Бонька досталась нам по наследству от бывшего директора. Товарищ Митрофанов привез ее с заброшенного асфальтно-бетонного завода. Сторожа завели там собаку, а потом всех сократили. Работники покинули территорию, и Боню бросили на произвол судьбы.
Та неделю провела там одна-одинешенька. Без еды. Без воды. Директор случайно ее обнаружил: Бонька уже помирать собралась. Не пожалел дорогого салона иномарки, запихнул ее внутрь и привез к нам на базу. Мужики быстренько згамазили будку и поместили новый Бонькин дом под старыми лиственницами – тут тень и хоть какое-то подобие чистого воздуха. А где этот чистый воздух найти – производственная территория, целый день пылят камазы, да погрузчики.
Выделил Митрофанов деньги на собачье питание. Да еще и сами рабочие таскали ей еду. Вскоре Бонька стала гладкой и упитанной. Такие харчи!
Какой породы она была? Поди какой! Помесь непонятно кого с неизвестно с кем. Окрас, как у овчарки, и стать, как у овчарки. Глаза в черной подводке. Пушистые девичьи реснички. Уши висячие, поросячьи и характер развеселый. Дура дурой, если честно.
Вскоре Митрофанов благополучно ушел на пенсию. Деньги на питание Бони отменили и возложили почетную ответственность на нас, нищих диспетчеров. Теперь собака набивала пузо, лечилась и развлекалась исключительно за наш счет. Ну… делать нечего, приняли в диспетчерский отдел обормотку, как вольнонаемную.
Она совсем своей работы не понимала, любила всех и поэтому кидалась на людей с поцелуями и радостными объятьями. Идешь к ней с кастрюлей, а она прыгает, как сумасшедшая, и будку туда-сюда волохает.
- Боня, отойди! – кричу.
Ага. Сейчас! Боня пинает меня лапами, пытаясь дотянуться до лица языком. Миска опрокидывается, и каша шмякается на мою новую кофточку. Понятно. На работу не наряжаемся. На работе Боня.
Держать собаку на цепи без выгула – не гуманно. После пяти вечера, когда база пустеет, этот «кракен» вылетает на вольную волю. В рамках территории. За воротами. Мы орем замешкавшимся мужикам:
- Андрюха! Закрывай к едрене-фене гараж! Мы «кракена» выпускаем.
Андрюха не дурак. Маракует, что к чему. Если не успеет покинуть базу, Боня его обязательно облобызает и испачкает. Потому и тикает по-быстрому. Не боится грязи только наш Сашок. Он делает ямочный ремонт на дороге. Вручную. Он выглядит, как черт. Весь в битуме. Сашку нашего даже жена летом в квартиру не пускает. На даче держит. Там баня.
Так вот. Сашке до Бони пофигу. Ну прыгнет, так и что? Прилипнет, если только, как к бычку-смоляному бочку. Боня сама его боится и обходит за три версты, а точнее, за четыреста восемьдесят метров. Это диаметр базы, между прочим.
Ей ужасно интересно, что за воротами происходит. Поэтому Боня вечером принимает исключительно удобную позу. Отклячив зад назад, переднюю часть нелепого тельца старается просунуть сквозь решетки ворот. Пролезает только нос и лапы, в количестве двух штук.
Она водит носом туда-сюда и приветствует случайных прохожих. Именно приветствует, а не грозно лает. Если кто-нибудь, умилившись, подходит ближе, Боня просовывает переднюю лапу как можно дальше: служит, выманивая вкусняшки. Нет вкусняшек – ничего. Оближет просто так.
В общем, охранница из собаки получилась никудышная. Слишком ласковая. Бог с ней. Камеры на что? Мы на что? А эта чучундра служит звонком. Если камера сломается, так очень даже помогает.
Однажды ночью мимо проходила стая собак. Не бродячих, а это… свадебный кортеж. Какая-то жучка загуляла, и за ней увязалось все, что лает в округе. Сами знаете, наших псов никакие цепи не удержат, если рядом невеста. Даже самая неказистая. И вот эта стая шлындрала вокруг нашей базы: отсюда – туда, и оттуда – сюда.
Боня заорала от радости – столько собак! Бог ты мой, и все такие разные! И белые, и серые, и рыжие в фиолетовую крапинку. Во главе стаи – обдрипанная Жучка. Деловая такая, хвост крючком. Хотя даже в хвосте ничего такого нет. Боня куда красивее.
Жучка с гордым видом продефилировала мимо, задрав нос. Зато все остальные оказались куда вежливее. Каждый из псов лизнул нашу девку в нос. А последний, поцеловав гарную невесту, вернулся и поцеловал ее снова. Не помню, где я эту картину видела, в каком кино… Стоит у колодца девица с косой, а мимо конница едет. И каждый ей улыбнулся. А последний конник, самый молоденький, коня развернул и смачно облобызал спелую девку.
Вот так примерно и у наших ворот дело было. Не вру. Зуб даю.
Я Боню не любила. У меня дома этих собак, как собак нерезаных, так еще и Боню на шею посадили. Головная боль, а не собака. Гуляй с ней по десять кругов каждую смену. Ну как я с собакой не погуляю – мышцы одрябнут у нее. Вот и гуляю по пять километров.
Ну как я ей поесть не дам? Надо кашу варить, и чтобы с мясом. И с маслом постным. И витамины чтоб. Девки все, что мужики принесли, побросают в кастрюлю, как свинье. Я так не могу – у меня руки все это сварить тянутся. И кости куриные выбросить. Опыт не пропьешь. Надо все делать по науке. Варю, куда деваться.
Она приставучая, жуть. Лезет и лезет. Воняет жутко. Надо в будке порядок наводить. Навела. Собаку заодно постирала с шампунем. Целый вечер с ведром за ней бегала. Зато пахнет хорошо. Ромашкой. Иногда розами. Смотря, чем мои лохматые гаврики пахнут – я же из дома шампунь таскаю. Делать мне больше нечего, специально для Бони в ветеринарный магазин ходить.
Опять же, в кабинет Боню в морозы впускала. Ну что ей, на улице сидеть, задницу морозить? Пришлось коврик принести. Кинула ей коврик в подсобке под батареей – дрыхни, Боня тут и глаза мне не мозоль. А она, зараза, коврик в зубы, и ко мне в диспетчерскую поволокла. Вот я сижу – вот так, около ноги – она со своей подстилкой. Если начальство какое нагрянет, так она под столом шкерится. Хоть тут понимает, что мне финтюлей дадут за собаку в офисе.
- Как у вас дела, Татьяна Егоровна, - спрашивает меня какой-нибудь важный инспектор по содержанию дорог.
- Напряженно, Павел Петрович, - рапортую, - снег валит, дороги заметает, три камаза сломано, четвертый еле тащится. ДТП нет, жалоб нет. Надо бы механика вызвать!
- Вызывайте, Татьяна Егоровна. Если что, я на связи!
- Есть! – отвечаю, - вызвать механика!
Мне бы спросить начальника, а какого ляда он тогда делать будет? Но я не спрашиваю. Потому что, Боня елозит под столом. У ней прямо язык чешется что-нибудь этакое спросить. Почему, например, новые камазы ломаются, а старый – ничего, до сих пор пыхтит. И почему управление отдыхает, а все остальные пашут, как проклятые… Елозит и розами пахнет, окаянная.
Еще подставит меня своими глупыми вопросами. Ей что, она собака… Ей пофигу, что я ее не люблю. Она-то меня очень любит. Всю смену так и ходим парой: на базу, с базы, на второй этаж, со второго этажа. Даже в туалет она меня сопровождает. И по работе с документами разные советы дает. Хотя ни бельмеса в документах не понимает. И печать украла! Терплю.
Да ладно, со мной все понятно. А вот ребята наши Боню очень любят. Вечно что-то ей подсовывают, вечно подкармливают. Из-за них собака уже на собаку не похожа: шарик на тоненьких ножках, и уши свинячьи. Я уж было испугалась, думала: принесет нам Боня приплод. Пронесло – просто толстая. Ругаться бесполезно. Пришлось увеличивать километраж прогулок. У меня – минус десять кило. У Бони – минус двести граммов. Кто-то умудрялся проносить контрабанду. Добрые и сердобольные наши, ать их в копалку!
Но… среди добрых и сердечных нашелся один… Не знаю, как и называть его. Человек, не человек. Однажды обнаружили мы Боню, лежащую на земле. Она ревела крокодильими слезами и с трудом дышала. Что-то случилось. Ни встать, ничего не может.
Мы ее в газель. Бережно старались переносить. Пулей – в Тихвин. Оказалось, у собаки серьезные переломы, ушибы и разрывы. Даже хвост сломан. Кто-то избил несчастное животное. Били Боню с продуманной жестокостью. С холодной головой.
Мы были ошарашены. Кому мешала добрейшая собака? Кому она дорогу перешла? За что? Зачем? Наши работяги ходили в подавленном настроении: невыносимо трудиться и знать, что в дружный коллектив затесался урод. И я не могла работать: а вдруг я с этим уродом каждый день разговариваю, шучу, сочувствую ему?
Я взяла отпуск, чтобы выходить Боню в спокойной домашней обстановке. Она ведь никуда меня от себя не отпускала – стоило мне отойти хоть на минуту, слышался пронзительный вой и плач. Ребята помогали, кто чем может. И я им за это благодарна.
Мои питомцы отнеслись к новой жиличке с пониманием. У каждого из них такая же нелегкая судьба. Полгода Боня восстанавливалась, и все-таки, вопреки всему, поправилась. Только на работу не вернулась – уж очень она стала боязливая и недоверчивая к людям, даже мужа к себе пока не подпускает. Боится. И боится именно мужчин.
Вот, сидим с ней. Она у ног лежит, сопит в две дырочки, караулит меня. Завтра на работу, а это значит, что Боня опять будет реветь и капризничать. И что с этим делать, ума не приложу. Испортили собаку. Искалечили!
Вчера мне позвонила коллега и сообщила, что все-таки удалось вычислить преступника. Под праздник он перепил на корпоративе по случаю торжества, а потом хвалился, что ему убить животину, как два пальца об асфальт. Он охотиться обожает.
- Это не охотник, Люда, - отвечаю я, - настоящие охотники никогда не поднимут руку на беззащитное зверье. Настоящие охотники долго выслеживают дичь, и честно вступают в бой. А это – изверг и трус. Маньяк и убийца. Надо проверить факты. А ребята что говорят?
- А ребята запомнили.
- Я тебя услышала, Людочка. До завтра.
Я отключила телефон. Посмотрела на свою Боньку. Та посмотрела на меня. Пронзительно и долго.
- Все будет хорошо, собака! Держи хвост пистолетом! Ты только веры в людей не теряй. Хорошо? – спросила я.
Мне кажется, она меня поняла правильно.
Автор: Анна Лебедева