Воспоминания о подвиге Крючкова его однополчанина Ф. С. Родина, служившего во время Первой мировой войны в том же 3-ем Донском казачьем полку, что и К. Ф. Крючков.
С объявлением войны 1914 г. наш 3-ий Донской казачий полк был спешно переброшен по железной дороге в пограничную полосу, в район г. Кальвария. Моя 4-я сотня была временно прикомандирована к штабу 3-го армейского корпуса, стоявшего в м. Белая Олита, а я попал вестовым к начальнику штаба.
Но фронте в то время была полная тишина, но через несколько дней в штабе стало известно, что казаки имели стычку с немцами, и двое раненых казаков лежат в лазарете Белой Олиты. Как только я об этом узнал, то, прихватив одного казака, отправился разыскивать раненых. В лазарете мы сразу их узнали: это были казаки 6-ой сотни Крючков и Астахов. Крючков с забинтованной головой. Стал я его расспрашивать. В ответ он приподнял одеяло, и я увидал, что он весь, с головы до ног, окручен бинтами.
Вот, что рассказал нам Крючков.
Он, как приказный, был назначен старшим на сторожевом посту из 5-ти казаков.
«Мы были в сторожевом охранении, одного казака я послал с утра к командиру сотни с донесением, а другого — за фуражом. Остались мы втроем. Тут поляк, проезжавший мимо нас на подводе, сообщил: «В стороне есть деревня, а около нее стоят пруссаки спешенные». Нас это заинтересовало — хоть издали посмотреть на немцев. Подтянули подпруги, схватили винтовки и поехали куда указал поляк. Проехали немного и, действительно, недалеко от деревни заметили человек 30 спешенных немцев. Увидя их, мы растянулись, едем друг за другом, как будто мы дозор идущих за нами частей. Немцы нас заметили и, возможно приняв за дозорных, сели на коней и поехали в другую сторону. Их было 27 человек. Съехавшись, мы поговорили и решили следовать за ними; поснимали винтовки и начали по ним стрелять прямо с коней. Немцы скоро скрылись в складках местности, а мы, выехав на бугор, остановились, спешились, держа винтовки в руках. Но оказалось, что немцы, пользуясь холмистой местностью, незаметно подкрались к нам и понеслись на нас в атаку. Мы только успели вскочить на коней. Сами мы не имели пик, не взяли их. Впереди немцев был их офицер, нам сразу удалось его убить, но остальные охватили нас. Схватка была неравной: трое против 27, у нас в руках винтовки, а у них пики. Но все же нам удалось отбить их пики. Те немцы, что проскочили мимо нас, задержали своих коней и повернули обратно на нас. Окружили со всех сторон. Однако Щеголкову удалось вырваться, даже не будучи раненым, Астахов тоже вырвался, хотя и был ранен. Тогда немцы окружили меня и стали колоть пиками, так же, как и коня моего. Немцы на своих пиках имеют специальные петли, которые надевают на плечо, это не позволяет им сделать сильный размах рукой и нанести достаточно сильный удар, чтобы сразу приколоть меня. Я своей винтовкой отбивал, насколько мог, удары немецких пик, до тех пор, пока немецкий унтер-офицер не ударил меня саблей по пальцам руки. Винтовка выпала у меня из рук, пальцы онемели. В это время немало мне немцы нанесли ударов, но вот пальцы мои стали отходить и я, выхватив палаш, стал им отбиваться от пик. Но не очень-то им отобьешься. Бросил я тогда палаш, вдарил коня каблуками. Конь мой взвился прямо на ближайшего немца. Вырвал я у него пику и стал ею отбиваться. Немцы, не ожидавшие этого, стали отскакивать, и тут мне удалось выскочить из их кольца. Немцы погнались за мной. Тут попал я в болото, конь с трудом из него выбрался. Но немцы, настигавшие меня, перед трясиной остановились, спешились и начали по мне стрелять. Обливаясь кровью, выбрались мы из болота, и конь мой был весь в крови. От потери крови голова моя стала кружиться, повесил я пику на луку седла, а сам, чтоб не свалиться с коня, обнял его шею. Конь мой шел сам, а куда — я сам не знаю. Поляк, случайно ехавший навстречу на подводе, снял меня с коня, положил на свою подводу, а дальше я уж ничего не помню».
Вот, что мне рассказал сам К. Ф. Крючков через три дня после этой схватки. Сам Крючков получил 11 ран, его конь - 21.
Излечившись от ран, Крючков снова вернулся в свой полк. Начальник дивизии взял его к себе, назначив начальником казачьего конвоя при штабе дивизии. Подвиг его прогремел по всей России и его популярности способствовало также и возвращение его в действующую армию. Мой крестный брат, служивший в том же конвое, рассказывал мне, что «мы всем конвоем не могли прочитывать всех писем, приходивших со всей России, и так же всем конвоем не могли поедать всех тех посылок, которые ему присылались».
Когда наша дивизия отводилась с фронта на отдых в какой-нибудь город в тылу, то часто начальник дивизии сообщал городским властям, что приедет и К. Крючков, и весь гарнизон города с музыкой выходил нас встречать. Всем жителям города хотелось увидеть столь прославленного героя — донского казака Козьму Крючкова.
Город Петроград преподнес ему шашку в золотой оправе, клинок был весь исписан похвалами. Москва тоже ему поднесла шашку в серебряной оправе.
Громкая слава Козьме Крючкову и вечная ему память. Он был убит во время гражданской войны.