Петя тюкнул последнюю точку в статье и откинулся в кресле. Он трудился в газете «Вечерний Н-ск», отстукивал статьи - клавиатура дымилась. В редакционных кругах его звали «Петичка».
Мурлыкая под нос: «Окончен тяжкий труд, завещанный мне богом», Петичка пошёл на кухню сварить кофе. Заодно следовало разобраться в причинах шума, который мешал ему работать.
Хотя источник шума без того был понятен: соседка Элла Петровна воюет с подселенцем Ильёй Егорычем. Вообще-то подселенка – Элла Петровна, а Иван Егорыч в их коммунальной квартире старожил.
До этого у Петички и Ильи Егорыча царила холостяцкая вольница: славно жили, кум королю. Оба не пили – не курили, не любили многолюдья. Оба не были повёрнуты на стерильной чистоте: раз в месяц смахнут паутину, сырой тряпкой потычут в углы – и ладно. Илья Егорыч уважал молодого соседа и гордился, что рядом живёт настоящий живой писатель.
***
Но однажды с грохотом распахнулась дверь, запахло снегом, в коридоре затопали шаги. Пророкотал мужской бас:
- Рыба моя, что же ты мне «Индезит» царапаешь, гад такой? Я те рыло-то живо оцарапаю!
И сразу стало понятно, кто отныне в их коммунальной квартире хозяин. Вернее, хозяйка – обладателем баса была дама.
Петичка высунул нос, в который ударил крепкий, душный ванильный аромат.
– Побереги-ись! – зычно крикнула дама, и в сантиметре от его носа просвистела распахнувшаяся тяжёлая зеркальная дверца шкафа.
–Что же ты, рыба моя, падла, не закрепил как следует?! – обрушилась дама на грузчика. – Человека чуть не изувечил! Да я тебе бубенцы-то оторву!
К Петичке обернулось круглое розовое лицо, в обрамлении блестящих кудряшек. Под угольными усиками жеманно, сахарно улыбался ярко-красный рот.
– Ах простите! Не ушибло ли вас, молодой человек? Будем знакомы: Элла Петровна!
Интеллигентская вялая ладошка Петички утонула в мягкой, широкой длани. Новая соседка крепко, троекратно обняла, приподняла и даже тряхнула Петичку.«И хрустнет ваш скелет в тяжёлых, нежных наших лапах».
Его обволокло ванильное облако, он сморщился и чихнул.
– Духи у вас… Интересные.
– Французские. То ли «Очаровательный бесёнок», то ли «Милая шалунья», – похвасталась Элла Петровна. – А вы загляните, отметим новоселье винишком!
***
В квартире сразу стало уютно, чистенько, тепло и обжито, развешаны кружевные занавесочки, постелены коврики. Запахло борщом, томлённым в духовке мясом, пирогами.
К Пете она воспылала материнской любовью. А вот Илью Егорыча люто невзлюбила. Из-за пустяка: то ли об его башмаки споткнулась, то ли он осмелился слабо стукнуть кулачком в стену: мешал уснуть соседский шум.
Хохотушка Элла Петровна была сама гостеприимность, имела кучу друзей и родственников. Гости засиживались за полночь, пели, танцевали. Петичке они не мешали: во-первых, его комната находилась в конце коридора, во-вторых, он по ночам писал, надевая наушники. А в-третьих, Элла Петровна заглядывала:
–Тук, тук. Много ли вас, не надо ли нас? Я вам, Петичка, пирожка завернула, будьте добренькие, покушайте. А то вон какие бледненькие, аж синенькие. Что же вы, рыба моя, себя не жалеете? Вот что: как с работой закончите, сразу ко мне. Я молочного поросёночка запекла – во рту тает как младенчик. – И заговорщически, шёпотом: – Племяшка гостит. Уж такая домовитая девушка, надо бы лучше, да некуда.
Она сразу загорелась идеей выдать замуж…то есть, простите, женить Петичку.
***
Как-то они сидели на кухне, снимали пробу со смородинной наливки, томящейся под столом в двухведёрной бутыли.
Было жарко и душно, грудь Эллы Петровны свободно колыхалась под растянутой футболкой с Микки Маусом. Она доверительно делилась с Петей как с подружкой:
– Молодой была – без бюстгальтера ходила. Соски торчали, размером с корнишоны – ей Богу. Мужчины в обморок падали. А сейчас - сущее наказание. Ты уж прости, рыба моя: лифчик не ношу – лямки врезаются, сердце жмёт, прям огнём горит.
Петичка сжимал под столом колени, мучительно пытаясь укротить восставший из «корнишона» вполне спелый, готовый брызнуть семенами овощ.
Какой же бездной обаяния обладала эта чертовка, если даже сейчас, в свои пятьдесят лет, заставляла чаще биться мужские сердца…
Элла Петровна попивала наливку. Она сидела у раковины и, между делом, то открывала на полную мощность, то резко заворачивала водопроводный кран. Синхронно с этими движениями из ванны через стенку доносились кряхтение, взвизгивание и «уй-юй!». Там мылся Илья Егорыч, на которого, соответственно, лился то кипяток, то ледяной душ.
– Элла Петровна, зачем вы балуетесь? – удивился и засмеялся пьяненький Петя.
– А чтоб соседу жизнь мёдом не казалась, – хохотнула соседка. Петичка хотел заступиться за Илью Егорыча – но тут колыхнулись под тонкой тканью не стеснённые ничем дынные груди… И такой горячей, гиревой тяжестью налился Петичкин живот, что дыхание перехватило.
***
Петичка снял наушники. И сразу из коридора ворвались звуки борьбы, пыхтение. Выглянул: там Элла Петровна тащила упирающегося Илью Егорыча:
– Я кому говорила, сучок трухлявый, чтоб не смел нос высовывать? Я те рылом-то в унитаз, в твою каку обмакну! И из кухни забирай свои манатки, без тебя теснота. Чтоб затаился в каморе – и нишкни! Как мышь! Шорох услышу – берегись!
С недавних пор Элла Петровна запретила Илье Егорычу пользоваться ванной и туалетом, а для нужных дел велела купить ведро. Впрочем, нередко, когда старик сидел у себя на ведёрке, она врывалась, легко сдёргивая хлипкий дверной шпингалет. Устремлялась к окну, распахивала его настежь, впуская морозный сквозняк:
– Ещё дерьмом твоим дышать!
Однажды опрокинула его вместе с ведром, и он беспомощно барахтался в вонючем содержимом, белея голыми ягодицами…
Его старенький плащик в прихожей она приспособила под кухонное полотенце, вытирая об него жирные руки. Как-то Петичка увидел, что она высыпает в кастрюльку с супом Ильи Егорыча порошок из пакетика. Вынул скомканный пакетик из мусорного ведра, прочитал: слабительное.
Строго спросил:
– Элла Петровна, вы это зачем?
Она, протягивая ему ломоть истекающего вареньем сладкого пирога, надула губки как нашалившая девочка:
– Ничего не могу с собой поделать. Вот как этого сморчка увижу, прям давление подскакивает. Это ж не человек… Прыщ. Гнойник на теле здорового общества. Да он сам жаловался на стул, проблемы у него.
Петичка хотел сделать ей внушение, но пирог был так вкусен, душистое варенье так сладко обжигало губы… Дуя на пирог и шлёпая губами, только и промычал:
– Элла Петровна, вы чудесная, обаятельная, добрейшая, исключительная женщина… Пожалуйста, не обижайте Илью Егорыча!
– Да кто же его обижает? – удивилась Элла Петровна. – Он ещё нас с вами переживёт.
***
Поймав Петичку в коридоре, старик приникал к его груди, моча её слезами:
– Петя, я больше не могу! Она морит меня голодом, пить не даёт, кружку с водой вырывает. В мороз открывает окно, застудит меня до пневмонии. Она делает со мной такие вещи, что стыдно сказать. Это не женщина – дьявол во плоти! Петя, она меня бьёт! – он задирал рубашку: живот был глубоко исцарапан ногтями. Синели свежие и чернели старые, подсохшие кровоподтёки. И сам он был – кожа да кости.
Вспомнилось, как однажды из комнаты Ильи Егорыча доносился подозрительный скрип дивана, глухие звуки ударов. Оттуда выскочила красная, возбуждённая Элла Петровна. Она раскатывала рукава кофточки, тяжело дышала и заправляла за маленькое розовое ухо влажную прядку. Пронеслась, не заметив, обдав притаившегося Петичку смесью пота и «Милой шалуньи».
Ещё тогда он возмутился: «Чёрт знает что такое! Пора прекращать это безобразие». Собрался серьёзно и решительно поговорить с Эллой Петровной вечером.
Но вечером у неё были приглашены на шашлык гости. Была племянница Машенька, её усадили рядом с Петичкой. Румяная, возбуждённая хозяйка подкладывала им самые сочные куски. Умилялась: «Ну прямо парочка: барашек с ярочкой! Сидят как два голубка!». Её маленькое ухо с серёжкой-капелькой было так близко, что хотелось его укусить.
А старика Элла Петровна стала запирать. Показывая ключ Пете и снова пряча в карман, объяснила:
– У него возрастной маразм. Ещё уйдёт, потеряется – а нам с вами отвечай. А так круглые сутки под присмотром. Дай Бог, чтобы за мной кто так в старости ходил, – она перекрестилась на иконку в углу кухни, сняла, поцеловала. Отёрла со стекла ярко-красную помаду и поставила иконку обратно на полочку.
***
Несмотря на надзор, Илья Егорыч несколько раз выбирался из плена, ковыряя в скважине гнутым гвоздём. Его возвращал участковый: то из полиции, то из больницы, то из приёмной мэра, куда он пытался пробиться с челобитной, накорябанной на мятой бумажке. Элла Петровна ахала, извинялась, всплёскивала руками. Сажала участкового пить чай с коньяком:
– Откушайте, будьте добренькие. Это ничего, что вы при исполнении… Иногда можно. Работа у вас не приведи бог… Я вот вам с собой мясного пирожка заверну. А сосед, что же, – поджимала сочные губы: – Не делай добра – не получишь зла. Такая моя судьбина: сколько раз обжигалась. Вы слушайте больше нашего брата старика. У него голова закружится, упадёт, ушибётся – а бабкам на скамейке синяки кажет, болтает, что я его бью! Представляете?! Какая сволочная, гадская, чёрная неблагодарность! – она всхлипнула.
Участковый выпивал и закусывал. Утерев мокрые, пахнущие пирогом и коньяком усы, строго внушал Илье Егорычу, поматывая у него под носом пальцем:
–Ты, дед, молиться должен на соседку. Дочь за отцом так не ходит. Напраслину на святую женщину возводишь. Штрафануть бы тебя по статье за клевету… Ха-ха, шучу, дед! Элла Петровна, ручку извольте! Какая она у вас… сдобная! Бесёнок вы эдакий!
От дверей слышалась возня:
– Да ай, какой вы шалун! Куда руки распускаете? На службе, при исполнении…
– Элла Петровна, это ничего. Мужское полигамное начало... Можно ведь и после службы, – задыхался мужской голос. И Петичка, приникнув к двери, изнывал от ревности и от непрошеного, восставшего в штанах корнишона. Так бы и убил козла этого, ишь, в чужой огород.
Видимо, планы «после службы» были шёпотом обговорены и одобрены, а может, даже досрочно воплощены в жизнь. Напевая: «Ах, какая женщина, какая женщина!», – обладатель усов и сытого, довольного баритона вразвалочку, хозяйски спускался по лестнице.
***
Илье Егорычу в очередной раз удалось ускользнуть из плена незамеченным, Элла Петровна прямо извелась. Резкий звонок в дверь разбудил жильцов рано утром. Полицейский уазик повёз их в морг на опознание.
Петичка накануне читал в родной «Вечорке» в разделе «Происшествия», но ему и в голову не пришло. О том, как на мосту среди публики, любующейся ледоходом, стоял старик. Долго стоял, а потом перелез через перила и прыгнул. Его голова полминуты болталась поплавком в ледяной, коричневой глинистой воде и исчезла среди грузных льдин. Тело выловили рыбаки в километре по течению.
***
На цинковом столе лежал маленький, зябкий Илья Егорыч. С Эллой Петровной случилась истерика. Впрочем, уже идя под руку с Петичкой домой, она пудрилась перед зеркальцем и прикидывала, какие продукты покупать на поминки.
Придётся все хлопоты взять на себя: ну, да Элле Петровне не привыкать делать добрые дела. Может, на том свете зачтётся. Рассуждала, кого послать в ЗАГС за похоронным пособием, а кого в заводской профком. Всю жизнь человек висел на доске почёта – пусть только попробуют не выделить материальную помощь.
***
Вечером Петичка, войдя в кухню, в ужасе шарахнулся от огромной свиной головы, скалящейся жёлтыми клыками из угла.
– Это на девятый день, на холодец! – крикнула Элла Петровна. Из комнаты Ильи Егорыча выглянула Машенька и защебетала, что купила такие миленькие шторы с рюшками. Вот Петичка кстати, поможет повесить.
Еды было наготовлено столько, что она могла вот-вот испортиться. Пришлось срочно звать людей — ничего, что до похорон — днём раньше, днём позже. В комнате, которую соседка звала залой, собралось много народу: всё родные и знакомые Эллы Петровны. Все восхищались её героической, самоотверженной заботой о покойнике, утешали её, а Илью Егорыча корили в чёрной стариковской неблагодарности.
– Грех обижаться, как за папой родным ходила, – слышал Петичка с другого конца стола, сквозь оживлённый гул голосов и весёлое, праздничное звяканье рюмок и тарелок. – Что же вы плохо кушаете? Лапшички накладывайте, блинцов, клюквенного киселя. Пьём не чокаясь! Закусываем огурчиками, грибками – всё сама мариновала!
Подали рыбный пирог. Петичка куснул – и с ужасом вытащил изо рта человеческий ноготь. И ещё, и ещё один. Сложил их кучкой, сидел с вытаращенными глазами и открытым ртом.
– Это рыбные кости! – крикнула Элла Петровна и радостно, от души расхохоталась. – Косточки в духовке размякли, загнулись. Нервы вам надо лечить, Петюнчик!
Гости дружно посмеялись Петичкой: писательская фантазия! Когда все разошлись, Машенька улеглась на раскладушке в комнате Ильи Егорыча. Петичка сунулся было туда, но Элла Петровна погрозила пальцем:
– Рыба моя, не торопи события! Девушка чистая, честная. Сперва чин по чину: сватовство, благословение, колечко, помолвка. Машенька непременно в церкви венчаться хочет. А ты мне лучше помоги посуду расставить. Перебрала анисовой, боюсь с высоты навернуться.
Элла Петровна полезла на табурет в своём коротеньком халате. На Петичку пахнуло жаром и «Милой шалуньей». И действительно, взвизгнув, она слетела прямо в его руки. И между ними, наконец, произошло то, что давно должно было произойти.
– Какой торопыга, мальчишка, негодяй! Ах, люблю дерзких!
Через пять минут заправляла халат, отталкивала его руки:
– Ох, согрешила! Куда руками? Понравилось, губа-то не дура, самую сладость подавай! Смотри, молчок - зубы на крючок, чтобы никто не прознал: ни кот, ни кошка, ни поп Ерошка… Ладно уж, Машенька завтра на работу уйдёт - вволю покувыркаемся. А вечером не забудь её в ювелирный своди за обручальным кольцом. Учти: она бриллиантовую крошку не уважает: только чтоб цельный камень.
Всё это время по голым ногам Петички гулял сквознячок: видимо, гости не захлопнули за собой дверь. Дальше было вот что. Элла Петровна вдруг уставилась за Петичкину спину и стала тыкать туда пальцем и разевать рот, не в силах вымолвить слова. Он оглянулся: в кухонном проёме стоял завёрнутый в простыню голый, зеленоватый Илья Егорыч, улыбался пластмассовыми зубами. Маленький и слабый, сейчас он казался ростом под потолок, и рука, которой он отодвинул Петю — была ледяной и тяжёлой как камень.
Он шагнул к Элле Петровне, та брыкнулась на пол, и только ноги под задравшимся халатиком подёргивались быстро-быстро.
***
«Вечерний Н-ск», 12 мая 20.. г.
«Сенсация! Тело утопленника ожило и самостоятельно покинуло стены городского морга. Сторож уволен за нерадивое отношение к обязанностям. Врач, засвидетельствовавший мнимую смерть гражданина, лишён категории В».
На поминки Эллы Петровны, которая скончалась от разрыва сердца, гости ели холодец из свиной головы и хвалили молодую хозяюшку Машеньку. Петичка всё ещё сильно заикался, поэтому поминальным столом руководил Илья Егорыч, которому, по народной примете, все прочили долгую жизнь.
Мои рассказы, которые, возможно, вы не читали: