Первым делом в тюремной камере – личная гигиена. После ухода сотрудника прокуратуры Тимур сполоснул зубы, вытер лицо платочком, поднял голову и уставился на решётки окон сверху. Сидеть и лежать не хотелось...
(часть 1 - https://dzen.ru/a/ZdsQ5BdZ2VlWNFqH)
Виновник переговоров на высоком уровне, о которых он даже не догадывался, задумался о перипетиях судьбы и не сразу услышал авторитетный голос. Да и к новому имени (погонялу, погремушке…) не успел привыкнуть.
– Студент, оглох, что ли после прокурора? – Сева поднялся с нар и подошёл ближе.
– Задумался...
– Ты обещал что-то красивое вспомнить. – Смотрящий потянулся и весело оглядел молодёжь.
Здесь интересы Севы и новоявленного Студента совпадали. Главному зеку надо было чем-то занять подрастающее поколение. А новичку не мешало бы выговориться о чём-то постороннем. Так сказать, выпустить пар. В закрытом помещении с одними и теми же лицами главное не замыкаться в себе, в своих проблемах. В местах лишения свободы такое состояние называется «гонка», а на воле – депрессия.
Валиев ещё раз взглянул на решётки, перевёл взгляд на старшего уголовника и сказал:
– В Дрездене мы с корефаном провернули одну делюгу с рыжьём (золотом). После чего подельника этапировали в Союз, а меня приняли в дрезденский следственный изолятор. – Прапорщик запаса вновь назвал гауптвахту «следственным изолятором» и улыбнулся. – Особисты с гебешником ничего не смогли доказать и денег не нашли. Через семь суток меня выпустили и оставили служить, а кореша погнали из армии в народное хозяйство.
– Да ну, нах! – Глаза правильного вора заблестели. Сева присел на нары и задал наводящий вопрос: – Особисты – кто такие?
– Мусора армейские. Контрразведка.
– Давай, былинник, рассказывай за рыжьё и военных ментов.
Бывший начальник войскового стрельбища откинулся назад и, упираясь на руки, начал говорить чуть громче:
– Корефана звали Толик Тоцкий, прапорщик с нашего полка. Начальник вещевого склада. Мы с ним вместе дела крутили – покупали у арабов шмотки с аппаратурой и толкали нашим и полякам.
– Студент, так ты барыга? – Боксёрчик с удивлением взглянул на сокамерника, зашедшего в хату с вполне приличными статьями.
– Братан, я был барыгой, когда за спекуляцию светил нехилый срок. Забыл что ли? Статья 154 УК РСФСР – от двух до семи лет с конфискацией имущества.
– Да ладно! Проехали… Это я так, к слову.
– Боксёрчик, не мешай. Пусть говорит. – Савелий Симонов вставил веское слово.
Тимур продолжил:
– Толян под конец службы втюрился в немку, которая работала учительницей русского языка в дрезденской шараге. Die Fakhshule – по-немецки. Немку звали Симона…
– Подожди, Студент. Вначале про немок скажи – они там как? Нашим дают?
И если молодёжь в камере начала слушать армейскую историю только из-за обилия свободного времени в замкнутом пространстве, то тема сексуальных отношений взбудоражила юные тела и мозги. Народ потянулся к былиннику, который всё же решил соскочить со скользкой темы.
Бывший прапорщик ухмыльнулся, мол, плавали, знаем, и задумчиво произнёс:
– Ну, конечно, дают. Да ещё как! Шмар везде хватает… – И, переводя интерес слушателей в другое русло, добавил: – Я в Германии ещё валюту толкал.
Тема капиталистических денег оказалась не так увлекательна, как немецкие проститутки, но, всё же вызвала интерес у подрастающего поколения. Один из начинающих братков деловито поинтересовался:
– Баксы толкал? За сколько?
– Западные марки. Покупал у югославов в Берлине за пять ГДР-ских и продавал арабам с вьетнамцами в Лейпциге за шесть.
– Студент, давай за рыжьё и военных мусоров! – потребовал Сева, которому тема с драгметаллом была ясна и понятна больше, чем валютные операции.
– Толяну подходил срок службы, после трёх лет в Германии всех холостяков отправляли по замене дослуживать в Союз. Семейные служили по пять лет. Прапорщик не мог оставить немку просто так и придумал финт ушами… – Рассказчик сделал театральную паузу и медленно оглядел сгрудившихся вокруг слушателей. – Брателло договорился со штабными за долю малую о том, что ему сделали визу не только в СССР, но и обратно, в ГДР. Как будто прапорщик поехал в отпуск, а не уезжал насовсем.
– Нормально придумал! – Поддержал былинника коллега по боксу.
Рассказчик улыбнулся, уселся удобней на жёстких нарах и продолжил:
– На общак мы закупили шмоток, и Толян отправился к себе на Украину в город Сумы. Толкнул весь товар, набрал там золота с серебром и вернулся в Германию. И, как мы договорились, в город Лейпциг. Это недалеко от Дрездена, в двух часах езды. Там и поселился в немецкой гостинице.
– На хрена? – Удивился Савелий.
– Прапорщика многие знали в гарнизоне. Особенно бабы: и наши, и немки. – Былинник тяжело вздохнул. – Но, брателло не выдержал и двух дней без своей Симоны.
– Все беды от баб…, – философски заметил сиделец, видавший всякое.
– Пока я сдавал металл знакомому немцу-барыге, Толян переехал в Дрезден и поселился в доме тёти Симоны. Сама тётка в больнице лежала, ну и прапор давал там жару с немкой по ночам. Соседка услышала…
– Стукунала? – воскликнул Сева с расширенными глазами.
– Natürlich! – С азартом ответил бывший прапорщик ГСВГ и перевёл: – Век воли не видать.
– Немецкий знаешь? – Вор взглянул на сидельца.
– Знаю.
– Скажи ещё что-нибудь.
– Ende gut – alles gut! (Всё хорошо, что хорошо заканчивается), – с лёгким саксонским акцентом произнёс внештатный переводчик мотострелкового полка и объяснил: – Означает, что если что-то хорошо закончилось, то не важно, сколько братан до этого натерпелся.
– В натуре, верные слова… – Опытный вор перевёл взгляд на зарешеченное окно и задумался о вечном. Затем посмотрел на былинника. – Ну, что там – немцы приняли кореша?
– Полицейские проверили документы военнослужащего и отпустили. Но, цинканули (сообщили) коменданту гарнизона. Это был самый главный мент в Дрездене. Полковник Кузнецов. Всегда с резиновой палкой ходил, которую ему немецкие мусора подарили. А по городу на УАЗе с мигалкой ездил. Крутой был… Мама не горюй! Сначала бил, потом фамилию спрашивал.
Последовала многозначительная пауза… Зал молчал, представляя крутого мента в форме армейского полковника с немецкой дубинкой в руке. Автоматчик обвёл глазами слушателей, обступивших рассказчика полукругом, немного подумал и продолжил:
– Толян с Симоной успели слинять из дома до приезда коменданта с особистами. Все в гарнизоне знали, что прапорщик Тоцкий должен служить в Союзе, а не гулять по ночам с немкой. На кореша началась охота, в дело вписались комитетчики. Поиск начали с меня…
– Менты – волки позорные! – Раздался жизнеутверждающий голос одного из молодых сокамерников.
Студент кивком выразил солидарность и продолжил:
– За мной прибыли особист полка, майор Яшкин, и комитетчик, майор Путилин. Этот гебешник всегда по гражданке ходил и работал в Дрездене типа директором Дома советско-германской дружбы. Это вроде нашего Дворца культуры. Интеллигентный такой весь был…
– КГБ – это амба! (безвыходное положение) – Резонно заметил опытный Сева.
– Он то меня и закрыл…, – задумчиво поделился бывший арестант дрезденской гауптвахты.
Народ тяжело вздохнул. Мусора – волки позорные! Былинник встал и, разминая ноги, начал ходить перед нарами и объяснять сидельцам тонкости немецкого каземата:
– Дрезденское СИЗО немцы построили ещё в хрен его знает каком-то веке. Исторический дом!
– Кресты тоже давно построили. Ещё при Екатерине. – Смотрящий решил подержать сокамерника и продемонстрировал молодёжи воровской интеллект.
Тимур снова кивнул, оглядел молодёжь, успевшую занять передние места нар, и продолжил:
– Да, в этом каземате сам Эрнст Тельман сидел.
– А у нас в бригаде тоже Тельман есть, – сообщил сиделец из заднего ряда.
– Дрезден – это Германия. У них там свои бригады, – раздался уверенный голос сбоку.
Бывший начальник войскового стрельбища Боксдорф оглядел молодых бандитов и задумался. Перед ним сидели одногодки его солдат – от восемнадцати и до двадцати с небольшим. Каждые полгода, каждый период службы личной состав полигонной команды пополнялся по пять, семь бойцов. И в течение всех пяти лет прапорщицкой службы начальнику стрельбища поневоле приходилось изучать личности новобранцев, разговаривать с подчиненными и делать выводы по каждому человеку.
Со временем Валиев научился разбираться в людях. Все мы разные… Но, в отличие от сидящих перед ним «спортсменов», все солдаты знали – кто такой Эрнст Тельман. И ни один боец советского полигона не мечтал стать бандитом…
Сейчас в камере оказались парни другого поколения, выросшие на зарубежных видеофильмах, ставшие школой жизни. Новое поколение начало забывать про комсомол, светлое будущее и генсеков. Они хотели быть такими, как герои Брюса Ли, Ван Дама и Шварценеггера. Или Эммануэль с Греческой Смоковницей.
Многим захотелось жить на полную катушку: ярко, свободно, и совсем не так, как существовали их родители. Появились секции восточных единоборств, и спрос на них рос с каждым днём. С появлением секций начали появляться так называемые «качалки». Пацаны сами оборудовали подвалы, доставали, покупали и мастерили спортивные снаряды. Собирались там, занимались спортом. Могли и отдохнуть, и девчат привести. В общем, клуб по интересам. Появлялись сплоченные группы здоровых, спортивных молодых людей. И безработных. Наступило сумасшедшее время, рушились привычные основы советской морали, трещала по швам страна, народ нищал…
Годы службы в армии и тесное общение с сотрудниками спецслужб, да и с комендантом гарнизона в придачу научили молодого человека скрывать чувства под различными масками. Вот и сейчас ни одна из стремительных мыслей по поводу сидящих перед ним парней не отразилась на спокойном лице бывшего прапорщика Советской армии.
Валиев решил продолжить историю с описания гарнизонной гауптвахты, которую сам переименовал в дрезденский следственный изолятор. Народ ждал зрелищ, рассказчик начал издалека:
– Тогда строили на совесть. Стены толщиной с мою руку.
Для наглядности рассказчик встал боком к слушателям и вытянул ладонь вперёд. Восемь пар глаз проследили за плавным движением руки. Здесь бывший узник немецкого каземата говорил правду, так как сам однажды из-за спортивного интереса измерил толщину стен при очередной посадке. Сиделец гауптвахты продолжил:
– Одно крыло тюрьмы занимала гарнизонная комендатура. Меня принял сам комендант – документы, ремень, шнурки – на стол.
Камера питерского изолятора понимающе заулыбалась. Как всё знакомо до боли…
Былинник объяснил путь в камеру:
– Под конвоем пересекли тюремный двор с высокими бетонными стенами, два этажа наверх по металлической лестнице и в двухместную камеру для офицеров.
На прежнего узника дрезденской гауптвахты нахлынули воспоминания армейской юности. Бывший военнослужащий ходил по камере и размахивал руками, останавливаясь у стен, умывальника и параши.
– Туалет в конце коридора и только под конвоем три раза в день. Стены и потолок в камере бетонные, выкрашенные в серый цвет. Стол и две лавки забетонированы так, что сидеть невозможно – затекают ноги и руки. Напротив стола на цепях две откидные немецкие кровати из металлических рам, к ним каждый вечер перед отбоем выдавались деревянные щиты из досок разной толщины, которые назывались «макинтошами». Ночь поспишь, утром бока болят и спина отваливается…
Прапорщик запаса остановился посредине сцены, перевёл дух и взглянул на зрителей. Сева осмотрел зелёные стены своей камеры и провёл рукой по ровному настилу нар… Курорт! Камера ИВС молчала, представив суровые условия дрезденского следственного изолятора.
Старший по хате отвлёкся от родных стен.
– Слушаем дальше.
– Курить запрещено!
Взгляд некурящего остановился на оставшихся двух пачках «Мальборо» на подоконнике.
По ряду зрителей пронёсся лёгкий вдох и выдох. Хреново без курева! Студент ткнул пальцем на обёртку под нарами и добавил:
– Любой мусор в камере – дополнительно сутки. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных и начальника караула – ещё сутки. Караул обычно набирали из азиатов и очень злых на собачью службу. Чуть зазевался – получи прикладом в спину. Или в грудину…
– Вот, суки, военные! – Сева не выдержал и перебил былинника: – У нас в Котласе, на «четвёрке» и то легче было. Хотя на вышках тоже одни узбеки стояли. «Моя – твоя не понимай». Суки!
Былинник, внутренне соглашаясь с главным вором, тяжело вздохнул и продолжил:
– В немецкой крытке на втором этаже оставили четыре холодные камеры-одиночки по углам каземата, которые назывались «холодильники». В них даже летом было холодно. Вначале губаря (это зек по-нашему…) кидали в одиночку. И если за первые сутки узник не получал замечаний от караула, его переводили в общие камеры. – Рассказчик вновь воспользовался театральной паузой и внимательно осмотрел молодёжь. – А если губарь получал хотя бы одно замечание… Любое! В одной из этих четырёх камер нары были приварены наглухо к стене, стола с лавкой не было, и каждый вечер перед отбоем караул выливал на бетонный полведра воды с хлоркой.
– Нагнал ты жути! – Боксёрчик взглянул на сокамерника.
– Говорю, как есть. Меня выпустили на седьмые сутки.
Молодёжь начала переглядываться. Неожиданно раздался скрежет замка. Зрители с недоумением повернули головы за спину былинника. Дверь открылась, и в камеру вошёл младший лейтенант милиции с рядовым. Новый сержант остался в проёме двери. Новые лица, новый караул. Прапорщика с сержантом ЗГВ заменил новый состав.
«Omnia fluunt, omnia mutantur…». Всё течёт, всё меняется…
Переход от воображаемого дрезденской тюрьмы к суровым реалиям питерского ИВС оказался настолько резким, что сразу вернул сидельцев в сегодняшний день. Валиев остался стоять на месте, повернулся и начал с интересом изучать новых сотрудников службы охраны и конвоя. Рядовой с резиновой палкой в правой руке встал слева. Офицер взглянул на задержанного:
– Ты потребовал телевизор в камеру?
Заключенный кивнул. Конвоир приблизился на расстояние удара. Младший лейтенант приказал:
– На выход.
– Щас! Только пиджачок накину.
Сиделец повернулся спиной к охране и протянул руку к одежде.
– Я сказал – на выход!
Кивок в сторону рядового и отточенный удар резиновой палкой по пояснице. Спина выгнулась назад, пиджак вернулся на нары. Валиев резко развернулся.
– За что?
– На выход!
– По беспределу пошёл, начальник? – Главный сокамерник вскочил и встал рядом.
– Сева, вернись на место! – Старший конвоя всё же решил объяснить действия рядового. – Как приказали, так и выводим. Валиев руки за спину и вперёд.
Узник молча завёл руки за спину и вышел из камеры. С питерским караулом не шутят!
– Стоять! Лицом к стене. Руки за спину.
Щёлкнули наручники. Дверь камеры захлопнулась, раздался скрежет замка.
– Налево. Шагом марш. Лицом к стене.
Знакомые команды привели по коридору изолятора к кабинету допроса.
– Заходим.
Небольшая комната с зелёными стенами и зарешеченным окном под потолком. За столом сидел собственной персоной старший следователь городской прокуратуры Потёмкин Григорий Владимирович. На столе лежали бланки допросов и книжка Уголовного Кодекса РФ. Следователь в синей форме советника юстиции поднял голову и сказал:
– Расстегните.
– Он боксёр. Мастер спорта – Младший лейтенант проявил бдительность.
– Ну, допустим, что не мастер, а всего лишь кандидат. – Потёмкин улыбнулся. – И потом, этот спортсмен далеко не дурак, чтобы бить следователя в изоляторе. Валиев, драться со мной не планируешь?
– Никак нет.
Молодой человек не выдержал нахлынувших эмоций, отвернулся в стену, выдохнул и улыбнулся в сторону окна с решеткой.
– Показания давать будем? – Следователь придвинул к себе бланк допроса.
– Это как разговор пойдёт, гражданин начальник… – Задержанный смотрел в лицо следователя.
– Расстёгивайте.
Начальник конвоя снял наручники и вышел вместе с рядовым. Лейтенант милиции и советник юстиции остались вдвоём. Потёмкин встал и протянул ладонь.
– С одной стороны я рад тебя видеть живым и здоровым, а с другой стороны – даже не знаю – подавать тебе руку или не стоит? Тимур, скажи мне честно, ты не бандит?
– Я свой, я – за красных. Григорий Владимирович, поверьте на слово, сейчас я больше всех в Питере действительно рад вас видеть. Честно!
– Хотелось бы верить. Присаживайся. Слушаю внимательно. Всё подробно и с самого начала.
Лейтенант ответил на рукопожатие, присел на вмонтированный металлический стул, помолчал и начал изливать душу:
– Я уже вам говорил, что мои друзья по секции бокса превратились в крутых бандитов. Основные из них – это Сергей Маркин и Виктор Вершков. Мара и Вершок. Мой младший брат к ним примкнул два года назад. После его похорон боксёры организовали отдельные поминки. Столы накрыли в спортзале, и каждый тост звучал со словами мести за моего брата. И если бы я не поднял рюмку и не сказал, что отомщу козлам, меня бы не поняли. Я был пьян, но всё контролировал и свои слова помню чётко… – Пацан с Урала вздохнул, и продолжил: – Мне эти бандитские войны на хрен не нужны. Я никогда и никого не убивал, и никому мстить не собирался. Даю слово!
– Верю. Дальше.
– Ещё в 1983 году Сергея Маркина осудили второй раз за спекуляцию и дали реальный срок. Меня в тот год в армию призвали. Мара с друзьями приезжал в Ленинград, скупал джинсы на Галёре и перепродавал в Челябинске. И в последнее время Серёга зачастил в Питер. Думаю, у него здесь остались знакомые ещё с прошлых поездок. Только сейчас он покупал не джинсы, а оружие для бригады. И я видел эти пистолеты.
– Где и когда? – перебил следователь.
– Осенью прошлого года в съёмной квартире у нашего земляка Олега Блинкова. Мы все выросли в одном дворе, с детства друг друга знаем. С Олегом, так вообще, соседи по лестничной площадке, он младше меня на три года. Сергей старше на год. В Питере обычно вначале в бане парились на Гаванской, а потом продолжали гулять на арендованной квартире. Квартиру на Большом проспекте, рядом с факультетом мы сняли, когда я ещё прапором служил и на сессии из Германии приезжал. С тех пор там Олег живёт. Он раньше в Горном учился, сейчас водкой и спиртом на рынке торгует. Вот все земляки у него и останавливаются. Удобно – центр, набережная и баня рядом. В тот раз одноклассник приехал с двумя дзюдоистами из Челябинска. Нормальные пацаны, мы с Марой чуть не подрались с борцами...
– Тимур, про пистолеты! – профессионально потребовал старший следователь прокуратуры.
– Семь штук в одной сумке. В основном наши – ПМ и ТТ. Ещё были два бразильских револьвера. Красивые… Впервые в жизни видел. – Валиев посмотрел в лицо следователя. – Я всем показал сборку-разборку ПМ на скорость с закрытыми глазами. Точно помню, что вытер платком рукоятки пистолетов. В этот день Мара звал меня в бригаду. А я обещал подумать.
Потёмкин тяжело вздохнул.
– Ладно. Думаю, не надо спрашивать – почему ты не сообщил коллегам о незаконной скупке оружия. Ты же в милиции работал?
– Мы все с детства знаем, что закладывать своих – крайне нехорошо. Западло! Говорю же – выросли вместе.
– Хорошо. Дальше!
– Перед Новым годом жена решила съездить с сыном к маме. Мы с Леной выросли в одном посёлке, наши пятиэтажки напротив стоят. И мы всегда сообщаем землякам о поездках в родные места – передаем близким различные подарки. Я позвонил Блинкову, он привёз на Московский вокзал пакет для родителей и небольшой заклеенный свёрток. Сказал, что Мара прилетал на сутки в Питер, купил и оставил запчасти для своего Мерседеса, чтобы Олег потом сам привёз на поезде. Якобы в самолёт не пустят. В тот день я только удивился, что Серёга мне не позвонил, и мы даже в баню не сходили. Поэтому сказал Серёге, чтобы он сам подъехал к вокзалу в Челябинске и встретил Лену. Что он и сделал. Оказалось, в этом свёртке были боевые гранаты РГД-5. Четыре штуки. Через месяц одну из гранат метнули при разборках с другими бандитами. Есть раненные и контуженные. Вот и всё. Поэтому в моей комнате общежития искали пистолеты и гранаты.
– Откуда про гранаты узнал? – Откинулся на стуле Потёмкин.
– От челябинского следователя, – ответил лейтенант и наклонился к собеседнику. – Я уральским сотрудникам условие поставил – они мне показывают явку с повинной, а я не требую отдельную камеру, как бывший сотрудник ВПЧ-23 МВД СССР.
– Сам придумал про МВД? – усмехнулся следователь.
– Почему сам? У вас мои документы, читайте внимательно. Байкеев, это старший следователь челябинской прокуратуры, верхушку текста свернул и продемонстрировал показания стукача. Аккуратно и грамотно всё написал, гадёныш! Поймать бы его на посёлке…
– Подожди. Получается, что кроме этой явки с повинной у челябинских сотрудников на тебя ничего нет?
– Финку изъяли… – Вздохнул законопослушный гражданин.
– Какая ещё финка?
– Красивая. – Валиев пояснил: – Острый самодельный нож, изъятый у одного бизнесмена. Хранился на кухне в выдвижном ящике стола. Лена им мясо резала и, видимо, забыла взять с собой в область. Челябинский опер нашёл, оформил и приобщил к делу. Я признался, что нож мой. Вчера вещдок отправили на экспертизу.
– Изъяли на общей кухне общежития?
– Да. Соседка Валя была понятой.
– Хорошо. С телевизором в ИВС сам придумал?
– Сам, – признался лейтенант. – Подумал, что этот лысый Романенко давно в прокуратуре работает и вас наверняка должен знать.
– В точку попал. Сергей Петрович – мой бывший наставник. Я начинал работу с Калининского отдела.
– Надо же! – Тимур задумался. – Тесен мир.
– Что с тобой будем делать?
– Григорий Владимирович, главное, чтобы меня на Урал не отправили.
– Сам же говоришь, что у челябинских на тебя ничего нет.
– И быть не может! Я никого не убивал и оружием не торговал. Думаю, следователь Байкеев начал сам догадываться. Им ещё надо Олега Блинкова установить и задержать.
– Знаешь, где Блинков живёт? – Потёмкин перешёл к делу.
– Знаю. Челябинские опера изъяли записную книжку. С собой была в кармане пиджака. Там все номера телефонов, включая, ваш рабочий и Василия Ивановича.
– Ни хрена себе, конспиратор!
– В блокноте вы записаны как Гришаня, а Егоров – Васёк. И все цифры «3» исправлены на «5» и наоборот.
– Не понял.
– Вместо «3» набираем «5», вместо «5» набираем «3».
– Хитро. Сам придумал?
– Один комитетчик научил. Который меня в 88-м чуть не посадил за валюту.
– Надо было тебя ещё в Дрездене сажать, – сообщил следователь прокуратуры с лёгким вздохом.
– От души, Григорий Владимирович. Это вы приказали меня с дубинкой вывести?
– Решил поддержать твой имидж. От души – чего? Не понял.
– Гражданин начальник, это мы, опытные каторжане, так благодарим друг друга. В камере слово «спасибо» звучит не совсем правильно. «От души» и означает – спасибо тебе большое, брателло.
– Интересно вас жизнь учит, товарищ лейтенант милиции.
– Мне уже погоняло дали – Студент, – похвастался внедренный сотрудник.
– Догадываюсь, почему тебя наградили таким псевдонимом… – Советник юстиции посмотрел на собеседника. – А теперь к делу. Твой посёлок Медвежий Стан – это Всеволожский район?
– Да. Как раз граница проходит с Питером.
– Тогда в районном отделе в отношении гражданина Валиева, бывшего пожарного, временно безработного, организуем уголовное дело. Детали потом продумаем, а пока хотя бы твой нож прицепим. И ещё пару статей до кучи. Хотя у тебя и так и всё красиво – бандитизм, убийство и торговля оружием. И на этом основании влепим тебе тридцать суток по президентскому Указу и оставим в городе. Что скажешь, Студент?
– Тогда мне надо обязательно на Кресты попасть. УВД Курортного района отправляют своих арестантов в изолятор на Лебедева. Мало ли с кем из знакомых оперов или следователей случайно встречусь.
– Понял. Сам в дознании никого не успел арестовать?
– За полгода у меня самым крупным делом были лёгкие телесные повреждения у молодой женщины и двух её старших братьев-близнецов. Всем чуть за сорок. Они вместе у себя на кухне Новый год отмечали. Перепили, поссорились. Братья по привычке за ножи схватились, сестрёнка за сковородку. Победила молодость, вся квартира в крови. Отсидели сутки в ИВС, помирились у меня в кабинете. Дело прекратил за примирением сторон. Сестрёнка сама сбегала за шампанским.
– Круто! – восхитился советник юстиции.
– Теперь по Олегу Блинкову. – Валиев встал и потянул ушибленную спину. – Умеют бить... До сих пор не отходит.
– Тебе на пользу. – Потёмкин посмотрел с улыбкой. – В камере можешь меня козлом назвать.
– Это обязательно! – Сиделец вернулся за стол. – Итак, по Олегу Блинкову, которого мы с детства называем Блинкаусом. Надо Олега выводить из дела. Блинкаус далёк от уголовщины, хотя и не доучился в Горном институте и сейчас торгует на рынке. Я дам показания, что Мара мне оставил свёрток с гранатами, и я сам отправил жену с сыном в одном вагоне с боеприпасами. Пусть будет так, что Блинкаус не при делах.
– Подожди. Ты, в самом деле, не знал про гранаты?
– Повторю слова, которые сказал следователю Байкееву – я шесть лет оттрубил на полигоне и знаю, что такое детонация боеприпасов. – Тимур разволновался и сказал чуть громче: – Я не идиот – отправлять жену и сына в одном купе с боевыми наступательными гранатами РГД-5. Разлёт осколков двадцать пять метров...
– Да ладно, успокойся. Верю.
– Вот прямо – от души, гражданин начальник.
– Зачем выводить Блинкауса из дела? – Вернулся к существу вопроса следователь. – Сели бы вместе. Выглядит достоверно.
– Олег может запутаться в показаниях, и он сейчас при деньгах. Блинкаус – слабак. Слабое звено. Вот пусть и оплачивает свою жизнь на свободе. Гонорар адвокату за нас обоих, и ещё надо следователя подмазать, чтобы я вышел на свободу с нечистой совестью.
– Адвокат уже есть?
– Да. Вчера потребовал. Вместе учились, зовут Маргарита Оганесян. До адвокатуры работала следователем милиции. Умная, грамотная и красивая…
– Доверяешь своей Маргарите?
– Как себе! – Валиев непроизвольно улыбнулся. – Марго уже вытаскивала меня раз, когда я в пожарке работал и подрался у метро с отморозками из стройбата.
– Вот тебе раз! А почему молчал?
– Так никто и не спрашивал.
– Тогда, хулиган ты наш, как тебя в милицию взяли?
– Адвокат смогла решить вопрос до возбуждения уголовного дела. Да и стройбатовцы протрезвели и всё осознали. Мой адвокат умеет убеждать, да и в области всё проще. Денег дали.
– Интересный у тебя защитник… – Ухмыльнулся видавший всякое старший следователь городской прокуратуры.
– Думаю, надо будет позднее раскрыться перед Марго. Девушка быстро соображает, и опыта у неё не отнять.
– Переговорю с Егоровым и Стрельцовым. А теперь, давай, уточним наши дела скорбные.
После того, как следователь прокуратуры записал данные адвоката и адрес Блинкауса, засекреченный сотрудник милиции попросил:
– Просьба – прикажите караулу сводить меня в нормальный туалет. И при прощании скажите всякие нехорошие слова.
– Какие слова?
– Вам видней, гражданин начальник… – сообщил с ухмылкой порядочный сиделец.
Следователь нажал кнопку звонка на столе. Обратно в камеру Студента завели в браслетах. У открытой двери остались младший лейтенант с сержантом, двое рядовых зашли внутрь. Лёгкий ветерок от окон к двери…
Один из конвоиров расстегнул наручники, второй стоял рядом на расстоянии удара резиновой палкой. Из глубины коридора раздался властный голос следователя.
– Думай, Валиев. У тебя две статьи особо тяжкие. Сегодня выхожу на арест.
– Думай, не думай – всё равно статью пришьёте, гражданин начальник, – ответил в открытую дверь заключенный и потер запястья.
Конвой вышел, дверь захлопнулась, и по мозгам сокамерников ударил знакомый скрежет закрывающегося замка. Неволя! Тимур взглянул на коллег по бандитскому цеху, подошёл и присел на нары, откинувшись на руки и разглядывая противоположную стену.
Сева решил проявить заботу:
– Били?
– Да так… Слегка прессанули справочником. Завтра очные ставки.
– Тогда лучше приляг, отдохни.
Валиев кивнул, вернул голову на плащ и задумался: «Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Связь восстановлена, но в итоге договорились, что в течение арестантского месяца никто, кроме адвоката, на контакт выходить не будет. Через сутки этап на Кресты. В следственном изоляторе, в самом крайнем случае, если что-то пойдёт не так – требовать встречи с замначальника оперчасти, капитаном по фамилии Юрченко, и по имени Юрий. На тюрьме больше известным, как ЮЮ. Не дай бог, конечно... Блинкауса возьмут завтра утром на квартире…».
Тут сиделец улыбнулся своим мыслям. «Надо будет обязательно проинструктировать Олега через Марго, чтобы оставил в квартире штук пять коробок водки «Распутин». И быстро согласился с изъятием для экспертизы. На всех хватит, и челябинским операм останется. Нормальные мужики… Не били! Сдачу вернули… Может, и с Байкеевым водкой поделятся. А челябинский следователь не дурак, поймёт, что Валиев не при делах. Да и уральцам будет выигрышней выделить уголовное дело в отдельное производство и спихнуть питерцам. А там посмотрим…»
Студент привстал и оглядел камеру. Молодёжь разбрелась по интересам. Старшие вполголоса обсуждали в своём углу насущные воровские дела. Сева поднял голову и взглянул на сокамерника:
– Всё прогнал? Тут главное – не брести по бездорожью.
– Не понял?
– Студент, ты вроде как человек бывалый, и статьи у тебя серьёзные, а как будто первый раз на нарах…
– Сева, говорю же – шесть лет Родину защищал за границей. Отстал от жизни.
– Все вы, автоматчики, одинаковы. Только стрелять умеете... – Вор деланно вздохнул и, заметив, как братва прислушалась к разговору, вновь воспользовался ситуацией для педагогических целей. – Слушай сюда! Бродить по бездорожью – значит вестись на предложения мусоров взять на себя чужую делюгу и облегчить себе жизнь. А менты за это якобы договорятся с судьёй. Главный аргумент следака – суд учтет чистосердечное признание и смягчит тебе наказание за все дела. Звучит красиво, но это пара лишних лет срока. Вкурил, братишка?
Сиделец кивнул и задумался. Пацаны переглянулась. Век живи – век учись! Смотрящий взглянул на Студента.
– Подойди к нам. Базар есть.
Тимур встал, подошёл в главный угол камеры. Боксёрчик подвинулся, освобождая место. Савелий спросил вполголоса:
– Тебя когда на этап?
– Даже не знаю. У меня теперь два следака – уральский и питерский. Но, похоже, за арестом пойдут наши мусора. У челябинских на меня ничего нет. Сегодня питерский следак грозился надолго закрыть. А для начала – отправить в Кресты.
– В Кресты это хорошо. – Вор задумался. – Ты сказал – деньги есть?
– Есть.
– Слушай сюда! – Сева наклонился к собеседнику. – Меня сегодня вечером в крытку повезут. Здесь старшим остаётся Боксёрчик. Меня ждут в «Крестах». Дела у меня там… Если хочешь попасть ко мне в хату – нужны деньги. Заедешь быстро.
– Сева, в долгу не останусь. Сколько надо?
– Полтинника хватит.
– Возьми сотню. Мало ли?
– Базара нет.
– Сева, вот прямо от души! – Улыбнулся сиделец и признался: – А я всё гонял сегодня, как мне на Кресты нормально заехать?
– Заедешь в цвет. Только несколько суток «в собачнике» потоскуешь, а потом – к нам. В приличную хату.
– Я не с пустыми руками заеду. – Студент взглянул на старшего. – Сейчас к обеду адвокат зайдёт. А здесь в Питере по делюге ещё один пацанчик проходит, зовут Олег, погоняло – Блинкаус. Мы его так с детства зовём, выросли вместе. Я Блинкауса отмажу, часть показаний на себя возьму и по статье пойду один.
– Вот это правильно! – Одобрительно кивнул опытный человек.
– Олежка сейчас при деньгах. Адвоката оплатит нам обоим и меня подогреет.
– На ходу учишься. – Рассмеялся Боксёрчик.
Тимур повернулся к коллеге по спорту и сказал чуть громче.
– Братан, а мы вчера забились на спарринг.
Бывший перворазрядник напрягся. Молодёжь разом повернула головы к спортсменам. КМС по боксу встал, потянулся и протянул ладонь потенциальному спарринг-партнёру.
– Боксёрчик, после удара палкой по спине, мне ещё пару раз приложили справочником по затылку. Не боец я сегодня. Твоя победа!
Анатолий Тарасов пожал руку.
– Нее! Сегодня боевая ничья. Дай бог, встретимся ещё в нормальном зале.
Оба боксёра не могли знать, что бог отмерил одному из них короткий отрезок жизни. Боксёрчик удачно выпутается из уголовного дела, выйдет на свободу, вновь примкнёт к землякам и совсем неудачно получит пулю в живот при очередной разборке с казанскими.
Похоронят Анатолия Тарасова в родном посёлке, недалеко от церкви Казанской иконы Божией Матери...» Роман Тагиров.
(продолжение - https://dzen.ru/a/ZeBrRzBX2D_z-2b3)
