(С) Богачев А.В. 2022
(продолжение, начало – пост об антропоморфных амулетах)
В наших работах мы уже рассматривали такие типы амулетов-украшений как кольца с выпуклинами и антропоморфные амулеты I тыс. н.э. (Богачев, 1998; 2011; 2016). Однако, новые материалы и новые гипотезы, связанные с культурной и этнической идентификацией племен именьковской культуры позволяют вновь обратиться к этой теме и расставить акценты.
Если говорить о кольцевых подвесках с выпуклинами, то следует сказать, что с момента выхода нашей статьи, где мы впервые опубликовали сводку всех известных нам на тот момент украшений этого типа (Богачев, 1998), вышло еще несколько публикаций, на эту тему.
Прежде всего, следует назвать работу З.Х. Албеговой и В.Б. Ковалевской «Кольцевые амулеты раннего средневековья», в которой авторы обогатили нашу сводку информацией о более чем 20 памятниках (главным образом с территории Кавказа), где были найдены эти украшения (Албегова, Ковалевская, 2012).
В обстоятельной статье Д.В. Журавлева была предпринята попытка доказать, что браслеты и кольца с выступами, из позднескифских и сарматских памятников Причерноморья не являются производными от кельтских образцов: «Вероятно, наши кольца с выступами связаны происхождением с экземплярами из Фракии или, скорее Гето-Дакии» (Журавлев, 2014. С. 80).
Представляется, что новые данные (как опубликованные, так и полученные нами в результате работы непосредственно с музейными коллекциями), а также новые возможности их обработки (в частности, точное картирование на платформе Яндекс) позволяют продвинуться в решении многих вопросов, связанных с распространением кольцевых подвесок с выпуклинами в пространстве и во времени.
В свое время нами было выделено два подтипа этих украшений (Богачев, 1998). Однако, несмотря на отдельные нюансы (сечение кольца в месте выпуклины), с точки зрения формы – это один тип: замкнутое кольцо с округлыми выступами по внешнему краю. Морфологический «канон» этих изделий, которые многими исследователями трактуются как амулеты-обереги, считывается однозначно, примерно так же, как и форма христианского нательного креста, при всем морфологическом разнообразии конкретных изделий.
Самое раннее воплощение этого «канона» мы находим в материалах V– IV вв. до н.э. культуры голасекка в Юго-Восточной Швейцарии: «Крупная, тяжелая литая фибула с овальной в сечении и симметричной спинкой, короткой ножкой и подвесками-амулетами – двумя кольцами с «пуговками» (на одном – девять, на другом одиннадцать) принадлежит к самым ранним формам пиявковидных фибул позднеальпийского типа С» (Железный век, 2020. С. 425).
Хотим обратить внимание на два обстоятельства. В связи с тем, что подвески были нанизаны на иглу фибулы – это единый комплекс. Интересно, что нечто подобное (кольцевидная подвеска была закреплена на фибуле), было воспроизведено на Средней Волге через тысячу лет в погр. 43 Коминтерновского II могильника (Казаков, 1998. С. 143. Рис. 31). Кроме того, количество выпуклин на швейцарских амулетах – девять и одиннадцать. Нечетное количество выпуклин будет воспроизводиться на большинстве изделий такого рода, на протяжении всей истории их бытования.
Таким образом, канон (за которым, помимо всего прочего, стоят не только эстетические, но и идеологические представления) подвесок-амулетов с выпуклинами сложился в Центральной Европе в середине I тыс. до н.э.
Следует отметить, что типологически близкий тип изделий в конце V в. до н.э. появляется и у скифов Северного Причерноморья. В частности, в кургане у с. Богдановка (Украина, Херсонская область) были найдены бронзовые литые кольца (в том числе, продетые одно в другое – отлитые парно) с тремя шишечковидными выступами диаметром 2–2,2 см (Битковский, Полин, 1987. С. 74–85. Рис. 7, 5–6).
Такого рода небольшие кольца с тремя шишечками известны во фракийских памятниках второй половины V в.: в погребении 102 могильника Аполлония «три пары колец лежало на груди вместе с двумя фибулами фракийского типа» (Мелюкова, 1979. С. 227). По мнению А.И. Мелюковой скифы восприняли идею такого рода изделий от фракийцев. В свою очередь «фракийцам Балкано-Дунайского региона кольца с тремя выступами из шишечек стали известны из более южных регионов, куда они проникали, вероятно, из Малой Азии. Можно предполагать, что и в Северном Причерноморье эти предметы появились скорее всего с юга и, видимо, значительную роль в этом сыграли фракийцы» (Мелюкова, 1979. С. 229).
Так или иначе, несмотря на определенные морфологические сходства и, возможно, некую общую идеологическую подоплеку, связанную с культом плодородия (Дашевская, 1991. С. 39), кольца с тремя шишечками и кольцевые подвески с выпуклинами – это типологически разные вещи. Диаметр первых никогда не превышал 1,5–3 см (Мелюкова, 1979. С. 227), в то время, как диаметр вторых достигал 9,6 см (Богачев, 1998. Табл. 1). Кроме того, не известно ни одного случая (и это при том, что количество находок приближается к 200 экз.), когда кольцевые подвески с выпуклинами были бы продеты одна в другую, т.е. были отлиты единой парой. В свою очередь, каждая вторая находка изделий с тремя шишечками представляет собой сцепки из двух-трех колечек (Мелюкова, 1979. С. 228. Рис. 48). Остается добавить, что история бытования колец с тремя шишечками ни территориально, ни хронологически практически не выходит за пределы скифо-фракийского мира, в то время как история кольцевых подвесок с выпуклинами разворачивалась на огромной территории (от Пиреней и Альп до Кавказа и Урала) на протяжении более тысячи лет.
Применительно к древним украшениям и деталям одежды, изготовленным мастерами в единой стилистике, археологи нередко используют слово «гарнитур» (гарнитура). И если говорить о кольцевых подвесках, то в культурах раннего железного века Центральной Европы они были частью некоего единого художественного стиля: разного рода выпуклинами помимо собственно подвесок в тот период украшались и браслеты, и фибулы, и гривны (Железный век, 2020. С. 396-400 № 76.1; № 80.1; № 81.1; № 83.1-2; № 85. 1-2). В скифо-фракийских древностях такого рода ансамблей украшений с выпуклинами не известно. И это еще один аргумент в пользу того, что кольцевые подвески появились в Центральной Европе в культурах латенского круга, т.е. у кельтов.
Исследователи, отмечают, что уже в V веке до н.э. кельты – носители ранней латенской культуры – доходят до северо-восточной оконечности Альп и Словакии, а в IV в. до н.э. – до Днепра (Железный век, 2020. С. 149-160; Brun, Ruby, 2008. P. 89-90). Расселение кельтов на восток, северо-восток, юго-восток и их взаимодействие с местным населением привело к формированию ряда культур (зарубинецкая, пшеворская, оксывская, ясторфская, поянешты-лукашевская), за которыми закрепился термин «латенизированные». Как отметил В.Е. Еременко: «понятие «латенизированная культура» подразумевает не только то, что она подверглась сильному кельтскому влиянию, но и то, что благодаря этому произошла структурная перестройка всех ее звеньев. Так для латенизированных культур характерен ряд общих признаков: наличие фибул, преобладание неукрепленных поселений и грунтовых могильников с урновыми или ямными трупосожжениями, близость форм украшений (выделение наше – Авт.), оружия, орудий труда и в меньшей степени керамики» (Еременко, 1997. С. 3).
Подвески с выпуклинами известны в материалах зарубинецкой, пшеворской, ясторфской культур и любошицко-лужицкой группе памятников, где датируются в хронологическом диапазоне III в. до н.э. – III в. н.э. В целом, ранняя дата их появления к востоку от Карпат согласуется с датой появления в регионе стилистически близких браслетов с выпуклинами/шишечками (Еременко, 1997. С. 43; Нефедова, 1992. С. 31). Обозначенные культуры локализуются в лесной и лесостепной зонах Европы на достаточно большой территории – от Скандинавии до Среднего Днепра.
Вместе с тем, кельтское влияние ощутимо в материальной культуре и степных народов – скифов и сармат, на памятниках которых также найдены подвески с выпуклинами. Они представлены на обширной территории от Карпатского бассейна до Волги в материалах, главным образом, I – III вв. позднескифской и позднесарматской культур. Хотя известны и более ранние экземпляры IV– III вв. до н.э. (Восточное Бельское городище).
Существует авторитетное мнение Д.С. Раевского, что к причерноморским скифам кольца с шишечками попали вместе с пришедшими в Крым во второй трети I в. н.э., сарматами (Раевский,1971. С. 143-151). Венгерские исследователи полагают, что «самыми типичными находками второй сарматской волны, появившейся на Венгерской низменности после Маркоманнских войн, в конце II века, являются кольца с шишечками, весьма характерные для крымских находок» (Иштванович, Кульчар, 2005. С. 341).
Важно отметить, что, несмотря на то, что сарматы-языги «становятся постоянными обитателями Венгерской пушты» в середине I в. (Щукин, 2005. С. 66) кольцевые подвески с выпуклинами появляются там лишь полтора века спустя. Значит ли это, что обладателями этих специфических украшений были какая-то другая группа сарматов?
Судя по нашей карте, в районах Восточного Приазовья и Нижнего Дона сосредоточены сарматские памятники, датированные рубежом эр. На основе анализа материалов Неаполя Скифского Д.С. Раевский констатирует «факт массового переселения боспорских сармато-меотов в Неаполь во второй трети I в. н.э. Что касается сарматских погребений на городище, то по времени они синхронны готскому нашествию, разрушившему многие города Северного Причерноморья, и находятся в последнем слое. Поэтому можно предполагать, что аланы были увлечены в Крым готами» (Раевский, 1971. С. 151).
Территории Поднепровья к северу от скифов и сармат на рубеже эр были заняты племенами зарубинецкой культуры, в материалах которой также представлены кольцевые подвески с выпуклинами. В обобщающих монографиях они обозначены как «браслеты латенской и сарматской форм – имеют вид литых обручей с круглыми шишечками по ободу» (Максимов, 1972. С. 84). Специалисты по зарубинецким древностям не обозначают эти украшения как некий этнокультурный маркер этой культуры, в отличие, скажем, от фибул с треугольным щитком. Действительно, подвески/браслеты с выпуклинами не найдены вместе с зарубинецкой посудой или с фибулами ни в одном закрытом комплексе. Вероятнее всего, эти находки следует рассматривать как результат некоего взаимопроникновения скифо-сарматского и зарубинецкого миров, которое, тем не менее, закончилось тем, что «около середины I в. н.э. воинственные сарматы заселяют южные земли Среднего Поднепровья и создают опасную ситуацию для оседлого земледельческого населения зарубинецкой культуры. Последнее вынуждено было покинуть эти области» (Седов, 2002. С. 136).
М.Б. Щукин в этой связи писал: «Бастарнская общность, представленная зарубинецкой культурой, под ударом сарматов, очевидно распадается, и большая часть населения разбегается в разные стороны, ища спасения в Подесенье и брянских лесах, в Посеймье и в верховьях Сулы и Псла, достигает верховьев Дона, а некоторые, возможно, даже Самарского Поволжья. Беглецы представлены археологически разрозненными группами небольших недолговременных поселений, называемых то памятниками «киевского типа», то позднезарубинецкими или постзарубинецкими памятниками, то «горизонтом Рахны-Почеп»» (Щукин, 2005. С. 68).
Памятники киевского типа в настоящее время обрели статус археологической культуры, которая «является ключевым звеном цепочки археологических общностей, началом которой были зарубинецкая культура и позднезарубинецкие группировки» (Обломский, 2007. С. 51). В контексте этой культуры рассматриваются в том числе памятники типа Инясево в Донском Прихоперье (Хреков, 2007. С. 108-109) и памятники типа Сиделькино-Темяшево в Самарском Поволжье (Сташенков, 2007. С. 109-112).
Важным и интересным представляется утверждение А.М. Обломского о том, «что население киевской культуры было предками, скорее всего, не собственно славян (“склавинов”) раннего средневековья, а антов» (Обломский, 2007. С. 53).
Была высказана гипотеза, что население Прихоперья – это венеды, мигрировавшие из районов лесостепного Левобережья Днепра, Донца, Оскола (Медведев, 2007; Берестнев, 2016).
Согласно итогам диссертационного исследования Р.С. Берестнева, в лесостепном Прихоперье в первые века нашей эры «пересеклись две различные этногенетические волны – сарматская и венедская» (Берестнев, 2016. С. 24). Причем, среднесарматские материалы региона, он связывает «с аланами (с асэями и закатами, по Птолемею) и старым аорским населением, вытесненным из низовий междуречья; позднесарматские памятники, скорее всего, принадлежали аланам-танаитам Марцеллина» (Берестнев, 2016. С. 24).
Последний тезис, на наш взгляд, достаточно хорошо иллюстрирует находка именно в этом регионе кольца с выпуклинами из могильника у с. Большая Дмитриевка (Табл. 1, № 44; Илл. 2, 15). Именно из низовьев Дона-Танаиса и Приазовья, где эти кольца были найдены в относительно большом количестве, и могли мигрировать обладатели этих украшений сарматы-аланы.
Развивая гипотезу Р.С. Берестнева, И.В. Зиньковская высказала предположение о том, этноним venadisarmatae Певтингеровой карты отражает процессы интеграции двух этносов не только в западных регионах Сарматии – на Висле и Днестре, «такие же процессы могли происходить и в ее восточных пределах, в том числе и в ее восточных пределах» (Зиньковская, 2018. С. 88).
В этой связи чрезвычайно важны находки кольцевых подвесок с выпуклинами в соседнем Тамбовском регионе (Обломский, Масленников , 2016. С. 173-175. Рис. 4, 1). Найденные в культурных слоях двух поселений эти украшения, вероятно, отражают процесс оседания сармато-аланов на землю и окончательную их интеграцию в оседло-земледельческие общины венедов. Еще одним свидетельством в пользу этого тезиса являются найденные там же «подвески в виде человечков, имеющие аналогии на Северном Кавказе» (Обломский, Масленников, 2016. С. 175. Рис. 3, 11-12), на памятниках, оставленных аланами.
Наиболее ярко и однозначно процесс метисации сармато-аланов со славянами фиксируется на многочисленных материалах именьковской культуры Среднего Поволжья. Именно в этом регионе представлены биритуальные могильники, на которых славянские погребения-кремации перемежаются с аланскими (гото-аланскими) погребениями-ингумациями (Богачев, 2013; 2016).
Исследователи отмечали факт сарматского присутствия на самых ранних стадиях формирования именьковской культуры: «население, оставившее памятники лбищенского типа, было пришлым, оно состояло из разных по происхождению групп населения: ираноязычных сармат, пришедших из Верхнего и Среднего Подонья, и праславян из Поднепровья» (Матвеева, 2007. С. 213). «О сарматском компоненте в формирующейся именьковской культуре могут свидетельствовать находки в комплексах Новинковского V селища на Самарской Луке в слоях III–V вв. н.э.» (Сташенков, 2005. С. 47).
Сармато-аланское присутствии в Волго-Камье в середине I тыс. неоднократно отмечалось исследователями (Казаков, 2004; Мажитов, 1959; Богачев, 2013; 2016). В частности, Е.П. Казаков говоря о населении, оставившем Коминтерновский IIмогильник полагает, что «данное население, скорее всего, связано с поздними сарматами» (Казаков, 2004. С. 283-284).
Автор раскопок Ново-Турбаслинского могильника Н.А. Мажитов, публикуя его материалы, писал: «Ново-Турбаслинский могильник относится к числу типичных памятников аланских племен на территории Башкирии и Приуралья и имеет близкое сходство с памятниками аланских племен Поволжья и Северного Кавказа» (Мажитов, 1959. С. 143).
Причем, интегрированные в именьковскую среду, аланы (гото-аланы), сохранили и свой погребальный обряд (Богачев, 2013; 2016) погребальный обряд, и свой костюм, составной частью которого (наряду с фибулами, полиэдическими серьгами, подвесками-колтами) были подвески с выпуклинами.
Интересно, что этот же комплект украшений был выявлен в материалах ряда, синхронных именьковской, культур (бахмутинская, турбаслинская, кушнаренковская) бассейна Белой. Однако на Средней и Верхней Каме (ломоватовская, неволинская культуры) присутствуют исключительно кольцевые подвески с выпуклинами. А такие знаковые элементы гото-аланского костюма как полиэдрические серьги и парные фибулы в том регионе не представлены. Не найдены там и антропоморфные амулеты. Важно отметить, что в материалах ломоватовской и неволинской культур Прикамья кольцевые подвески известны в комплексах конца VI – VII вв., когда, на наш взгляд, именьковская культура перестала существовать как цельное этнокультурное образование (Богачев, 1995; 1998).
Следует отметить, что в материалах середины I тыс. н.э. Среднего Поволжья и Средней Белой представлено несколько разновидностей (модификаций) подвесок . Помимо простых колец с выпуклинами-вздутиями, здесь были найдены, так называемые «рамчатые» (илл. 2, 7) с двумя кольцами изделия (Мажитов, 1968, Табл. 16, 7), украшения с фигуркой во внутреннем пространстве кольца (Кондрашин, 2011), подвески с четырьмя симметричными выступами в виде вытянутых полуовалов (илл. 2, 12) или «лежащих восьмерок» (Мажитов, 1968, Табл. 7, 21; 8, 11), шарообразные подвески с шишками и петелькой (Илл. 2, 8) . Кроме того, сравнительно недавно в этом регионе обнаружены кольца с тремя шишечками-выпуклинами в одной точке сечения кольца (Богачев и др. 2019) (Илл. 2, 13), которые, как мы считали ранее, не характерны для Волго-Камья (Богачев, 1998).
Самая восточная, известная нам, находка кольцевой подвески с выпуклинами происходит из Приаралья из склепа № 27 могильника Томпаксар джетыасарской культуры (Левина, 1995). В этом комплексе так же была найдена двупластинчатая фибула, калачиковидная серьга и поясная гарнитура V-VI вв. (Богачев, 1996. С. 101. Рис. 3).
Самая западная, известная нам, находка такого рода изделий выставлена в экспозиции Musee Saint-Raymond в Тулузе. Этикетаж гласит, что «кольцо с протуберанцами» относится к римскому времени (илл. 2, 3). Вместе с тем, поскольку не вполне ясен контекст находки, мы допускаем, что в районы Юго-Западной Франции оно могло попасть как в эпоху расселения кельтов, так и позднее – с аланами (германо-аланскими племенами). В пользу последнего свидетельствуют находки в этом регионе серег и двупластинчатых фибул и калачиковидных, а так же полиэдрических серег (Богачев и др. 2019. Илл. 93, 3-5, 9-10).
Такой же набор украшений (подвески с выпуклинами, серьги, фибулы) мы можем видеть в древностях лангобардов Венгрии и Италии второй половины VI – первой половины VII вв. (Jorgensen 1992. Fig. 5, 6). И мы не исключаем, что в переселении лангобардов из Паннонии на Аппенины (2 апреля 568 года) участвовали и выходцы из сармато-аланской среды. Вместе с тем, нельзя сбрасывать со счетов возможность существования подвесок собственно в культуре самих лангобардов. Автор «Истории лангобардов» Павел Диакон называет лангобардов «народом виннилеров» (Павел Диакон, 2008. С. 42). Переводчик и комментатор этого текста Ю.Б. Циркин, в свою очередь, замечает, что «в трактате «О происхождении лангобардов, восходящем еще ко времени существования в Италии самостоятельного Лангобардского королевства, они называются виннилами» (Циркин, 2008. С. 256). В этой связи важно вспомнить о кельтском народе венеллов, который упоминается Юлием Цезарем как одна из нескольких ареморийских общин, живущих у берегов Океана: «в их числе были кориосолиты, редоны, амбибарии, колеты, осисмы, венеты, лексовии и венеллы» (Цезарь, VII, 75). Этноним VENELLI есть на картах «Географии» Птолемея, фрагменты из различных манускриптов которой были нами опубликованы (Богачев, Захарова, Кузнецов, Хохлов, 2020. С. 241. Илл. 5).
Таким образом, анализ географии, хронологии и состава комплексов с кольцевидными подвесками с выпуклинами, позволяет говорить о том, что появившись в кельтской среде во второй половине I тыс. до н.э., эти украшения (очевидно, вместе с их носителями) проникли в среду латенизированных культур Центральной Европы, а так же к поздним скифам и сарматам. Последние, в свою очередь, активно взаимодействовали с оседло-земледельческими племенами Восточной Европы, включая население латенизированных культур. Причем, диапазон взаимодействия был достаточно широк – от войны и захвата чужих территорий до мирного взаимовыгодного симбиоза.
Важно отметить, что venadisarmatae Певтингеровых таблиц это европейская реальность III в. н.э. – времени создания этой карты. А «именьковское население – крупная культурно-племенная группировка славян-антов» (Седов, 2002. С. 253) это реальность уже конца IV – VI вв. н.э. И если проанализировать составленную нами точную карту находок кольцевидных подвесок с выпуклинами, то эти две реальности («кружки» маркируют материалы до III в. включительно, «запятые» – материалы IV – IX вв.) достаточно определенно распадаются географически (илл. 1).
Подробнее читайте: Богачев А.В., Кузнецов А.В., Хохлов А.А. Венеды: индоевропейский контекст. Монография. Самара: Изд-во «Вояджер: мир и человек», 2022. 336 с.