1895 год
«Из прошлого. Никакой другой иноземной страны покойный император Александр III не посещал так часто, как Данию. Лет 30 тому назад он приехал в Копенгаген в первый раз, и с тех пор часто и подолгу гостил в Дании. Пребывание императорской четы в Копенгагене обыкновенно продолжалось около семи недель, начиная с 20 чисел августа до начала октября. Это время заключало в себе несколько торжественных дней, а именно: именины государя и дни рождения королевы эллинов и датской королевы, которые обыкновенно праздновались в семейном кругу. Особенно торжественно праздновался день рождения датской королевы, по случаю которого во Фреденсборге обыкновенно собирались все дети, внуки, правнуки, праправнуки, зятья и невестки королевской четы, а иногда и их дальние родственники.
Русская императорская чета имела здесь, во дворце, особое, для нее одной назначенное, помещение. Оно состояло из небольшой узкой передней, двери которой вели прямо в другую, также небольшую комнату в два окна, служившую ей гостиной. Здесь стоял довольно старый и недорогой письменный стол императора. Этот стол, говорят, был куплен на аукционе за 10 крон и так понравился государю, что он отказался заменить его новым и не хотел даже реставрировать его. Над столом весел портрет Екатерины II во весь рост, а при нем стояла кушетка, где государыня часто сидела в то время, как государь занимался своими делами. В выдвижном ящике стола, а равно на стеклах окон имеются вырезанные, отчасти самим государем, отчасти другими членами императорской и королевской фамилий, разные имена и надписи, касающиеся пребывания их во Фреденсборге. За этой гостиной шла спальня, бывшая вместе с тем и уборной императрицы, и небольшая отдельная комната для государя.
Еще более скромное и тесное помещение императорская чета имела в небольшом дворце Берысторфе. Здесь государыня императрица и ее сестры, Александра и Тира, проводили свое детство и потому предпочитали его Фреденсборгу.
Императора часто можно было встречать в саду Фреденсборга или поблизости его, где он почти ежедневно совершал свои прогулки. Нередко его видели также в Копенгагене проезжающим или гуляющим с кем-нибудь из детей.
В самом Фреденсборге и в окрестностях его, до Гельсингера включительно, он гулял большею частью в сопровождении кого-нибудь из своих детей или детей датского кронпринца, часто заходя с ними в расположенные по пути лавки, где покупал для них разные вещи. Но где бы и когда бы его не встречали, он своею статною мощною фигурой и своим добрым, кротким взглядом производил на всех самое доброе впечатление.
Любимым времяпровождением императора здесь была игра с детьми, гуляя с ними в саду и принимая участие в их играх. Он обладал, как известно, железным здоровьем и геркулесовской силой. Он мог, и несколько раз показывал здесь, руками разорвать пополам сложенную вместе колоду карт. Когда он был в хорошем расположении духа, он нередко обнаруживал свою силу, поднимая, например, на свои плечи детей и даже взрослых.
Приезжая во Фреденсборг для отдыха, он, однако, и здесь не переставал заниматься государственными делами, работая обыкновенно не менее восьми часов в день. Раз даже он переехал из дворца на свою яхту для того, чтобы ему удобнее было заниматься. Тем не менее, пребывание его в Дании служило ему в некоторой степени каникулами. Здесь он редко давал кому-нибудь аудиенцию и редко кого принимал у себя, за исключением членов своей фамилии. Но последние никогда не позволяли себе говорить с ним о чем-нибудь другом, кроме семейных дел и житейских предметов. В разговоре с императором здесь они без исключения строго придерживались правила: не касаться близко того, что относится к его политике и его государственным правилам.
Не любя ни малейшего вмешательства в свои дела, касающиеся России, император не особенно интересовался тем, что относилось к внутренней политике других стран. Он, конечно, лично знал всех датских министров, любезно кланялся им и милостиво разговаривал с ними, но в разговоре с ними редко спрашивал их о том, что касается внешнего или внутреннего положения Дании. Но одно сознание того, что датская королевская фамилия связана стала тесными узами с русским царем, придавало Дании громадное значение и обаяние, поставив ее на высоту, равную с другими более обширными государствами Европы. Вот почему нигде, за исключением, конечно, России, кончина императора не отозвалась так больно, как именно в Дании, где роковое известие вызвало глубокую, неподдельную скорбь королевского дома и всего населения.
***
Французская газета «Le Nord» поместила следующий рассказ из жизни императора.
«В начале прошлой осени Александр III и императрица заехали к одному из петербургских ювелиров, чтобы купить что-нибудь из драгоценных вещей для невесты своего сына. При этом императрице особенно понравился один роскошный браслет, и она выразила своему супругу желание приобрести его.
По возвращении, император почувствовал себя нездоровым, чему он последнее время часто подвергался. Царица забыла и браслет, и невнимание императора. Последний умер.
14 ноября, после смерти государя, наступил день рождения императрицы. В первый раз она проводила этот день одна. При своей жизни император, в день рождения супруги, всегда ставил ей букет в будуар, где она обыкновенно оставалась утром.
Он ставил его на стол и на цветы клал непременно какой-нибудь драгоценный и редкий подарок, выбранный за несколько месяцев ранее.
После смерти государя, императрица избегала входить в эту комнату и не садилась более за этот стол, который возбуждал в ней тяжелые воспоминания.
Но утром 14 ноября, в день своей женитьбы, император Николай II просил свою мать сделать ему удовольствие и пойти туда.
Первый предмет, который бросился ей в глаза, был букет на своем обычном месте. В цветах находился футляр, запечатанный гербом императора Александра III, а в нем браслет.
Император купил его в тот же день, когда он понравился императрице и, лежа на своем смертном одре, вручил доставить его императрице в день ее рождения в обычной обстановке, прося своего сына быть около нее, чтобы утешить, когда она получит этот последний подарок от него». («Приазовский край», No.50 от 24.02.1895 г.).
1898 год
«Область войска Донского. Я уже совсем было примостился писать, вывел заглавие, как вдруг почувствовал, что на меня сзади кто-то многозначительно насел всем корпусом, потом обхватил обеими руками мою голову в висках и, не давая мне повернуться, зарычал:
- Ты это о чем тут? А?
В нумере гостиницы, где я остановился, как из-под земли вырос таганрогский мой приятель.
- О чем нынче? – повторил он уже спокойнее.
- Да, вот, хотел было о «Героях Дона»… Книжку я такую привез из Ростова; недавно вышла. Господина Струсевича какого-то. На, вот, взгляни.
- Знаю. Брось! На то есть библиографический отдел в газете.
- Да я для антитезы больше. Чем меньше в современности героев, тем больше нужно популяризировать старых. Вот, Бакланов, например, герой…
- Ну, и дуй его горой! Ты лучше напиши, как в Черкасске народную читальню дегтем вымазали. Вот это будет антитеза…
- Ну, что уж…
- Да не что уж! Ведь ты давеча так сладко бобы разводил о прогрессе нашей гражданственности на Дону, об отрадных явлениях областной жизни. Ну, вот теперь напиши о скверных. «Полюбите, мол, нас черненькими, а беленькими нас всяк полюбит». Иначе, брат, я первым могу тебя заподозрить в своего рода умственном дальтонизме, или в намеренном замалчивании…
- Да, во-первых, о том, как вымазали дегтем читальню, писали уже и без меня, а, во-вторых, разные скверные вещи мы и без того проделываем с энергией, достойной лучшей участи – так для чего же о них напоминать в печати, подчеркивать их? Ведь, недостаточно указать на них, надо преподать и средства, которыми при данных условиях, можно парализовать эти скверные явления. Зло-то и без того заразительно: сегодня вымазали в Новочеркасске, завтра вымажут в Таганроге, и вымажут не уличные какие-либо сорванцы, а настоящие интеллигентные люди, претендующие на то, что они, мол, «раскусили» внутренние законы, управляющие всеми этими общественными побуждениями, вроде открытия читален, воскресных школ и т. п. А согласись, таких героев – ну их совсем, поменьше следует желать, ибо если число подобных доблестных личностей будет все расти и расти, а мы будем только «констатировать» факты, со вздохами и без оных, то культурного благоденствия нам ни в жисть не дождаться!
- А, по-твоему, полезнее огорошивать общество разными лучезарными явлениями да доблестными героями?
- Не огорошивать, а просто не разбрасываться и сосредотачивать его внимание, хоть на короткое время на лучшем, что есть, а не худшем. Этим, я думаю, скорее пробудишь его энергию и дашь слабым и без того побегам его общественного доброжелательства и энергии хоть малую долю вегетационной силы.
- Однако, вот ты же хотел о «Героях Дона» писать ради антитезы; значит в пику же кому-нибудь и посрамление?
- Не в пику и посрамление, а в поощрение и подражание. Потому что нынче-то, среди потомков этих героев, столько развелось этого лизоблюдства да податливости, что иного, кажется, только пальцем помани – он уж тут как тут… с салфеткой подмышкой. «Рюмку водки, любезный!» - чуть не скажешь ему, да посмотришь – ан у него в петличке-то не номер блестит…
- Ну, вот, и сам ты съехал на отрицательные, скверные явления.
- Так это я, ведь, для твоего презумения говорю, а для публики-то у меня другие темы и другие «герои» припасены.
- А я бы на месте редактора всех этих героев в корзину бросил, а лучезарные явления совсем бы не пропускал. Вот на счет метаморфозы потомков «Героев Дона» - валяй!
- И о вымазанной дегтем читальне? –
- Bene! Вали!
- О случаях голодного тифа в 1-ом Донском округе, констатированных земским врачом?
- O time! Только не ври! Помнишь слова генерала Куропаткина о правде в печати?
- Да, ведь, я по источникам газетным. Ну-с, еще о чем? О казаке Милютинской станицы Донецкого округа Ерошенко, открывшим свои амбары голодающим крестьянам и ссужающим их деньгами до урожая без процентов?
- Это – мило! «Отрадное, мол, явление!»
- Ну, уж дудки! Здесь-то оттенишь «успехи гражданственности» на Дону! Раз я задался целью следить за ними – упустить такого «героя» современности было бы с моей стороны нечестно.
- Ну, в таком случае оттеняй и таганрогского городского секретаря!
- А он разве «Из героев гнезда, где явился Ермак, где родился граф Платов, Бакланов?»
- А загляни в «Героев Дона».
- Здесь его нет, но сам он в газете как-то писал, что из «гнезда»… Многие, мол, страшно интересуются знать, кто это пишет в «Таганрогском Вестнике» под инициалами такими-то. Так вот, мол, так и так. Что-то в этом роде я как-то читал, и из вашей же братии мне тогда кто-то и объяснял все это.
- А он и в газетах пописывал разве?
- Да, пописывал же: то-то и любопытно: пописывал, а теперь с таким презрением относится к тем самым газетам и газетчикам, в которых и с которыми пописывал.
- Да что это – важный пост городского секретаря?
- Должно быть важный, коли так кокетничают…
- А по-моему – мимо! Когда таких или, вообще, неотрадных явлений наберется в одном каком-либо направлении слишком достаточно, чтобы о них молчать, тогда, братец, мы другого оракула «Дивия соделаем и узы ему развяжем».
- Да, но что значит здесь «слишком» или «не слишком» достаточно? Ну, представь себе, что ты, свободный наблюдатель, не связанный никаким «постом», имеешь привычку путешествовать с комфортом зимой по городам нашей области, и вот, куда ты не приедешь, везде: в театре, на улице, в гостиной, встречаешь ты во множестве такой тип молодого человека: изящно одет, с пенсне на носу, в театре всегда в первом ряду, где, развалясь, на сцену почти не смотрит, а лорнирует какую-нибудь дамочку в ложе, громко разговаривает, всегда опаздывает нарочно к началу действия, чтобы шумно пройти на глазах у всей публики к своему месту и немедленно же отвернуться от сцены; также шумно затем срывается вдруг среди действия с места и уходит с видом разочарованного Чайдль-Гарольда или спешащего дельца. На улице нагло осматривает с головы до ног женщин, словно лошадей, и лошадей, словно женщин, несет циничную околесицу, окруженный сворой таких же героев, и смотрит с высока, чуть не с презрением на толпу, без которой сам ни одного дня прожить не в состоянии. Цель жизни – прожигание ее, честолюбие – резиновые шины, поэзия – чужая жена. Ужели, думаешь себе, это та золотая скотина, которая играет здесь роль?
- Но, ведь, у нас, полагаю, до этого дело еще не дошло? Я, впрочем, знаю только один Таганрог.
- Ну, а если бы дошло? Если бы везде и всюду они жужжали над тобой, как рой назойливых комаров, не попробовал ли бы ты разве отмахнуться от них?
- Конечно, если бы они стояли такими триумфаторами по всей линии и во всех профессиях, если бы они образовали собой такую компактную массу, что разрядить ее или пробить в ней брешь можно было бы при помощи тяжелого осадного орудия… А пока этого нет – какие же они «герои»? Что сидят только в первом ряду? Так, ведь, здесь тоже, брат, физика: все тела, лишенные удельного веса, стремятся к верху… Пока же эти жужжащие оболтусы не затмевают еще нам, своим роем, солнечного света – слишком много чести было бы говорить о каждом из этих господ в отдельности.
- Ну, вот, я очень рад, что ты понял мою мысль и то, что я разумел под словами «слишком» и «не слишком достаточно» в применении к неотрадным явлениям областной нашей общественной жизни. Что же касается отрадных явлений, то здесь, по моему крайнему разумению, именно нужно каждое лыко в сторону, каждую отрадную мелочь подчеркивать. Вот почему, воля твоя, а я, кроме уже упомянутых в прошлый раз явлений из областной жизни этого порядка, подчеркну еще и следующие; жители станицы Манычской, Черкасского округа, не в пример Новочеркасским дегтемазацам, проявили недавно настолько благородное отношение к своим просветителям, что постановили сходом послать своему бывшему учителю Наумову адрес, с выражением своей благодарности за его труды и жертвы, понесенные на дело просвещения граждан станицы.
- Мимо! Напиши лучше, как крестьяне Таганрогского округа по целым неделям валяются возле металлургических заводов в ожидании работы и как мелкие служащие этих заводов, говорят, дерут с них «таксию», равную чуть ли не половине будущего заработка, за право лишь попасть на работу.
- Это после, друг мой. Не порти ореола лучезарности назревающих событий. Далее: «В станице Константиновской открыта женская воскресная школа», «В станице Каменской расцвел музыкально-драматический кружок», «В станице Великокняжеской – народные чтения», «В слободе Мартыновке – народные чтения».
- Мимо! Мимо! «В Таганроге два кума, по фамилии Эспиропуло и Кенигопуло, из-за дождевых кадок поссорились, а поссорившись, перешли «под влиянием (как выразился защитник Кенигопуло) страстей греко-турецкой войны» «к крупным встречам с раскровянением». Пиши!
Но я уже не слушал его и, как дьячок на клиросе, скороговоркой продолжил:
- «В Новочеркасске в скором времени будет учрежден приют для детей народных учителей в Донской области»…
- Мимо! Пиши: «Общество Филипповской станицы, совсем было учредившее было у себя общество трезвости, не выдержало и в январе разрешило открыть у себя другой кабак», «В хуторе Семимаячном пропала… земля, отведенная под общественную толоку»…
- «Общество Арженовской станицы отпустило 15000 рублей из станичных сумм для трех местных училищ на предмет приобретения учебных пособий, одежды и обуви», «В самых глухих местах области все больше и больше распространяется прекрасный обычай устраивать для школьников елки».
- Что? Елки? Постой, постой, у меня тут, в кармане, что-то есть.
Приятель достал нумер газеты и прочитал: «Стан. Кагальницкая… Э… Но вот настало роковое время раздачи школьникам подарка: детишки с возбужденными личиками и блестящими глазами столпились около елки, но, увы. Это был последний для них радостный момент: как неудержимая лава, ринулись жертвователи на елку и повалили ее… В одном месте виднелись чьи-то ноги, в другом – голова, руки, а над всем этим содомом, как гений, стояла, подперев руки в бока, матушка-дьяконица, обличая катавшихся по полу жертвователей: «Что ж это такое? Кто жертвовал три рубля, тому нет ничего, а кто жертвовал 1 рубль, тот и сам с детьми пришел и экономку привел!» На полу печально лежала елка, жалкая и ободранная, а школьники отправились домой, не солоно хлебавши!!!» Пиши! – зарычал на этот раз приятель, окончив чтение.
- Да, это, брат, того – «антитеза»! – мог я только проговорить, вместо прежнего бодрого «мимо». Лучезарности мой приятель значительно посбавил, но я все же упирался и хотел так или иначе до конца отстоять позицию.
- Знаешь что? – неожиданно для самого себя проговорил я. – Уходи-ка ты лучше от греха из моего нумера.
- А ты будешь писать о «Героях Дона»? Пиши…, герой!
Он вышел, но минут через пять выглянул опять в дверь нумера и сказал: «Смотри же, не забудь о герое-то».
- Это чтоб опять выслушать «сожаление»?
- А ты упреди: выскажи первый свое сожаление.
- Как так?
- Да очень просто: так и так, мол, прочтя в № 36 «Приазовского Края» о состоявшемся постановлении управы, со своей стороны, на основании статьи 138 устава ценз., постановив: выразить свое глубокое сожаление, что подобное постановление и т. д.
- Ну, а дальше-то что?
- А дальше ничего. Засунь в конверт, запечатай и в редакцию». («Приазовский край», No.51 от 24.02.1898 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. Согласно постановлению санитарного комитета, при городской дезинфекционной камере была произведена дезинфекция одежды татар-переселенцев. Оказалось, что многие татары, и в особенности женщины и дети, были одеты в лохмотья, тут же на глазах санитарного надзора расползавшиеся на части. Беднейшим татарам по предписанию санитарных врачей, городской управой было роздано необходимое белье и одежда».
«Ростов-на-Дону. В текущем сезоне, вследствие беспрерывных оттепелей, лед небывало дорог. Вместо обычных 15 – 20 копеек за дроги льда теперь платят до 50 копеек. Лед доставляется не только с Дона, но даже с нескольких незначительных ручейков близ армянских селений округа. Некоторые догадливые домовладельцы набили ледники снегом, полив его водой. Уверяют, что в таком виде снег хорошо сохраняется».
«Новочеркасск. У нас до сих пор обыватель, желающий нанять прислугу, терпит массу всевозможных неудобств. Поставщиками этой прислуги здесь обыкновенно являются торговки семечками и разные проходимцы, именующие себя маклерами. Рекомендуя вам какую-нибудь обшарпанную особу, они уверяют вас в ее честности и домовитости. Под влиянием необходимости вы спешите воспользоваться услугами такого импровизированного посредника и выдаете ему соответствующую мзду за его хлопоты. Но через самый короткий промежуток времени вас постигает самое горькое разочарование: та же самая «маклерша» самым вероломным образом сманивает нанятую вами прислугу на другое место, обещая ей более выгодные условия у новых господ. Порядок этот, конечно, крайне ненормален, и тот предприимчивый человек, который бы попытался открыть здесь справочную контору для рекомендации домашней прислуги, остался бы не в убытке».
«Ростовский округ. Лесничий ростовского лесничества господин Смышляев сообщает окружному начальнику, что в последнее время значительно усилилось браконьерство, причем крестьяне, являясь на охоту без установленных свидетельств группами по 6 – 10 человек и сознавая свою силу, забираются и в казенные леса. Лесничий с 5-ю лесниками не в состоянии противодействовать этому. Вследствие этого господин Смышляев просит окружного начальника оказать ему содействие в искоренении браконьерства». («Приазовский край», No.52 от 24.02.1899 г.).
1904 год
«Из прошлого. В начале 18-го столетия донские казаки проявляли большое равнодушие к общественным делам: они неохотно являлись на станичные сборы, и войсковые атаманы мирились с равнодушием граждан к общественным делам. Это подтверждает найденный в Старочеркасском архиве приказ войскового атамана Лопатина. В 1728 году 9 мая войсковой атаман Андрей Иванович Лопатин отдал приказ по станицам города Черкасска о взыскании с ослушных старшин, бывших станичных атаманов и казаков, кои по закличке на станичные сборы не являются и отговариваются домашними делами, за каждую прогулку – со старшин и бывших станичных атаманов по одному рублю, а с рядовых казаков безо всякого милосердия и пощады».
«В 18-ом столетии у донских казаков нравы и общественные отношения были слишком просты. В 1763 году в день ангела жены войскового атамана Степана Даниловича Ефремова Тютеревская станица ходила ее поздравлять со днем ангела. По этому случаю в расходной книге Тютеревской станицы встречаем такую запись: «Предлагаем честной станицы станичному атаману Илье Гордееву выписать в расход 30 копеек за взятые в расход три четверти меда как ходили на поклон к Меланье Карповне поздравлять с тезоименитством». (Д.О.В. - 42 от 24.02.1904 г.).