Если есть что-то, что меня сбивает с толку, так это чужие слезы. Возможно, потому что в моей жизни было множество моментов, когда я сам желал заплакать, но не дозволял себе этого. Каждый раз, когда на себе ощущал ярость своего отца и его ударами. Каждый синяк, каждая бьющаяся губа. Каждая ложь о происхождении этих травм.
Каждая ночь, когда мама плакала перед сном. Когда Эльвира пробиралась в мою комнату и пряталась под покрывалом на моей кровати, опасаясь, что наш отец, пьяный, измученный и рассуждающий о работе, придет.
Я всегда держал себя в сдержанности, не разрешая слезам вытекать. Мама говорила мне, что настоящие мужчины не плачут.
"Не показывай отцу свою слабость," говорила она, когда слезы наполняли мои глаза, а боль от жестокого обращения становилась нестерпимой.
И поэтому я старался сохранять свою самообладанность.
Я до сих пор ненавижу себя за то, что постоянно искал его одобрение. Возможно, если бы я завоевал его любовь, он прекратил бы выплескивать свою ярость на меня. Возможно, если бы он гордился мной, он позволил бы мне присоединиться к нему на воскресном обеде, когда он встречался с инвесторами, объясняя им, почему они должны доверять его абсолютно новой компании. Он всегда был для меня отцом, и я всегда уважал его. Но со временем я увидел его в новом свете. Он был не только жестоким негодяем, который превратил мою жизнь в ад, но и жестоким негодяем, который оказался умным, хитрым и успешным в деловом мире.
Наша жизнь изменилась, но папа остался неизменным. Только когда мне исполнилось шестнадцать, я стал крупнее и сильнее его. В последний раз он поднял на меня руку, а я в ответ ударил его, сломав ему нос и испачкав его дизайнерскую рубашку кровью.
Я знаю, это всё ерунда, но в следующие выходные я пошел с ним и членами правления на поздний завтрак. Если бы я знал тогда, что знаю сейчас, я бы никогда не пошел. Я был молодым человеком с полными надеждами в глазах, который верил во второй шанс.
Я искал оправдания для него. Он зарабатывал много денег, и его работа была очень напряженной. Он всегда был под давлением, и это можно было понять. Он зарабатывал много денег, поэтому быть недостойным было нормой.
Но в конце концов всё всегда сводилось к деньгам.
Не поймите меня неправильно, я люблю свою комфортную жизнь. Мне нравятся мой дом, машины, дизайнерская одежда, новинки техники и возможность нанять обслуживающий персонал. Они помогают мне. Но всё это лишь материальные вещи.
И когда я сижу здесь и вижу, как Екатерина смахивает слезы, я осознаю, как хрупка жизнь и что в конечном счете ничто не имеет значения. Я мог бы умереть одиноким в своем миллионном доме, окруженный всеми материальными благами этого мира, и ничего из этого не имело бы значения.
Чувство тяжести лежит на моей груди, и я борюсь с желанием утешить Катю. Я хочу вытереть ей слезы и заставить улыбнуться. Я не знаю ее, но что-то внутри меня говорит мне, что она особенная. Ее свет, который я не хочу угасить.
Эти чувства пугают меня.
Я не должен быть таким резким. Я не хотел этого. Мне трудно поддерживать с ней профессиональные отношения, когда все мои мысли о ней становятся слишком личными.
Я серьезно отношусь к своей работе, и мне необходима Екатерина. Но я не должен так сильно переживать. Я знаю, что это связано с надеждой, что она не примет мое предложение и вернется на свою старую работу, где мне не придется встречать ее прекрасное лицо и соблазнительные губы.
На самом деле я не дурак и не хочу им быть. Я вырос рядом с таким, как он, и видел, как его разрушительность повлияла на нашу семью. Легче затворить свое сердце и притвориться, что эмоции меня не касаются. Некоторое время это работает, но затем все подавленное возвращается, обычной ночью.
Это давит на меня, напоминая мне, как одинок я, что люди, которые называют себя моими друзьями, на самом деле не знают меня. Это не их вина, потому что я тот, кто надевает маску. Тот, кто скрывает свою боль за выпивкой и вечеринками, делая вид, что живет идеальной жизнью каждый день недели. У меня есть основания, по которым Екатерина раздражает меня до невозможности, это не только из-за того, что она красива. Она испускает атмосферу идеальной соседской девушки, но, по-моему, она даже об этом не подозревает. Еще одна причина возникает в глубине моего сознания, но я просто отказываюсь слушать.
Я еще не готов.
И даже если я был бы готов, что это изменит? Она моя помощница. Запрещено. Я никогда не хожу на свидания, и тем более не собираюсь завязывать отношения с кем-то с работы.
Я кладу руки на стол, готовясь встать и подойти к ней, но не знаю, что я бы сказал. Утешать и выражать эмоции – это не моя стезя, но меня мучает сидеть здесь и ничего не делать. Я встаю как раз в тот момент, когда звонит ее телефон. Катя низко шмыгает носом, приходится прийти в себя и отвечать на звонок, широко улыбаясь.
Собеседник, явно, не видит ее улыбки, но ей нужно убедить саму себя, что с ней все в порядке. У меня такое впечатление, что это то, к чему она привыкла, и я опять испытываю интерес к ней. У нее есть близнецы, которые выглядят как ее маленькие копии. Обучение в «Эрудите» стоит недешево, и, возможно, мне стереотипно предположить, что если она отправляет туда своих детей, значит, она замужем за кем-то, кто зарабатывает больше, чем молодая и независимая помощница.
И все же она не носит кольца, хотя в наши дни это не играет большой роли. Многим людям не нужны ярлыки любви или брака. Однако вчера в ее глазах я видел отчаяние, когда она сказала, что ей нужна эта работа, и я не думаю, что искусственное сохранение отношений и риск увольнения вызывают у нее радость. Она боится потерять работу, потому что без нее ей и ее детям будет очень трудно.
Я моргаю, отводя от нее глаза, и вновь смотрю на свой компьютер. Сегодня у меня запланированы встречи, и не остается времени думать о Кати. Она – всего лишь моя помощница. Она поработает здесь год, если продержится так долго, а затем перейдет на другую должность. Я не случайно отделяю свою личную жизнь от работы. Работа занимает большую часть моего времени, и я не хочу думать об этом, когда наконец оказываюсь дома и стараюсь расслабиться.
продолжение следует...