Надежда Ильинична не горевала. У других эвон какие деньжищи пропали. А у неё – нет. Нечему было пропадать. Сколько получала, тратила. Уж заслужила. Сорок лет в конторе. Как на каторге. Да и особенно-то не заработала. Пенсия – с гулькин нос. Не нажила, по собственному признанию, «ни богатства, ни детей». Всю жизнь почитала себя любимую. Много мужиков перебрала. Не с одним не согласилась «окольцеваться». Считала это дело ниже своего достоинства. Другие «женихались» да расходились. У других детки малые страдали. А она – воля вольная. Сполна получила от Судьбы мужской ласки и жарких объятий. Сполна «налюбилась». В старости коротала время-времечко в однокомнатной квартирке. Как все старушки, собирала сплетни. В большинстве своём от безделья. Уж наслушалась «радиво». Уж насмотрелась «тиливизер». Уж начиталась «раёнку». Повсюду, словно окаянная война, громыхал дефолт. А ей – хоть бы хны. Ходила и успокаивала всех, простодушно трезвоня, что «пенсион-от» не копила, а проживала, от чего и «возымела спокойствие да райскую благодать». Верила только в себя. Высшие силы отрицала. Вторые жизни на дух не переносила. Своё «гнездовье» «вызолотила». Оно и примечалось. Почтальонка завидовала. Да хоть кто! Такая роскошь разве что у богачей была. Что появлялось на прилавке, то и в «болоте» у «пиявки». Ну, не всё, разумеется. А уж это прозвище прильнуло, так прильнуло. Попила кровушки, как пиявушка. Зоотехником слыла видным. За дамские услуги первые места обретала с лёгкостью. Всё на моде красовалась. Настолько ожесточилась да приспособилась, что по-хозяйски распоряжалась. А и никто не был указом. Сами председатели колхоза обламывались, как ростки у картошки. Ох, и вершила дела дивная кобыла, закусив удила! Любила, когда бесплатно вываживали да выгуливали. А своя копеечка по ту пору экономилась. Из общежития в добротные хоромы переехала. Жаль, но по бездетности больше одной комнаты не причиталось. А и не надобно было. Проще представлялось прожить. Надежда Ильинична вспоминала, поглаживая нажитое добро, смахивая с него пыль пушистой метёлкой. Казалось, что только вчера, молодая, обнималась с волосатым и усатым красавцем. Казалось… Никто сейчас не волновал. Зачем? Ей, старой, и самой себя хватало. А иметь ещё одного старика под боком ни к чему. Да и, «поди, не заслужил», считала, «подобного-то раю». Одним словом, жила бабка и самодурствовала, над всеми посмеиваясь… К соседке приехал взрослый внук. Из большого города пожаловал. Долго не роднились. А тут, как экономическая беда приключилась, так сразу и помирились, обливаясь горькими-горючими. Пропали у бабки сбережения. Внучок остался без наследства в денежном эквиваленте. Само собой, квартирка-то по-любому отходила уж ему. Да как же любимую старуху выгонишь или изживёшь?! Вот и на каникулах разведал. Сам красавец неписаный. Чернявый весь. Волосатый, как чёрт. По два раза на дню брался за бритвенный станок. Только успевал лезвия менять. Попала Ильинична к Кузьминичне невзначай, да и обомлела. Кабы была, подумала, моложе, ухватилась бы за богатыря. Познакомилась и стала хлопотать, будто вторая бабка. Пригласила в гости. Паренёк не промах оказался. На чужую доброту повёлся. Сидел да похохатывал, пока старуха кормила да поила подлеца. А он, бесстыжий, пересчитал добро да собирался украсть. Настолько втёрся в соседское доверие, что уж и знал, когда и что, зачем и по какому поводу. Отчитываться вздумала бабуля-дура. Вот и выкроилось роковое время. У Иванки друзей «погодилось». Ушла на длительную прогулку. Смелые ребята, приехав, обнесли золотое «гнездовье». Стоял, как сообщили, грузовик. Подумали, что кто съезжает. А вышло по-иному. Хлипенькую дверку надломили монтировочкой. Да и вперёд. Вернулась Ильинична к шапочному разбору. А ведь наблюдали соседи, как выносили роскошь. Один очевидец даже смекнул, что «пиявка» в новое «болото» переселяется, вот и грузится. Пожалел, однако. Уезжает ещё одно знакомое лицо. Будто уходит на погост. А шут его знал, что «старуху-куркулиху» обкрадывали?! Потревоженная милиция развела руками и ногами. Вышло-то по-глупому: кто-то, положив глаз на прелести, кто-то из знавших, похитил их средь бела дня, увезя в неизвестном направлении. Когда составляли опись, замучились. Словно музей ограбили. Без решёток и сложных запоров радовалась хозяйка, наверняка иногда подумывавшая о сигнализации. Ущерб грабители нанесли невосполнимый. Сенсационная весть вскоре разнеслась на сорочьем хвосте, и досужий народ обсудил по-своему. Тут уж правда глаза колет. С какой стороны ни подходи, а потеряла-то Надежда Ильинична гораздо больше, чем другие. Вот и успокаивай после этого. Вот и посмеивайся над всеми. Не вынесла, сердечная, умерла. Преступление это так и перешло в разряд нераскрытых. И подозревать некого, когда сама «бренчала». Конечно, милиционеры беспокоились, собирая аргументы и факты. Да толку-то! Всем было ясно, что работала преступная группировка. А перед смертью влюблённая Ильинична «сбрендила». Кузьминична именно так и выразилась. Правда, по-хорошему. Она, очарованная чужим внуком, переписала «гнездовье» на его имя, тем самым подарив подлецу утраченную по вине государства материальную пропажу. Вот так вот в жизни бывает! Двойного везения удостаиваются исключения из правил. Эта бесчеловечная история всплывёт спустя годы. Наш герой её самолично расскажет. В следственном изоляторе. Подполковнику милиции. Где увидит страшный сон. В котором покойная соседка попросит. Чтобы не держал самый тяжёлый грех на душе. Чтобы повинился. Что он, собственно, и сделает, находясь под следствием. За крупные финансовые махинации, грозящие лишением свободы до двадцати лет, с полной конфискацией всего движимого и недвижимого имущества…
Продолжение следует...