В 14 лет я была обычным подростком и вела себя как все подростки. То есть упрямо, несговорчиво и грубо.
Может, если бы родители хоть иногда были помягче, я бы рассказала им, как мне тяжело. Тяжело находить общий язык со сверстниками и быть «не хуже», чем они. Тяжело понять, представляю ли я из себя хоть что-то. Тяжело и страшно размышлять о будущем...
Пару раз я даже попыталась поговорить об этом с мамой, но она отмахнулась:
— Что за чушь?! Твое дело сейчас — учиться, получать хорошие оценки, чтобы потом без проблем поступить в институт.
Институт, конечно, родители сами за меня выбрали, а поскольку химия была профилирующим предметом, наняли для меня репетитора. Вообще все наши с мамой разговоры сводились к учебе и зубрежке.
Если она планировала так привить мне любовь к учебе, то она глубоко ошиблась: в знак протеста я стала прогуливать школу. Родители об этом узнали и... лишили карманных денег. Я на это ответила пирсингом в носу, за что меня чуть не прибил отец.
В общем, этой войне не было ни конца ни края. И я, и родители от нее ужасно устали, но сдаваться никто не собирался.
— Раньше ты была таким послушным ребенком! — восклицала мать. — А сейчас тебя будто подменили! Не понимаю, что с тобой происходит...
А мне так хотелось, чтобы вместо нудных нотаций мама прижала меня к себе и сказала, что я — ее любимая девочка.
В разгар этой войны, в один прекрасный день, меня чуть ли не силком потащили к репетитору по химии.
Стоя в холле чистенькой квартиры, я уже составляла план, как буду втихую прогуливать занятия. Ведь лазейку можно найти даже в концлагере...
Когда нас пригласили в комнату, я увидела аккуратную седовласую старушку.
— Вот моя двоечница, — отрекомендовала меня мама.
Педагог посмотрела на меня ласково, улыбнулась:
— Меня зовут Елизавета Ильинична. Присаживайся, детка. А вы, — обратилась она к маме, — можете идти, мы справимся.
Елизавета Ильинична попыталась определить уровень моих знаний и ничуть не удивилась, что он практически нулевой.
— Ты не любишь химию? — спросила.
— А за что ее любить? — буркнула я. — Формулы эти, ну их.
— Ну ладно, а что ты любишь?
Я задумалась:
— Мне татухи нравятся. Знаете, есть такие прикольные, разноцветные. Я хочу такую сделать, в виде розочки, на копчике.
— Здорово, мне тоже нравится, — вдруг сказала Елизавета Ильинична. — Только одно плохо: если вдруг надоест, ее надо вытравливать химическими веществами. Ведь пигменты для тату содержат...
Учительница провела ликбез по видам краски и ее составу, а также рассказала, как раньше делали тату чернилами.
Я обрадовалась, что время прошло незаметно. Пожалуй, старушка — божий одуванчик, ее можно будет легко обдурить!
Пару занятий я исправно посетила, а потом, перед очередным уроком, позвонила Елизавете Ильиничне и загнусавила:
— Зуб страшно болит, сил нет, даже не знаю, как смогу заниматься!
— Ты что, деточка, какие занятия, ни в коем случае! Беги к врачу! — сказала она.
Я удовлетворенно улыбнулась и бросила трубку. Как назло, на следующее занятие мама решила отвести меня лично.
— Как моя тупица? — спросила у педагога. — Хоть что-то понимает? В прошлый раз ничего не задали, вот я и интересуюсь.
Я съежилась на стуле.
— Спасибо, что зашли! — воскликнула Елизавета Ильинична. — Хотела и сама вам звонить: у вас умная девочка, схватывает на лету. У меня давно не было такой способной ученицы. А в прошлый раз...
— У меня задрожали руки. — ...мы так ударно поработали на уроке, что все домашнее задание сделали тут.
Мама слегка удивилась, но больше обрадовалась. И ушла. А Елизавета Ильинична как ни в чем не бывало начала урок.
— Почему вы меня выгородили? — отважилась я спросить уже после занятия. — И соврали моей маме, что, мол, я способная?
— Ты действительно и умная, и способная, тут я не соврала. А по поводу прошлого урока... Пойми, если ты не хочешь становиться технологом и поступать в институт, ты сама должна сказать это маме.
— Она не поймет, — с горечью ответила я. — Она никогда меня не понимает.
— Ну хорошо, а если по-честному, без дураков: кем ты хочешь стать?
— Не знаю. В том-то и дело. Чувствую себя дурой. Кто-то музыку пишет, кто-то в компьютерах шарит, кто-то шьет. А я ничего не умею, вообще я — пустое место!
— Ну, если у тебя нет никаких других увлечений, может, ты увлечешься химией? Когда узнаешь ее получше.
Химия мне была до лампочки, но здесь я хоть отдыхала от маминых криков, поэтому и согласилась.
Странно вела урок эта учительница. Например, рассказывала историю из своей жизни, скажем, как она замочила белье в тазу, а оно полиняло. Потом поясняла, какая химическая реакция к этому привела. Или поведала мне историю любви Блока и Менделеевой, а потом возьми и вверни:
— Это дочка того самого, который таблицу составил. Знаешь, почему там элементы расположены в таком порядке?
Сама того не замечая, я понемногу увлеклась химией. А больше всего мне нравились наши чаепития после уроков.
Елизавета Ильинична ставила на плиту чайник, выкладывала печенье, и мы начинали неспешную беседу. Отчего-то с ней, которая была намного старше моей мамы, говорилось легко на любые темы.
Она не возмущалась «распущенностью молодежи», не обвиняла, даже когда я рассказывала о не очень красивых моих поступках.
К примеру, о том, что я начала курить.
— Ой, хочешь расскажу? — спросила тогда она. — У табака очень интересная формула. А никотиновые алкалоиды присутствуют в листьях коки. В тех, из которых делается кокаин...
Я курить и бросила. Одно дело — баловаться сигаретами, и совсем другое — чувствовать себя наркоманкой, которая употребляет вещество, сходное с кокаином.
В гостях у учительницы я чувствовала себя комфортнее, чем дома.
— Как жаль, что не вы моя мама! — сказала я ей однажды, не сдержавшись.
Рука Елизаветы Ильиничны дернулась, она пролила чай на скатерть.
— У тебя хорошая мама, она тебя любит.
— Если бы любила, понимала бы меня. Или хотя бы пыталась понять.
— У меня к тебе встречный вопрос: а ты ее пытаешься понять? Вы похожи на людей, разговаривающих на разных языках. Попробуй первой сделать шаг навстречу.
— Как это, интересно?!
— Просто подойди к ней, обними ее и скажи, что очень любишь. Вот и все. И посмотришь, что будет.
Я решила воспользоваться ее советом. Никогда не думала, что это так трудно: сказать маме, что любишь ее!
— Ты что-то натворила? — испугалась она. — В школе? Или с мальчиком что-то... было?
— Нет, просто решила сказать, как я тебя люблю. Разве это плохо?
— Нет, но... Точно все в порядке?
— Ага. И с мальчиками у меня ничего «такого» не было! — Я рассмеялась.
— Хорошо. Я ведь тоже когда-то была молодой... — вдруг произнесла мама.
Она посмотрела на меня так ласково и была совсем не такой, как обычно. Мне даже показалось, что стена между нами рухнула.
А спустя две недели мама сказала:
— Больше заниматься с репетитором ты не будешь.
— Почему?! Я же только начала въезжать в эту чертову химию! — удивилась я.
— Такое горе. — Мама скорбно поджала губы. — Скончалась твоя Елизавета Ильинична. Ночью. Во сне. Соседи лишь через день обнаружили.
У меня по спине пробежал холодок. Все еще не веря, я тихо спросила:
— Почему соседи? У нее же наверняка были какие-то родственники.
— В том-то и дело, что нет. Уже много лет, как она потеряла дочку. Трагичная история: они поругались в тот день, девочка расстроенная выбежала из дома и не заметила мчащуюся на нее машину. Погибла на месте. Вот так бывает...