До того, как Джон Леннон сколотил своих «Битлов» в ансамбль, у нас очки от солнца имели только функциональное назначение – ослаблять световой поток. И никак не служили целям создания имиджа. Допустимыми для ношения считались круглые, как у крота в известном мультфильме, очки зеленого стекла. А черные очки, закрывающие половину лица, считались преклонением перед западным, буржуазным образом жизни, вызовом социалистическому обществу и подлежали всяческому порицанию и осмеянию.
В славном городе Острове стояла дивизия морской авиации. А Остров, это в Псковской области, известный своими скобарями. Кто не знает, кто это – обратитесь в Интернет. Там вы узнаете, что это простые и скромные ребята, имеющие свою систему взглядов на общество, мораль и правила поведения. Так вот, в славном городе Острове, в полутемном баре, а точнее, в плохо освещенной закусочной, сидел одетый в гражданскую, по моде, одежду лейтенант морской авиации. Это на службе он был лейтенант морской авиации, а тут просто молодой человек, решивший выпить немного коньяка, закусить шоколадкой и познакомиться с девушкой. Если таковая сюда зайдет.
Лейтенант был одет в синие джинсы и такую же курточку. Он носил усы, как солисты входящих тогда в моду «Песняров». И за эти усы уже настрадался в полку. В армии, а особенно в авиации, к усам и бородам относились крайне негативно. Усы иначе как «трамплин для мон…авошек» и не называли. Даже от полетов отстраняли под тем предлогом, что усы, якобы, мешают плотному прилеганию кислородной маски к лицу. Хотя поглощать бортпаек, просовывая под маску его содержимое, не запрещалось.
Так как полностью запретить ношение усов не могли, ввели ограничения, досаждающие свободолюбивым натурам. Можно было носить только такие усы, кончики которых не опускались ниже уголков губ. Почему именно так, а ни на миллиметр длиннее, никто объяснить не мог. Очевидно, идеалом считался Василий Иванович Чапаев, у которого усы хоть и были длиннее, но их кончики, лихо закрученные вверх, не опускались ниже уголков губ. Худо приходилось украинцам. Их национальная традиция предписывала носить усы, как у Тараса Григорьевича, опущенные вниз. Как и у модных «Песняров».
Лейтенант имел вызывающую, с точки зрения советского военного командования, внешность и одежду. Но самым страшным было то, что он носил темные солнечные очки. На пол-лица. Мало того, он не снял их даже в помещении, где, как говорилось, было и так не очень светло. А неподалеку от его столика, практически напротив, сидел скобарь. Перед ним на столе стояла бутылка водки, кружка пива, селедка с луком и другая закуска.
Он сразу же с неодобрением посмотрел на лейтенанта. Редкий случай, когда взгляды скобаря и общества совпали. А увидев, что тот заказал маленький графинчик коньяка и шоколадку, громко хмыкнул. Тем более, что лейтенант, несмотря на полумрак, царящий в маленьком зале, так и не снял свои очки.
Когда официантка принесла коньяк и маленькую рюмочку, лейтенант, чтобы не промахнуться и не вылить коньяк на скатерть, приподнял очки и, глядя из-под них, налил себе стопку. Скобарь хмыкнул второй раз, но лейтенант не обратил на это никакого внимания. А зря.
Лейтенант выпил, закусил кубиком шоколадки и разгладил свои песнярские усы. Затем сел ровно и, посверкивая очками, погрузился в восприятие ощущений в его груди. Когда тепло, вызванное первой рюмкой коньяка, начало спадать, он опять приподнял, чтобы лучше видеть, очки и налил себе вторую рюмку. Что в очередной раз вызвало раздражение его визави.
Но когда лейтенант и в третий раз приподнял очки, скобарь не выдержал. С криком:
– Ты чего вые…шься!? – н подскочил к лейтенанту и заехал ему кулаком в глаз, прямо через очки.
Лейтенант себя тоже не на помойке нашел. Он кинулся на скобаря, и они сплелись в воющий клубок, сбивающий столы и стулья. Несмотря на поток и разорение, устроенные ими в буфете, физически, никто особенно не пострадал. Подумаешь, пара синяков и несколько ссадин! Но несгибаемый скобарь при появлении милиции незаметно скрылся, а несломленному лейтенанту пришлось серьезно пострадать по службе. На всех разборах и собраниях главным аргументом обвинения выступали разбитые скобарем очки и песнярские усы. Очередное воинское звание ему, разумеется, задержали. На полгода.
Вот так нелегко и непросто все новое пробивало и пробивает себе дорогу на Руси.
Друзья
Был у нас один отряд. Командир и штурман друзьями были. Это, вообще-то, обычное явление, когда командир и штурман в приятельских отношениях состоят. Семьями дружат, в гости ходят. А тут настоящие друзья. Друг за друга горой. Всегда вместе, и при этом у каждого свое мнение. И спорят, бывало, до выпучивания глаз. Но долго друг без друга обходиться не могли.
Был и у них пунктик. Выпивали они редко, но крепко. И на другой день, особенно если выпадало на предварительную подготовку к полетам, веселили они народ от души.
Вот придут они на подготовку к полетам. По глазам видно тяжко бедненьким. И надо бы поправить пошатнувшееся. Но крепятся. Пока постановка задачи идет. После постановки первым ломался штурман. Ему что: пробурчал своим штурманам, что проверит их перед контролем, и свободен. А у командира отряда забот больше. И с экипажами потолковать, и стрелков, радистов распределить, и по самолетам с техниками…. Да мало ли. А штурман рядом ходит. Зудит, как комар: пошли похмеляться, да пошли похмеляться. Командир ему: погоди, мол, скоро пойдем. Ага, скоро! А тут колосники горят.
Позудит штурман, позудит, да и свалит незаметно. Придет обратно. Глазки масленые, что-то там жует еще. Довольный, как слон. И к столу своему. А там его уже обычный подарок ждет. Командир ему карточку учета поощрений и взысканий положил. И на той стороне, где о взысканиях все, а о поощрениях ни слова, свежий выговор: за самовольный уход с предварительной подготовки.
Штурман в расстройстве:
- Леха, сволочь! Опять объявил…
- А не будешь без меня похмеляться ходить.
- Да я тебя после этого знать не хочу!
И приступает к подготовке к полетам. Дуется на командира.
Но к концу подготовки Леха, командир, ему опять карточку поощрений и взысканий подсовывает. А там за качественную подготовку к полетам снятие ранее наложенного взыскания.
Обнимутся друзья и пойдут вместе похмеляться.
Зимний отпуск
Раз в два года морская авиация устраивала межфлотские маневры. Если маневрировали между собой Северный, Балтийский и Черноморские флоты это происходило как-то незаметно. Так, суета какая-то мелкая. Поперек, в узком месте, Советский Союз даже Ан-2 мог пересечь, а вот когда в кругооборот включался Тихоокеанский флот, на фоне величия события такого масштаба происходило всякое. Или орденом кого наградят, или накажут втихомолку.
Маневрировал как-то Черноморский флот с Тихоокеанским. Прилетел к нам полк из солнечного Крыма в нашу морозно-ветреную Монгохту. У нас как раз минус тридцать с ветерком, метров 20 в секунду. Оно и для нас неуютно, а уж для гостей с юга представляю. Но они стойко и мужественно свои задачи выполнили, дружескую встречу по этому поводу провели, отдохнули быстренько, как это у нас водилось, и готовятся к перелету домой.
Командиры и штурманы на указания ушли, остальные члены экипажа, как воробьи, под самолетами греются. То есть прыгают как воробьи и по спинам друг друга колотят. В этой атмосфере, для их жизни непригодной, правый летчик командира полка допрыгался. До ветра ему приспичило. И хотя ветра вокруг сколь угодно было, он в тайгу ускакал. Как раз к приезду командира с указаний все дела свои сделал. Двигатели запустили и пулей к себе в Крым, отогреваться.
Экипаж командира полка на курс отхода ложится, и тут правый летчик к ужасу своему отмечает, что пистолет свой, вместе с кобурой, он там, где дела свои делал, на пне оставил. Эту неприятную новость он тут же командиру сообщает. А хуже потери пистолета только потеря партбилета была. Лучше голову было потерять, чем пистолет. Голова только третье место в нашем рейтинге занимала и то, если военной тайной набита была.
Командир на правака зыркнул и, нарушая режим радиомолчания, с КДП связывается. Так, мол, и так. Оставил мой правый засранец пистолет свой на пеньке в лесу. А вот он сам вам и расскажет где. Правый летчик, глубоко осознавая все свое ничтожество и низость своего поступка, рассказал, где он дальневосточную природу испакостил. Минут через пять руководитель полетов успокаивает их:
– Все, нашли ваш пистолет! Никуда не денется. Вам как, наложным платежом или другой какой бандеролью отправить? И на какой адрес?
А командир крымского полка уже успокоился и все обдумал.
– Не надо, – говорит, – никуда высылать, он сам за ним приедет.
Он уже и наказанье ему придумал. Вместо летнего отпуска командир его, в виде наказания, зимой в отпуск отправил, и документы проездные к нам на Тихоокеанский флот выправить приказал. А больше ничем не наказывал. И даже впредь пистолетом этим никогда не попрекал.
Так тут вопрос возникает. А мы, там служащие, какое наказание несли, что по десять, а то и по 20 лет там, на Дальнем Востоке, служили? Если за ПОТЕРЮ ПИСТОЛЕТА, не знаю, какими еще печатными средствами весь пафос вопроса отобразить, если за потерю пистолета, как наказание, приравненное к лишению свободы, молодому парню присудили отпуск в дороге на Дальний Восток провести. И он, весь в слезах, это наказание достойно перенес.
Видно все мы, кто на Дальнем Востоке служили, каиновой печатью отмечены. Ведь не зря через пять лет службы на ТОФе в служебной характеристике писали: «Достоин перевода в европейскую часть СССР». Правда, потом отменили, когда поняли, что так только зэкам пишут: достоин, дескать, расконвоирования. Не зря мой товарищ, что в такой же тайге, только на севере Европы служил, говорил, что на Дальнем Востоке люди с песьими головами живут, и вообще за Уралом земли нет.