Эй, кричу, братцы, своя я, ваша, русская, Лизавета! Бейте огнем в мой дом, там ихний штаб, паразитов!
Ох, люты звери! Сколько мук нами принято, сколько слез пролито. Второй сынок у меня был, Петя. Книжки любил читать, про земли разные мне рассказывал, про такие земли, где и зимы-то нет, один дождь. Однажды забылся, прошел по шоссе, где немцы запрещали ходить. Ну и пристрелили его. И в избу ко мне принесли, положили. Держи, мол, чтоб другим не повадно было...
Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали.
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 22 февраля 1942 г., воскресенье:
НА СМОЛЕНСКОЙ ЗЕМЛЕ
Шесть ночей шли бойцы этой части в глубокий обход немецких позиций, они шли в метель по снежной лесной целине. Впереди, пробивая дорогу ногами и грудью своих лошадей, двигались трое конников. За ними, проваливаясь в снег по живот,— саперы, вырубавшие кустарник и прокладывающие таким способом узенькую тропинку в лесной чаще. За саперами гуськом, след в след, шли пехотинцы. Они несли на себе продовольствие, патроны, ручные и станковые пулеметы и даже минометы в разобранном виде. Передовые едва двигались, утопая в снегу. Их сменяли через каждые полчаса — столь изнуряющим был этот переход через сплошное снежное море.
По мере продвижения колонны зыбкая узенькая тропинка постепенно утаптывалась сотнями ног, и позади пехоты могли уже следовать на санях пушки.
Шли не более трехсот метров в час. Вьюга преследовала колонну. Ветер порой становился таким сильным, что захватывало дыхание и бойцы вынуждены были останавливаться. Потом, выждав, когда ветер утихнет, снова шли вперед, снежный вихрь бил в лицо, шапки, шинели, рукавицы обледеневали. Но шли вперед неуклонно, постоянно, шаг за шагом, спина за спиной.
Они останавливались только глубокой ночью на два-три часа, чтобы немного отдохнуть, но не разжигали костров — это могло выдать расположение лагеря. Дремали сидя, прислонившись друг к другу, не выпуская из рук винтовок, засыпаемые снегом, и снова шли. Шесть дней, шесть ночей...
Колонна вышла противнику в тыл возле одной деревни и внезапным ударом смяла его. Враг бежал, не успев на этот раз поджечь деревню.
Это смоленское село, с большим фруктовым садом на околице, которое местные жители с гордостью именуют «сад отдыха», с каменным зданием школы, клубом.
Немцы использовали по-своему и сад, и школу, и клуб. В саду они устроили место казней и экзекуций. Повесили мужчину и женщину, заподозренных в помощи партизанам, публично выпороли 70-летнего старика, не снявшего шапку перед немецким офицером, расстреляли трех пленных красноармейцев. Назначение клуба менялось. Сначала здесь размещался воинский склад, затем последовательно: лазарет, офицерский публичный дом, приехавший на кратковременные гастроли, вошебойка, походная церковь, сапожная мастерская. Здание школы разрушено. Немцы посадили в школу четыре семьи, замеченные в несоблюдении приказов, заминировали здание и в момент отступления взорвали. Все четыре, семьи погибли.
Немцы ушли отсюда десять часов назад, и все здесь еще носит следы их пребывания. Десятки автомашин с разбитыми стеклами и фарами, с продавленными крыльями, на которых нарисованы всевозможные эмблемы: львы, лани, бараны, мечи. Орудия, велосипеды, мотоциклы, тяжелая зелено-черная пушка, метко подбитая нашими снарядами. К длинному дулу кто-то уже прикрепил плакат: «Да здравствует храбрая советская пехота».
На дверях домов меловые надписи немецких квартирьеров. На одной двери, где мелом написано по-немецки «Генерал», прикреплен сердитый плакат, начертанный по-русски, — «Закревайте двери». Тут же, в куче пустых бутылок, тряпья, пластинок с речами Гитлера, банок из-под ваксы, противопаразитных порошков, пачек с презервативами и розово-голубых новогодних открыток валяется полуоборванный дневник немецкого офицера.
...Вечер. Молодая луна сияет на чистом морозном небе. Комната сельсовета набита битком. В углу стол, накрытый красным полотном. На стене портреты Ленина, Сталина.
Это первое собрание жителей села после возвращения на советскую родину. Настроение взволнованное и торжественное.
Сначала выступает комиссар части, приветствующий жителей села от лица армии. Окончив речь, он спрашивает:
— Кто хочет выступить?
Из задних радов поднимается рука, и слабый женский голос что-то произносит. Потом к столу подходит женщина в платке, в полушубке, средних лет, с голубыми глазами на бледном, осунувшемся лице. Некоторое время она молчит, смущенно и нерешительно вглядываясь в слушателей, теребя платок. Потом начинает:
— Дорогие товарищи, красные храбрые бойцы. Здравствуйте, дорогие наши товарищи, любимые, долгожданные, ненаглядные. Ох, ждали мы вас! Ой, горевали мы без вас! Ой, мучили нас, терзали!..
И слезы вдруг потекли по ее щекам. Она стояла, освещенная скудным светом лампы, и утирала слезы темной, шершавой ладонью.
Женщина помолчала и продолжала:
— Каждую ноченьку слушали мы, не идете ли вы, не подошли ли. Бывало проснешься, прислушаешься — будто шум, будто стреляют наши. Нет, скажешь себе, спи, это ветер гремит, это не наши.
Она остановилась, отпила глоток из стакана и продолжала:
— А позавчера ночью сынок меня разбудил: «Мамка, наши!» «Спи сынок, лес шумит». «Мамка, стреляют!» «Спи, слышишь, ставни стучат». А сама не сплю, сердце бьется, ворочаюсь. Стреляют справа, слева стреляют. Вышли мы с сынком тихохонько из избы, глядим через щелку в воротах: наши. У меня аж душа зашлась. Выбежала я на улицу. «Эй, кричу, братцы, своя я, ваша, русская, Лизавета! Бейте огнем в мой дом, там ихний штаб, паразитов!»
Бурные аплодисменты покрыли эти слова.. Слабая улыбка прошла по лицу женщины:
— И уж живут они, эти фрицы. Бедно да холодно. Ничего у них нет. Одна рубашонка нательная, коростой покрылась. Лягут спать, всю ночь чешутся. А вас как боятся... Только и слышишь: «Рус идет, рус». Лицо женщины вновь становится скорбным, серьезным.
— А люты звери. Сколько мук нами принято, сколько слез пролито. Второй сынок у меня был, Петя. Книжки любил читать, про земли разные мне рассказывал, про такие земли, где и зимы-то нет, один дождь. Однажды забылся, прошел по шоссе, где немцы запрещали ходить. Ну и пристрелили его. И в избу ко мне принесли, положили. Держи, мол, чтоб другим не повадно было...
Тишина. Все напряженно слушают, не сводя глаз с женщины. А она стоит, невысокая, сухонькая, с голубыми блестящими главами.
— Дорогие бойцы, милые вы наши голубчики,— говорит она,— спешите вперед. Всюду вас ждет народ. Мучает немец народ, нет сил терпеть. Далеко слух-то разнесся, что вы идете, и каждую ночь народ слушает: кажись, пули свистят, кажись, подходят, скорей бы, скорей! Ждут вас, как я вас ждала, с сыночками, с Колей и Петей...
Проходит часа два, село затихает. Бесшумны улицы. Глаз едва различает белые силуэты часовых. Избы безмолвны. Село спит. Маленькое село, отмеченное едва заметной точкой на географической карте. Одно из десятков тысяч сел, освобожденных славной армией советского народа.
Скоро рассвет, и снова двинутся эти люди и эти пушки сквозь снега и пургу в свой невиданный зимний поход. (Евгений ГАБРИЛОВИЧ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.