Тому, кто с иронией относится к сообщениям Центра общественных связей ФСБ России типа того, что пришло сейчас: "Федеральной службой безопасности на территории Херсонской области вскрыта деятельность британской правительственной организации "Британский совет" (British Council), которая через подконтрольные ей организации осуществляла разведывательную деятельность в интересах киевского режима", с удовольствием подарю цитаты из воспоминаний автора замечательного романа "Театр".
Родители готовили Сомерсета Моэма к карьере враче, к которой он изначально не тяготел. Лениво пошел в медицинскую школу при больнице Святого Фомы и неожиданно для себя увлекся: "Я видел, как люди умирали. Видел, как они переносили боль. Видел, как выглядит надежда, страх, облегчение, видел черные тени, какие кладет на лица отчаяние; видел мужество и стойкость. Я видел, как вера сияла в глазах людей, уповавших на то, что сам я считал лишь иллюзией, и видел, как человек встречал свой смертный приговор иронической шуткой, потому что из гордости не мог допустить, чтобы окружающие увидели ужас, охвативший его душу".
Политика его не интересовала совершенно: "Я лично куда охотнее провел бы месяц на необитаемом острове с ветеринаром, чем с премьер-министром".
И тем не менее в годы Первой мировой войны вместо того, чтобы послужить в войсках по профилю (ему полагалось место в автосанитарной части), он попал - возможно, волею обстоятельств - в разведку. И с премьер-министром ему повстречаться-таки пришлось.
Офицер британской Секретной разведывательной службы Джон Уоллинджер завербовал его для работы в Швейцарии, и Моэм выполнил там задание, о котором скупо напишут - координация работы других агентов. Видимо, приключение не показалось ему увлекательным, он придумал персонажа по имени Эшенден. И написал для него куда более увлекательную историю.
Там Джон Уоллинджер изображен так:
"Полковник являл собой само радушие... Он задал Эшендену массу вопросов, а затем без каких-либо околичностей заявил, что писатель представляет особый интерес для секретной службы. Эшенден владел несколькими европейскими языками, а его профессия служила прекрасным прикрытием. Под предлогом сбора материалов для новой книги он мог, не привлекая внимания, посещать любую нейтральную страну".
Из аннотация к книге Моэма "Эшенден или Британский агент":
"В ее основу лег его собственный опыт "тайной службы его величеству". Первая мировая война. На фронтах гибнут тысячи солдат. А далеко в тылу идет другая война - тайное, необъявленное противостояние европейских разведок.
От автора: "В основу книги положен мой опыт работы в разведке во время Первой мировой войны, однако опыт этот подвергся художественному переосмыслению. (...) Элемент неожиданности никогда не помешает, и этот толчок, этот внезапный поворот, который так претит эпигонам Чехова, плох лишь тогда, когда он плохо сработан; если же он является органичной частью повествования, если логически из него вытекает, - он превосходен".
Эпигон, чтоб вы не отвлекались на словарь, "последователь какого-либо художественного, литературного, научного или иного направления, лишённый творческой оригинальности".
Трактую это по-своему: ружье у Чехова, висящее на стене, должно шандарахнуть так, чтоб мало не показалось.
А Моэму настолько не понравилось работать на британскую разведку в Швейцарии, показалось скучновато, что в 1916 году он решил с ней завязать.
Но не получилось.
Из предисловия к книге про британского агента. Отрывок, поразивший меня особым для американо-английского шпиона лиризмом:
"В 1917 году я поехал в Россию с заданием предотвратить большевистскую революцию и воспрепятствовать выходу России из войны. Читатель увидит, что усилия мои успеха не имели. Из Владивостока я поехал в Петроград. Однажды, когда мы ехали по Сибири, поезд остановился на каком-то полустанке, и пассажиры, как это обычно бывает, вышли на платформу - одни за водой для чая, другие - запастись съестным, третьи - просто размять ноги. На лавке, в окружении двадцати - тридцати однополчан в рваных, грязных гимнастерках, сидел слепой солдат - высокий, сильный, еще совсем молодой парень. Судя по всему, ему не было и восемнадцати. На щеках вился светлый юношеский пушок. Лицо было широкое, скуластое. Лоб пересекал огромный шрам от раны, лишившей его зрения. Из-за прикрытых глаз выражение его лица казалось каким-то таинственно отстраненным. Солдат запел. Сильным, красивым голосом. Он пел и сам же подыгрывал себе на аккордеоне. Поезд стоял, а он пел песню за песней. Слов я не понимал, но в этом диком и печальном пении мне слышался крик угнетенных; мне виделись голые степи и бескрайние леса, медленные, величавые русские реки и тяжкий крестьянский труд - пахота, жнивье, вздохи ветра в березах, долгие, погруженные в ночь зимние месяцы, а потом танцующие крестьянки, деревенские дети, плещущиеся летними вечерами в мелких речушках; я ощутил ужас войны, промозглые ночи в окопах, бредущих по грязным дорогам солдат после боя, от которого веет ужасом, страданиями и смертью. Пение вселяло страх и в то же время было необычайно трогательным".
Как пишет, чертяка, подумала я. Проникся же...
Правда, другие мысли одновременно посетили меня. Я уже прочла в мемуарах в какой сети агентов были востребованы его таланты. Знала, что наладить связи он должен был с чешским общественным деятелем, философом (и не только) Томашем Масариком.
И вспомнила, что одна из моих коллег в редакции была внучкой белочеха, который каким-то боком в те же далекие годы оказался в районе нашей Бурятии. Надолго он там не задержался, хотя была "така любовь!" Семья предпринимала попытки найти его следы, было известно, что он жив и здоров, но быстро стер из памяти следы своего пребывания в России.
А под маской кого приехал к нам в гости писатель? Что рассказывал своим гостеприимным, хлебосольным русским друзьям и коллегам?
Ведь рванул к нам Моэм, несмотря на тяжелую болезнь. Уж очень хотелось увидеть Родину литературных гигантов:
"Меня направили с секретной миссией в Петроград. (…) Моя профессия была хорошей маскировкой для того, чем мне предстояло заниматься. (...) Рентген подтвердил, что у меня туберкулез легких. Но я не мог упустить случая пожить и, как предполагалось, довольно долго, в стране Толстого, Достоевского и Чехова. Я рассчитывал, что одновременно с порученной мне работой успею получить там кое-что ценное для себя. Поэтому я не пожалел патриотических фраз и убедил врача, к которому вынужден был обратиться, что, принимая во внимание весь трагизм момента, я вправе пойти на небольшой риск. Я бодро пустился в путь, имея в своем распоряжении неограниченные средства и четырех верных чехов для связи с профессором Масариком, направлявшим деятельность около шестидесяти тысяч своих соотечественников в разных концах России".
О, Боже, а как классно он готовился ко встрече с березками и добросовестному выполнению своей миссии. (Я не про толстый кошелек с деньгами и ценными аккредитивами для подкупа отдельных групп политиков в России). Просто залилась слезами умиления, когда прочла:
"Сменил обивку мягкой мебели в гостиной, повесил на стену икону, читал Чехова и ходил на балет".
Путь во Владивосток, где у него начался путь к сердцу нашей страны - угадайте откуда?
Правильно, из США, где, похоже, он прошел дополнительную школу разведывательной работы и получил некое задание в рамках интересов этой страны, возможно, касавшееся Транссиба. Спутниками Моэма стали несколько чешских эмигрантов, среди которых был добродушный перец Эмануэль Виктор Воска
Справка Викибриф:
Эмануэль Виктор Воска, родился 1875 г. в Кутна-Гора, Богемия, умер 1 апреля, 1960 г. в Рузине ,тюрьма в Праге, Чехословакия, офицер разведки США (Первая мировая война и Вторая мировая война). До и во время Первой мировой войны много работал с Томашем Масариком (1850–1937), первым президентом Чехословакии. Ему приписывают разоблачение индуистско-немецкого заговора. В 1917 году Воска был одним из четырех чешских патриотов, которые отправились в Петроград вместе с британским писателем Сомерсетом Моэмом, который тогда работал агентом британской разведки, с секретной миссией с целью поддержки Временного правительства в России и недопущении заключения им одностороннего мирного договора с Германией.
Задачу, поставленную перед Моэмом, он, по его признанию, провалил. Должен был "связаться с враждебными правительству элементами и разработать план, как предотвратить выход России из войны и при поддержке центральных держав не дать большевикам захватить власть". Да не успел...
Как пишет новоявленный британский шпион, "через три месяца после моего приезда в Петроград грянул гром, и все мои планы пошли прахом".
В глубокой старости он сжигал свои письма и просил сделать то же самое своих друзей, поэтому деталей мы никогда не узнаем. Кстати, писали, что рукопись книжки про вымышленного шпиона Эшендена подверглась цензуре самого Черчилля, который вымарал оттуда кучу нежелательных деталей.
Наброшу для самостоятельного чтения, если рискнете поискать источники сами (отвечаю - это увлекает). На британскую разведку работали Даниэль Дэфо, Грэм Грин, Янг Флеминг. Последний после возвращения из Советского Союза, где представлял "Таймс", стал личным помощником шефа Британской военно-морской разведки, вице-адмирала сэра Джона Годфри.
Агенты ОО7 откуда попало не берутся!