В отличие от предыдущих статей, в следующих меньше "политики" и больше конкретики.
Описанные события шли годы назад, но в нашу же эпоху, в то же царствие, что воссияло с 2000-го, цветёт и звереет поныне, купаясь во всенародной любви и страхе, и пребудет бессменно, говорят, аж до 2036-го.
События связаны с большой преступной организацией, включающей "чёрных риелторов", боевиков, киллеров, юристов, милицейских и медицинских чинов.
По ним можно видеть или, при желании, не видеть засилье преступности, её сращение с властью, обыденность коррупции, и мизерность удач Фемиды.
Откуда факты? Одной из жертв, на ком прокололись бандиты, был я, а спасателями - Отдел раскрытия квалифицированных убийств новосибирского ГУВД, моя собака Дина и трое неравнодушных знакомых.
Нарушаю ли я лишними фактами закон о защите чести и достоинства бандитов?
Называю бандитами только тех, кого осудили по таким статьям, и кого так определили писавшие об этом деле легальные журналисты.
Власть имущих, вроде начальника РУВД, бандитами не называю.
Вместо этого показываю распечатки перехвата телефонных разговоров самих бандитов.
Перехват вёл тот самый Отдел раскрытия квалифицированных убийств.
Без этих документов гроша не стоили бы мои слова.
Как бандиты выбирали жертв
Жертвами предпочитали одиноких людей, не особо кем-либо вспоминаемых, однако обретших к пожилому возрасту небезынтересное для жулья жильё.
Таков и я, последний из могикан отмершего рода, тупиковая ветвь эволюции.
Кроме общих, у меня были и особые причины уязвимости меня и квартиры.
В ней жили до 20 кошек, не вполне здоровых, неудобных для пристраивания, и иногда неудобных для требовательных соседей даже по ту сторону дверей.
Взять столько кошек домой пришлось из-за гонений на общественный собачий приют, не позволивших создать кошачье отделение.
Жители Городка, что-то слышавшие о собачьем ли, кошачьем ли приюте, иногда сбрасывали ненужных животин на приют, фактически на меня, самого обречённого из его рабов.
Мол, взялся содержать животных, значит тебе надо - вот и забирай.
Бросающих много. Спасающих мало. Поэтому жизнь спасателей трудна и ничем не гарантирована.
Обилие кошек и строгие соседи послужили причиной нездорового внимания кого-то из санитарных или контролирующих инстанций.
Поэтому я поначалу поверил, когда явившиеся ко мне без предупреждения мужчина и женщина представились влиятельными сотрудниками то ли санэпидстанции, то ли самой мэрии.
Мою квартиру, сказала женщина, предлагают очистить от кошек, а также и от меня как неряшливого содержателя.
Но мы, добавила она, сочувствуем вам, и во избежание проблем с квартирой советуем её срочно приватизировать.
И настоятельно предложила помощь в приватизации. Самому, говорит - очень долгая волокита, а им с административным ресурсом - без проблем.
Я раньше ничего не знал о процедуре приватизации, поверил в её сложность.
Труднее было поверить, что в суровых госструктурах нашлись такие альтруисты, что сами предложили помощь.
С другой стороны, я видел куда более серьёзный альтруизм среди активных зоозащитников.
Приют строился на личные средства небогатой семьи.
Его основатели, ныне покойная Людмила Евгеньевна Синопли и пока в здравии - её бывший муж (не называю: может, он против), до постройки приюта содержали дома примерно столько же брошенных животин, что и я.
...Незнакомцы, видя, что доверие
без фамилий и полных имен не клеится, вынуждены были назвать их. Самой активной была Наталья Анатольевна Ахантьева.
Андрея Николаевича Добылева называла просто по имени.
Кроме того, с Ахантьевой ко мне домой пришёл однажды представительный пожилой человек - Леонид Павлович Дербеко.
Официально - Заслуженный врач РФ, зам главврача психобольницы № 6.
Реально - заслуженный деятель организованной преступности.
В больнице №6 содержались опасные преступники, признанные или подозреваемые невменяемыми.
Но у них имелись деньги, а у Л.П.Дербеко имелась возможность освободить их от тюрьмы или устроить побег из психобольницы.
Его и Ахантьеву интересовала моя мать, тогда ещё живая. Л.П.Дербеко, как потом оказалось, изготовил справку о её невменяемости, и хотел убедиться, что она не сможет опротестовать манипуляции с квартирой.
Она была в здравом уме, но уже год почти не вставала с постели по причине 92-летнего возраста и старческих болезней.
В доказательство своих связей Ахантьева удивительно быстро организовала обмен старого паспорта матери.
Простой человек в одном паспортном отделе милиции ждет 10 дней после сдачи документов. А она в этот срок все решила и с фотографом, и с домоуправлением, и с милицией.
Мать умерла месяца через 3 после прихода Дербеко с Ахантьевой.
Узнав о гонениях на собачий приют, отзывчивая помощница вызвалась наладить контакт с городской администрацией.
Вскоре она и Добылев предложили ехать с ними на прием в мэрию.
Когда подъехали к зданию, внутрь вошел один Добылев, якобы договариваться о приеме. Меня попросили остаться в машине, где Ахантьева азартно рассказывала живые подробности об их с Андреем влиятельных знакомых.
Вернувшийся через полчаса Добылев с огорченным видом сообщил, что прием на этот раз не получился, перенесли на следующий. Еще сообщил «хорошую» весть, «радостно встреченную» Ахантьевой: другой их общий знакомый. получил повышение, стал заместителем мэра.
В эту же поездку сопровождающие привезли лоха к одному из нотариусов. Надо, сказали они, подтвердить право Ахантьевой оформлять приватизацию квартиры. К этому времени пробивная деятельница уже успела добыть часть документов, лично привела в квартиру обмерщика из БТИ.
После всех злоключений довелось узнать, что Наталья Анатольевна Ахантьева - не последний человек в банде, а нотариус Игорь Викторович Папилин - ценимый бандой кадр, "узаконивающий" её мошенничества.
В доверенности, которую я у их нотариуса сдуру подписал, говорилось только о праве на оформление, но не передачу собственности, не на распоряжение квартирой кем-либо другим.
Позже оказалось, что им нужен был прежде всего образец моей подписи.
Прозрение
Сомнение возникло, когда я пытался проверить, действительно ли эти "помощники" имеют отношение к госструктурам, где якобы работают.
Везде, куда я смог дозвониться, отвечали, что ни Ахантьева, ни Добылев не числятся у них ни чиновниками, ни вахтёрами.
Таким образом, выяснилось, что оба деятеля, как минимум – мошенники.
Это заключение укрепили Галина Ивановна Третьякова и Антонина Павловна Марчук. Уже не повредит им полное раскрытие имён, потому что обе благороднейшие личности ныне покойны, как почти все, немногие даже в лучшие времена, друзья мои, отшельника и нелюдима.
Обе, как могли, помогали бедствующим зверям и людям.
Малый штрих о Галине Ивановне:
Когда-то мы возвращались в автобусе из суда по своим домам.
Автобус малопригоден для более умного занятия, чем глядение в окно.
И на одной из остановок я увидел то, что с болью не раз встречал на протяжении жизни - брошенную кошку.
Это обычное место, где бросают кошек "в меру" подлые люди. Самые подлые бросают в безлюдном месте.
Я ничего не сказал спутнице, и не вышел сам. Надо было дома освободить руки от поклажи, и взять переноску. Взял и поехал на ту остановку, чтобы выяснять, наблюдать и надеяться, что кошка может быть просто выбрала это странное место для отдыха, и живёт неподалёку.
Приехал, а там уже Галина Ивановна занята тем же самым. Её дом ближе к той остановке, и она вернулась туда раньше.
Мы не сговаривались, и знака не подавали, чтО видели из автобуса.
Просто были единоверцами.
Итак, надо было выручить документы. У Ахантьевой оставался ордер на квартиру и паспорт моей матери. Кроме того, я не знал координат нотариуса, у которого подписывал доверенность.
Все сообщенные мошенниками в свое время телефоны перестали реагировать на звонки. Один из телефонов был не сотовый, квартирный. Раньше по нему иногда откликалась Н.А. Ахантьева, и, по ее словам, жила в той квартире. Но точного адреса она никогда не сообщала.
Адрес по телефонному номеру смог по интернету узнать только компьютерный инженер Ефим, строивший в своё время звериный приют, и заинтересованный в судьбе бывших сподвижников.
В той квартире оказалась прописана не Н.А. Ахантьева, а другая женщина.
Но это был единственный адрес, позволяющий застать Ахантьеву.
Она, как выяснилось, жила в том же районе, что и я.
Идти со мной к ней вызвалась Галина Ивановна Третьякова.
Она и разговаривала с Ахантьевой, а я, медленно соображавший, слушал.
В квартире почти не было мебели, и выглядела она не как жилое, а как бивуачное место, откуда можно в любой момент без волокиты смыться.
Ахантьева казалась в явном смятении от того, что непрошенные посетители узнали этот адрес.
Прежде всего Третьякова потребовала у неё показать подписанную мной доверенность и вернуть паспорт моей матери. Доверенности при Ахантьевой якобы не было.
Третьякову поразило, как много у Ахантьевой чьих-то паспортов, среди которых ей пришлось рыться, прежде чем она нашла и вернула нужный.
Доверенность тоже была выдана не на Ахантьеву, а на некую Лилию Павловну Савотину, прописанную в Сузунском районе.
У мошенников естественное разделение функций. Тот, кто втирается в доверие, вынужден сколько-то «светиться», оставлять следы. Поэтому дальнейшие махинации с квартирой должен вести кто-то остававшийся в тени.
Следующим моим действием был не просто заверенный через прокуратуру отказ от данной доверенности, но отказ от любых сделок с квартирой без моего присутствия и непосредственного участия. Это подсказала мудрая Галина Ивановна, и вскоре пришлось убедиться в спасительной необходимости такого документа.
Возможно, нотариус Игорь Папилин и вся банда не знали о юридически заверенном отказе от любых доверенностей по жилью. Где Папилин, я не знал, Ахантьевой сообщил, что отказываюсь, но больше с ней не встречался.
Чтобы понять смысл дальнейших действий бандитов, надо знать то, что удалось узнать много позже:
Имея образец моей подписи на доверенности, они изготовили дарственную.
После этого оставалось устранить хозяина.
Захват
15 мая 2005 г. я возвращался с сада в 11 вечера.
Два мужика мясной породы схватили у подъезда, ткнули электрошоком, отобрали ключ от квартиры, затолкали в машину.
Потом узнал, что кроме этих двоих с электрошокером, с ними ехала ещё машина с главарём и двумя женщинами. Роль одной из них, Светланы Сергеевны Акимовой была - следить, чтобы в момент захвата близ дома не было опасных свидетелей. Роль другой, Ахантьевой - оповестить остальных, кто из идущих к дому - я.
Ехали километров 30 - 40. Была ночь, и рядом сидящий бандит пресекал лишние оглядывания. Несколько раз поворачивали под прямым углом.
Не доехав до небольшого дома, водитель тихо прошел к нему пешком посмотреть, нет ли случайных свидетелей. Вышел и главарь из второй машины.
Встретили основного охранника, которого называли Максом.
На вид примерно 30 лет, рост около 180 см, темноволос, коротко стрижен, профиль заострен, с выступающим кадыком.
Макс и ехавшие со мной бандиты напомнили, что шуметь бесполезно, и провели в дом.
Когда-то здесь жила ни к чему не причастная одинокая алкоголичка Мамонтова. Жулики выманили её жить в другое, далёкое место, обещая помогать во всём.
До меня эта частная тюрьма использовалась не раз для предубойного содержания лишенцев жилья.
До окончательного решения вопроса бандитам надо было убедиться, что они не оставили следов при захвате очередного пленника, и никто не знает, где его искать.
В квартире две комнаты – проходная, где располагались охранники, и дальняя, где держали меня. Самая ценная часть квартиры – хорошо закрепленные решетки на всех окнах. Других атрибутов жилья почти не было. На подоконнике лежал моток крепкой пластмассовой бечевки.
В старом деревянном полу местами имелись широкие щели. Ключ от моей квартиры нападавшие отобрали сразу, но второпях не обшарили карманы.
Там было около 3 тысяч рублей денег. Чтобы хоть они не достались бандитам, я сбросил их через щели под пол.
Много позже следователи опознали по этой примете дом-тюрьму.
Макс и другие, более молодые охранники почти не говорили со мной, только одергивали, когда замечали мой интерес к окну или входной двери и иногда задавали вопросы простого любопытства, на которые я не отвечал.
А настоящую заинтересованность проявили двое – примерно 50-летняя женщина, которая ехала вместе с Ахантьевой, и мужчина 35 лет, регулярно появлявшийся позже. Он разговаривал как хозяин положения, от которого всё зависит. Себя назвал Васей. Оперативники потом определили его как Сергей Евгеньевич Реутов. Воровская кличка - Иваныч.
Ахантьева больше не показывалась, а ее спутница, оказавшаяся после всего С.С.Акимовой, прошла внутрь, и в последующие дни еще раза два заходила в квартиру-тюрьму, общалась с боевиками как давний свой человек.
Женщина по–хозяйски разговаривала с охранниками. Но эта квартира выглядела не жильем, а одним из опорных пунктов.
Ниже - кусочки из приговора Акимовой по предыдущему делу. Оно, а также отдельное дело Л.П.Дербеко служит лишь для суждения об устойчивости преступной организации, о её защищённости от серьёзного следствия и реального правосудия.
Кроме Акимовой, здесь фигурирует нотариус О.М.Круговая из той же конторы на улице Танковая 72, где составлял фальшивую дарственную ценимый бандой И.В.Папилин.
Акимова тогда отделалась условным сроком, и, не тратя времени, продолжила "работу" в банде охотников на чужое жильё. Папилина в новом деле сделали свидетелем.
Итак, я находился в непрерывно охраняемой зарешеченной квартире, в комнате с окном на безлюдный тупик.
А бандиты, доставившие меня сюда, в ту же ночь вернулись обыскивать мою квартиру. Среди них были Реутов, Акимова и вероятно Ахантьева.
На следующий день потребовали сказать, где свидетельство о приватизации. Убедились, что его нет, доверенность я блокировал, и к принудительным сделкам не податлив.
На слова об отмене доверенности Реутов сказал «Проверим».
Дня через два пришел очень злой, убедившись, что в Учреждении юстиции доверенность блокирована. Сказал, что для благополучного освобождения я должен подписать новый документ, который подготовит их «фирма».
Я возразил, что документ, подписанный в условиях шантажа, или пыток все равно не будет считаться действительным, и для благополучия обеих сторон лучше мирно расстаться.
Главаря это не убедило. Отпускать меня, говорит, все равно нельзя, потому что я обязательно обо всём расскажу.
Однако, уведомил, что обращаться куда-либо все равно бесполезно: «Милиция сама тебя пасла. Она и сдала тебя».
Этот "поклёп" на милицию, по крайней мере нашего района, совпадал с моим опытом общения с ней.
Мне приходилось возвращаться с работы домой часто в очень позднее время.
А запоздалый, одинокий, бедняцки одетый уличный прохожий бывал удачной мишенью для скучающих милицейских патрулей. На мне охотно пополняли статистику задержаний.
Разговаривал я невежливо, паспорт с собой не носил, по каковой причине подвергался допросам в участке, иногда часа по три сидел в "обезьяннике.
Когда выясняли, что я не бомж, а живу уединенно в 2-комнатной квартире, милиционеры понимающе переглядывались.
Нравы милиции позже подтвердили обращения к ней А.П.Марчук и Г.И.Третьяковой.
А конкретную связь РУВД с главарём показал перехват телефонных разговоров Л.П.Дербоко и С.Е.Реутова (распечатки во 2-й и 3-й частях "Дела").
Возвращаюсь к основному рассказу. В кустарной каталажке держали неделю.
Охранники дежурили в основном по двое, иногда собирались по 4-5 человек, играли в карты и нарды, смотрели и слушали что-то по принесенной видео и аудио технике.
Кадровых проблем в этой процветающей организации не ощущалось.
За исключением двоих, остальные охранники выглядели лет на 20. Но убеждения, судя по услышанным обрывкам бесед столь же сложившиеся, здоровые, как и у старших товарищей.
От альтруистической болезни вполне стерильны. Цель жизни – максимум кайфа. Потешались, когда узнали от похитителей квартиры, что хозяин помешан на кошках.
Окна выходят на сторону, противоположную подъезду.
При каждой возможности я выглядывал в окно, нет ли прохожих.
Прохожих почти не попадалось в этом закоулке двора. За ним – ряд заброшенных гаражиков – сараек.
Хата с краю
В конце ряда – гараж более внушительных размеров. Только туда каждый день ходил, выезжал на красивой машине и возвращался хозяин – высокий смуглый мужчина лет 35, с какими-то южными чертами лица.
В один из таких моментов я просунул руку через форточку и решетку окна, и беззвучно помахал заранее приготовленной запиской.
Шедший в гараж хозяин взял записку, прочитал, равнодушно взглянул на пленника, положил записку на подоконник, продолжил путь в гараж, не спеша, смахнул пылинки с машины и поехал по своим делам.
В записке ведь не говорилось, чтО он будет иметь с того, что сообщит милиции о преступлении. И пленник не выглядел настолько стоящим, чтобы из-за него портить отношения с соседями, тем более с бандой, не боящейся держать собственную тюрьму в жилом, хоть и малонаселенном квартале.
Других прохожих не было кроме детей – младшеклассников. Однажды удалось передать записку школьнику примерно 4-го класса. Мальчик лицом немного походил на того равнодушного хозяина гаража, а по возрасту как раз мог оказаться его сыном. Он показал записку двум играющим поблизости девочкам.
В добрые старые времена даже дети, недавно узнавшие, что есть на свете бандиты и сыщики, сочли бы за честь помочь сыщикам поймать бандитов. Сообщили бы о них для начала, например, учителю или родителям. Но теперь за окном были современные дети. Их ориентиры немножко изменились.
А может быть, соседние дети просто успели познакомиться с держателями этой зарешеченной квартиры, и те были ласковы с ними.
Был ли Макс хорошим педагогом или педофилом, или сладкоречивая Ахантьева приласкала детей, но они пошли удовлетворять любопытство в эту самую квартиру – тюрьму.
Постучали. Старший охранник Макс видимо услышал, что это дети. Вышел.
О чем он с ними говорил на лестнице – не было слышно из дальней комнаты.
Любопытство дети удовлетворили. Больше не пошли ни к кому. В окно еще немного позаглядывали. Просто развлекались. Подразнивали: «Эй, дедуля!» - и убегали за угол.
Охранники, естественно, отобрали пишущий стерженек, усилила надзор.
Еще сколько-то была надежда писать горелыми спичками.
Зажигать их мне оказалось без надобности, потому что, когда я на пятые сутки бессонницы уснул, охранники, обшаривая карманы, вытащили сохранённый с сада коробок спичек, сожгли их в коробке, и сунули обратно в карман.
Но сажи от пяти спичек хватало лишь на одно слово. И охранники уже не ослабляли контроль за окном.
Продолжение здесь.