"Синегория, берег, пустынный в послеполуденный час, девчонка, возникшая из моря… Кто была первая дева? - Ева!.." Или Венера, рожденная из пены морской. А девочку звали Викториной - Витькой, то есть Витой, что значит "жизнь". И бегала она в сине-желтых трусиках (цвета солнца и неба или моря), "бабочкой мелькавших в орешнике". Бабочкой древние греки изображали душу...
Этот рассказ я после очень долгого перерыва вновь открыла недавно, года три назад, посмотрев удивительный фильм "Девочка и эхо". И всё это время время была в убеждении, что кино лучше прозы. Сейчас перечитала - и обомлела. Конечно, то, что я теперь обнаружила, может заметить лишь человек взрослый: Юрий Нагибин явил нам Вечную Женственность! На крошечном пространстве (чтение занимает пятнадцать минут) столько символических намеков! Это не может быть случайностью. Такова авторская идея.
Повествование ведется от первого лица. Человек вспоминает то, что случилось "без малого тридцать лет" назад. И человек этот - писатель. Он говорит о камешках, подаренных ему морем. Это "маленький овальный прозрачно-розовый сердолик; и другой сердолик — покрупнее, но не обработанный морем и потому бесформенный, глухой к свету; несколько фернампиксов в фарфоровой узорчатой рубашке... и гордость моей коллекции — дымчатый топаз, клочок тумана, растворенный в темном стекле". Какое поэтичное описание! Так видел и чувствовал ребенок, но облечь впечатление в столь выразительные слова мог лишь художник.
Или показать "огромное, серьезное море", которое "простиралось до горизонта водой, а за ним — туманными мутно-синими полосами, наложенными в небе одна над другой. А в бухте оно притворялось кротким и маленьким, играя, протягивало вдоль кромки берега белую нитку, скусывало ее и вновь протягивало…" Кто еще называл прибой белой, скусываемой морем ниткой?!
Главная героиня была брошена сама на себя, ее мама "любила танцевать" - может, искала курортное увлечение, может, мечтала встретить мужа... Совсем ребенок, ходила на рынок, со знанием дела покупала продукты. Она привыкла быть одна! Мучительно переживала свою некрасивость: худобу, "сивые" волосы, "огромный, до ушей рот". И вот, кажется, обрела друга - Сережу.
С ним поделилась секретом: у нее было эхо! Оно где-то пряталось, забираясь высоко к небу и уползая в глубокие расщелины - недоступное, никому не известное, загадочное. Безмолвное. Вита дала ему жизнь, как положено женщине. Явились "злобно-вкрадчивый тихоня" и "холодный весельчак". Обнаружились "лицемерный плакальщик" и "добрый великан"... С каждым она здоровалась, а потом прощалась до следующего свидания. Но без нее все они будут спать, не мертвые и не живые...
Это "тридевятое царство", которое словно охраняли "заросшие, безглазые, с красномясым зевом псы" - две собаки лесника, Вита щедро отдала во владение другу. Такая "хозяйка медной горы"!
"Наконец мы оказались на уступе, заваленном огромными каменными глыбами. Каждая глыба что-нибудь напоминала: корабль, танк, быка, голову, которую победил Руслан, поверженного воина в доспехах, береговое орудие с отбитым стволом, верблюда, пасть ревущего льва, а то и части тела искромсанного гиганта: нос с горбинкой, ушную раковину, челюсть с бородой, могучий, так и не разжавшийся кулак, босую ступню, лоб с завитками кудрей…Тут-то и обитало "гороховое" эхо..."
Сергей тосковал без "стаи". Иногда он встречал мальчишек. "Я немного знал их, но мои робкие попытки сблизиться с ними ни к чему не приводили. Эти ребята не первый год отдыхали в Синегории, считали себя старожилами и не допускали чужаков в свою ватагу. Коноводом у них был высокий, сильный мальчик Игорь". Компания уселась на берегу, как волки под деревом, дожидаясь, когда к ним свалится добыча. Что перед ними "грозные стражи, драконы" - захлебывавшиеся лаем и рвавшиеся с цепи псы лесника!
"Сережа, подай своей даме трусики! — шутовским голосом пропищал мальчишка в красных плавках". Бесстрашная Дева провела своего Рыцаря туда, где "в глубине провала торчали острые ослизлые скалы, похожие на клыки великана, в них тараном било темное, с чернильным оттенком, море". Он видел "сводчатую пещеру с длинными бородами каменных сосулек", стены которой "источали зеленое, красное, синее мерцание". А потом перед ним открылось море: "беспредельное, неохватное, оно сливалось с небом, образуя с ним единую сферу — купол, царящий над всем зримым простором". Весь мир, от каменистых адских бездн до необъятной, необозримой выси! Божественный шар, который ТАК можно видеть лишь из космоса! Наша планета и есть Синегория, где васильковая глубь океана сливается с недоступной небесной лазурью, а соединяют эти стихии горы!
Прошел ли он "инициацию", вкусив плод от "древа познания"? Как не вспомнить: "Я собираю камешки на берегу океана знания" (Ньютон)!
Порхавшие впереди в орешнике цветные крылышки-трусики смяты. Сможет ли взлететь душа? Взрослый судит себя - ребенка, потому что у предательства нет возраста! И Чертов палец как перст указующий: "Вот он!"
Сергей стал первой любовью этой удивительной девочки, уже умеющей прощать. "Когда... мы уезжали из Синегории, я забыл бросить монетку". То есть забыл ее: ведь еще месяц его семья прожила на море, иные впечатления вытеснили бывшее с ним раньше. Но
"...это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!.."
Как и почему рождается творец? ЧТО отличает его от других? Наверное, вечный, неумолимый внутренний инквизитор, ждущий расплаты за каждое отступление от правды, за любое разрешение себе запретного - и в это запретное непрестанно толкающий, потому что писать можно лишь "из себя". А потом невыносимый стыд требует разделить его с бумагой, иначе разорвется сердце.
"Ужасное одиночество охватило меня вдруг, одиночество и беззащитность посреди этого каменистого, отвесного, из круч и падей, мира, населенного загадочными дикими голосами".
Может, это и было ПЕРВЫМ переживанием, предчувствием того будущего пути, где художник всегда один? А привела его сюда, открыв перед ним грандиозную, ошеломляющую вселенную, "сказочная хозяйка горных духов". Они, как Адам и Ева, сотворили НОВЫЙ мир! Вита дала жизнь - ведь эхо без говорящего мертво, оно как бы и не существует, дева его пробудила и позволила ему обнаружить себя, - а он определяет и называет: "весельчак", "тихоня", "великан"... Потом они спускаются с вершин, и здесь уже другой мир, где его отвергают сверстники, а ее предают и осмеивают.
Кто же ведет писателя меж "круч и падей мира", не давая сбиться с пути, оглохнуть от раздирающих мозг "диких голосов"? "Костлявая, некрасивая девчонка", незримая и неотступная. Спасающая и прощающая. Одушевляющая неживое. Его пытка и счастье, каторга и блаженство. "Самая красивая девчонка на свете". Муза!
