целые три фунта! откуда у неё), поэтому её отправили в тюрьму Портсмута на 2,5 месяца в ожидании суда.
Там ей, конечно же, пришлось несладко.
Но Глэдис Мосс всё ещё продолжала сомневаться. Она посетила дом Свонов и поговорила с Эдит, её матерью Викторией и отцом. Выяснилось не так много: Эдит в школе была отличницей и умницей, подавала надежды, за ней в молодости ухаживал некто Сидни – но потом её отец отослал его подальше, сочтя неподходящей партией. С тех пор амбиции Эдит не поднимаются выше готовки и уборки. Да ещё отец, Эдвард Свон, который никогда не бывает доволен и вечно брюзжит и брюзжит. Его раздражают новые порядки, все эти наглые суфражистки, требующие права голоса на своих митингах, все эти бабы-полицейские. А уж как его бесит стриженая по моде 1920х годов соседка, распутная Роуз Гудинг! Надо скорее её наказать!
Эдит задыхается в этом мирке, сама того не понимает. Как ни странно, компания, которая поднялась в прессе из-за скандала с гадкими письмами, её только обрадовала и воодушевила. Наконец-то её любят и хвалят! Наконец-то её заметили! Её называли "набожной" и "хорошей женщиной".
До тех пор она имела хоть какое-то значение только для группы подружек – это те дамы, с которыми Эдит во время войны подружилась и собиралась своей компанией играть в вист.
Это помешанная на садоводстве старая Мейбл, чокнутая фермерша Энн, почтальонша Кейт (её муж тоже был почтальоном, но утонул, и теперь она унаследовала его работу и форму).
Эти самые подружки, разговорившись об истории Эдит за игрой в вист, решают: надо внести залог. Грубая фермерша Энн продаёт свинью, дамы вносят три фунта и Роуз получает свободу до суда.
И вот уже Эдит с ужасом видит, как соседка появляется в конце улицы и идёт к своему дому. Обнимает дочку и снова обустраивается дома.
...И письма возобновляются снова. Но на этот раз письма приходят не только Эдит, но и всем соседкам – всё такие же гадкие, мерзкие и оскорбительные. А потом и вовсе география писем расширяется и они начинают приходить всему Литлхэмптону. Никто не забыт, каждому написало гадостей "Ядовитое перо" – так прославленного анонима окрестили газетчики. Скандал ширится, и вот уже в парламенте делаются доклады о том, как остановить "литлхэмптонские письма". Полиция берёт дело под свой контроль – но что они могут сделать? Особенно с учётом того, что полицейские уверены, что письма пишет Роуз. В этом уверены почти все полицейские. Кроме одной – женщины-полицейской Глэдис Мосс. Та берётся помочь незадачливой Роуз, потому что верит ей. Да, Роуз груба и невоздержанна на язык, но, в конце концов – зачем ей писать все эти письма, если она в любой момент может подойти и сказать любому в лицо всё, что о нём думает?
Да и стиль письма "ядовитого пера" и Роуз Гудинг отличается: Роуз, малограмотная ирландка с дальнего острова, пишет коряво и размашисто, почерк у неё некрасивый. А автор анонимок пишет красивым почерком образованного человека, каллиграфически выписывает буквы и употребляет сложные обороты (иногда даже древнегреческие). Роднит их одно: ругается автор злобных писем от души. Почти как чистосердечная Роуз.
Полиция недоумевает: неужели Роуз не понимает, что её посадят, что она вредит самой себе? Она может потерять опеку над дочкой и получить год каторжных работ по суду!
Письма меж тем приходят.
Эдит Свон меж тем получает свои "пять минут славы". Она даёт интервью в газеты, её приглашают прочесть проповедь в церковном приходе, её хвалят, замечают, уважают. Ну, все, кроме отца – Эдвард Свон считает важным гнобить дочку, чтобы "не зазнавалась" и "знала своё место". Эдит привычно слушается.
Но однажды происходит непоправимое. Письмо, которое пришло на адрес Эдит Свон, первой открыла её мама, Виктория Свон. Она была уже пожилой, её тщательно оберегали от всей этой мерзости. Но сердце у пожилой женщины не выдержало и она упала с приступом. Врач не помог.
Виктория Свон умерла.
Эдит вне себя от горя. Эдвард Свон показывает гнусность своего характера ещё сильнее: он не может просто скорбить по жене, он должен при этом сорваться на дочке.
Но полицейская Глэдис Мосс обращает внимание на однй мелкую деталь: в документах о смерти Виктории Свон, которые пришлось подписать Эдит, как члену семьи, почерк оказался до неразличения похож на почерк в анонимных письмах!
Выглядело так, как будто бы Эдит сама написала эти письма.
Глэдис предоставляет свои догадки своему полицейскому руководству и в очередной раз выслушивает про "молчи, женщина, знай своё место". Да и почерк не будет принят в суде, как доказательство вины. Начальник участка отчитывает Глэдис и отстраняет её от участия в деле.
Это обидно и унизительно, но, в конце концов, теперь Глэдис свободна и может помочь Роуз не как официальное лицо, а как обычный гражданский человек.
И она берётся ей помогать. И подбивает на это группу подружек, играющих в вист. В конце концов, бедной Роуз некому помочь – ни друзей, ни родственников. А ведь очевидно, что кто-то её подставляет и клевещет на неё.
И подружки начинают не спускать глаз с Эдит, отслеживать каждый её шаг. Они хотят понять, когда и как та отправляет анонимные письма. Надо поторапливаться: до суда над Роуз остаётся меньше недели.
Но Эдит замечает слежку и обводит сыщиц вокруг пальца.
Да! Это она пишет все эти гадости. Это именно Эдит, ханжеская и набожная Эдит строчит письма, как заведённая.
Ни у кого нет доказательств.
И тут... Внезапно Роуз понимает, кто именно писал все эти письма. Догадка приходит в одно мгновение: Эдит когда-то обмолвилась, что помогала отцу рисовать вывески в Литлхэмптоне своим каллиграфическим почерком. И вот Роуз внезапно бросает взгляд на одну из вывесок и понимает: она уже видела такое написание буквы G! Его ни с чем не спутаешь – именно так пишет неизвестный аноним в своих гадких письмах.
Никаких доказательств, а завтра уже суд.
И вот на суде Роуз держится с достоинством и остроумием, и её адвокат даже предоставляет сравнение почерков Роуз и Эдит. Эдит что-то невнятное лепечет в свою защиту и падает без сил на стул.
Но обвинитель использует против Роуз подлый приём: он обвиняет её в том, что она – распутная мать-одиночка! И нет никакого мистера Гудинга, никакой муж у Роуз не погибал на войне – она родила вне брака!
Это очень сильное заявление для 1920х годов. Роуз раздавлена.
Результаты почерковедческой экспертизы принять во внимание суд отказывается (это начало ХХ века, тогда были странные правила).
Суд берёт перерыв на выходные. Приговор будет вынесен присяжными через два дня. Роуз ничего уже не может спасти.
Кроме... Кроме одного.
Похоже, аноним (да, это Эдит) настолько распоясался и настолько уже зависит от рассылки своих гнилых писем, что не может удержаться ни одного дня даже ради своей же безопасности.
Поэтому банда подружек-расследовательниц решает организовать подставу и доказать, что письма слала Эдит.
Ведь Кейт работает на почте. И она продаёт Эдит марку, помеченную секретными проявляющимися чернилами. Та пишет письмо и бросает его в ящик, где его перехватывают и предоставляют в полицию. Доказательства неопровержимы, хотя и предоставлены женщиной-полицейской. Бравые полицейские служаки вынуждены признать её правоту.
Роуз полностью оправдана в суде, Эдит заключают под стражу.
И тут... Роуз со своим адвокатом после суда на лестнице встречают Эдит. И между ними происходит разговор, который многое объясняет:
Роуз: "Зачем, ты это делала, Эдит?"
Эдит: "Я не знаю. Но мне жаль, Роуз, что это была ты. Я просто не могла остановиться".
Роуз: "А я думала, что если я буду, как ты, то моя жизнь наладится"
Эдит: "Хорошего дня, Роуз. Я буду писать"
Роуз (улыбаясь): "О, я соберусь с духом"
Фактически, вот он, ответ, зачем Эдит делала всё это. Она всю жизнь прожила затюканной, незаметной. Видимо, она была тихой и покладистой – остальные дети Свонов выпорхнули из гнезда, а эта не смогла уйти. Да и жениха её прогнал папаша, который заел всю жизнь тихой Эдит.
А теперь, после смерти мамы (в которой Эдит винит себя, конечно же – ведь умерла она после прочтения анонимного письма), в доме жестокого папаши Свона стало совсем невыносимо. Бедной Эдит не с кем обсудить своё горе, свою вину, свою боль, оплакать упущенную жизнь, любовь, радости. Её никто не видит – её всю жизнь учили "знать своё место", то есть, обслуживать всех и быть максимально "приличной" и незаметной.
Письма были единственным каналом, через который прорывался гнев Эдит, её ярость, обида, агрессия, вся её теневая тёмная часть.
Конечно, она не могла остановиться. Непрожитые чувства не улетают на Луну – они копятся и когда-нибудь разорвут тот сосуд, где их пытались закрыть навечно.
Поэтому Эдит злилась на смелую и спонтанную соседку, и в то же время симпатизировала ей и хотела дружить.
Но, раз прорвавшись, чувства не могут быть запакованы обратно навечно.
И Эдит Свон высказывает отцу то, что ей хотелось сказать всю жизнь: "Я больше не вернусь к тебе никогда! Куда угодно, лишь бы не в этот дом больше! И вообще – отвали бледный сморщенный старый ублюдой, грёбаный старый ***дила!!!" И Эдит, за которой захлопываются двери автозака, начинает безудержно хохотать! Это свобода, это жизнь. Пускай поздно, но она получила свою жизнь обратно. Отцу не удалось до остатка заесть её жизнь.
(В итоге Эдит отбыла год каторжных работ и вышла. Надеюсь, она никогда не вернулась к отцу).
Фильм очень живой и интересный. Его практически не портит даже то, как много туда напихали "повесточки": бойфренд Роуз – чернокожий (в Британии 1920х годов???), а полицейская Глэдис Мосс, невзирая на совершенно английское имя – индианка (опять же, откуда?). Это как с "Бриджертонами": ну и что, что у нас герцог XIX века – негр. Сказано же – он у нас герцог, так что отстаньте со своей исторической правдой.
Так вот, актёры очень неплохие, и полицейская-индианка тоже играет великолепно, почти как обожаемая Оливия Коулман.
И заканчивается фильм очень по-доброму: всё-таки Эдит, хоть и уехала в тюрьму на год, получила свободу жить так, как ей хочется в своей жизни.
А это дорогого стоит.
______________________________
А ещё у меня есть телеграм-канал по психологии. Сейчас пишу там о том, как строить отношения. Подписывайтесь, чтобы читать новое и интересное!