С боцманом мне довелось много всякой рыбы половить в морях-океанах. Мы с ним ловили и всяких экзотических, от которых корабельный доктор с ума сходил. Потом постановили – с чешуёй не ядовитые, без чешуи – ядовитые, но у всех обязательно срезать колючки. Попадались такие экземпляры, что ни в одном определителе тех времён невозможно было узнать родословную этих рыбок. Ловили и промысловых. Однажды пришлось нашему кораблю недели три торчать возле Фарерских островов. Так там мы вдвоём за вечер налавливали морского окуня килограммов по сто. Экипаж стонал. Во-первых, морякам приходилось их чистить-разделывать, а потом есть во всех видах. Помощник командира, который заведовал продовольствием, решил для экономии прочих продуктов и из-за отсутствия места в рефхранилищах, всю эту рыбу скармливать экипажу. Нам удовольствие, а всем остальным эти окуни поперёк горла стояли в прямом и переносном смысле.
Ещё у боцмана было хобби – производство сувениров из всяческих морских организмов. Банальные кораллы и ракушки его не интересовали, это каждый безрукий моряк может сделать. Да и толку от них. Постоят пару лет на шкафу-серванте-зеркале, покроются пылью и будут выброшены. А боцман творил шедевры. Для этого ему надо было всего две вещи – акула и красное или черное дерево. С деревом у него проблем не было. Мы тогда еще не знали ценность цветных металлов, а весь мир давно делал на этом бизнес. Боцман собирал бросовые (с нашей точки зрения) обрезки медных кабелей-проводов, выбрасываемые обычно за борт, старые вентили-трубы из латуни, бронзы и прочее. В любом африканском или арабском порту он выменивал это на всё, что угодно, в том числе и на доски разных цветов и оттенков. Оставалось дело за малым – поймать акулу. Для лова этих хищников у нас за кормой практически постоянно болталась испытанная боцманская «удочка», на которую он когда-то поймал палтуса. Не всегда попадались акулы, очень часто цеплялась всякая мелочь вроде тунцов-макрелей и прочих хищных рыбок. Это всё отдавалось на камбуз, а вот если попадалась вожделенная акула, тут уже начиналось действо. На ют вызывалась вся боцманская команда (невзирая на время суток), они выстраивались с обеих сторон бьющейся на палубе акулы, с большим куском брезента (техника безопасности превыше всего). Боцман обозревал диспозицию, особо непонятливых еще раз инструктировал: «Держитесь от зубов подальше, не загубите мне материал своими руками-ногами!». Затем командовал: «Хватай!». Вся боцкоманда накрывала брезентом и своими телами акулу, и вся эта куча подпрыгивала вместе с акулой до тех пор, пока боцман ловким движением не разрезал ей горло острым кривым ножом «от уха и до уха». Командовал: «Всё, я её зарезал, можете ребятки перекурить». Если честно, то эта команда состояла из одного слова, которое рифмуется со словом «конец». После того, как акула прекращала трепетать в агонии, ждали еще минут десять-пятнадцать, потому что, как рассказывал боцман, были случаи, что она своим последним ударом калечила людей. Затем акула потрошилась и разделывалась. Тут уже все любопытные разбегались, потому что вонища стояла невозможная – смесь рыборазделочной фабрики и привокзального общественного гальюна на этом фоне были бы ароматом от Шанель. Потроха акульи выбрасывались за борт для прикормки её же собратьев. Плавники шли на супчик, шкура обдиралась для изготовления наждачки (у акулы шкура очень шершавая, причём на животе она меленькая, как у наждачки мелкой, а ближе к спине очень крупная). А голова аккуратно отрубалась топором, потом варилась, в хлорке вымачивалась и в распятом состоянии приделывалась к полированным дощечкам из красного или черного дерева.
продолжение следует...