1892 год
«Область войска Донского. У нас в печати много раз обсуждался вопрос о переутомлении учеников средних учебных заведений и городских училищ, а сельских училищ или касался вскользь, или их совсем проходил молчанием. А меж тем, переутомление учеников сельских училищ, как это видно из нашей подневной росписи учебного материала и учебных часов, далеко превосходит переутомление учеников училищ городских, а тем более учеников средних учебных заведений. И это не фразы. В городских училищах и средних учебных заведениях учебный год начинается 15-го августа, а оканчивается 1-го июня, следовательно, он продолжается 9 ½ месяцев и продолжается не de jure только, но и de facto, так как в городах нет нужды в учениках работниках, а в деревне ученик вместе с тем и работник, а, следовательно, отчасти и кормилец семьи. С 9-го марта и по 1-е октября он необходим в семье и его нет в школе; исключение, да и то не всегда, делаются только для учеников старшей группы, готовящихся к выпускному экзамену, и то учителю стоит больших хлопот и усилий упросить родителей отпустить детей в школу после посева, т. е. приблизительно с 25-го марта до экзамена. И винить тут некого: нужда – тот же «рожон», а, ведь, «против рожна нельзя прати». При том же, в сельских народных училищах оканчивают курсы дети 11 – 12 лет, следовательно, указанная нами непосильная наваливается не на юношей со сравнительно окрепшим и развившимся организмом, а на слабых детей 8 – 12 лет. Убеждение в том, что будто бы крестьянские дети крепче здоровьем и выносливее, положительно нелепо, так как в данном случае берется переутомление умственное, а уж оно порождает соответственно переутомление физическое. В умственном же отношении городские дети, поступающие в училища, гораздо развитее и ученье им должно даваться гораздо легче, так как они вращаются в более интеллигентной среде, и сама речь их ближе подходит к книжному языку; тогда как крестьянские дети поступают в школу совершенными дикарями, со своим особым складом мыслей, которые, конечно, были далеки от книжной мудрости. Крестьянских детей приходилось учить не только чтению и письму, но и разговору. То, что для городского ученика на половину было понятно и удобоваримо в умственном отношении, для крестьянского ребенка-ученика с его узким умственным кругозором, напичканным при том же массою суеверий и предрассудков, были «дебри непроходимые». Наши учебники, приноровленные более к городским училищам, для крестьянских детей положительно неудобоваримы, особенно на первых порах поступления в школу, когда вновь поступившие даже и говорить-то почти не умеют. Понятно, что книжный материал требует от крестьянского ребенка вдвое большего времени для усвоения, чем от городского. Подумайте теперь, сколько умственного напряжения нужно потратить крестьянскому ребенку на усвоение всего того, что он слышит в школе и что принужден выполнить дома. Взгляните на деревенского школьника в феврале месяце и вы убедитесь, что это не здоровый розовый крепыш, каким его представляют наши публицисты, а чахлый поблекший листик, увядающий от недостатка свежего воздуха и простора полей и лугов. Никогда в городе учебный год не кладет на лицо учеников такого поразительно заметного отпечатка утомления, как на лица деревенских детей-школьников. Кроме того, городские училища в гигиеническом отношении далеко выше сельских. Там надлежащее отопление, надлежащий простор классных комнат, надлежащее количество воздуха для каждого ученика, там вентиляторы; совсем не то в деревне: школа крайне тесна, топка (в большинстве школ кизяковая) смрадна и чадна, по неудовлетворительному состоянию печей, холод страшный (нередко чернила замерзают), вентиляторов никаких. И в этом-то тесном, душном, чадном гробу ребенку 8 – 12 лет приходится просиживать ежедневно 12 ½ часов, напрягая все свои незатейливые умственные способности для уразумения книжной мудрости! Да, господа, если желаете посмотреть на действительно поражающее переутомление учащихся, то загляните в сельские школы – оно там выступает во всей своей неприглядной наготе.
Мы указали учебный год в мелких училищах в 119 дней, но заметьте, что это максимум, что ученики в большинств училищ не собираются в полном комплекте ранее 1-го октября и что 2/3 их расходится на полевые работы с 1-го марта, это факт, не подлежащий никакому сомнению, его может проверить всякий наведением справок у ближайшего школьного начальства инспекторов и директоров народных училищ. Но кроме того у крестьян существует масса чисто деревенских праздников, в которые крестьяне, обыкновенно, оставляют детей дома, считая грехом для них учиться в такие дни: день трех святителей 30-го января, день освобождения крестьян от крепостной зависимости 19-го февраля, день отсечения головы Иоанна Предтечи 24 февраля, день 40 мучеников 9-го марта, день Дмитрия Солунского 26-го октября, день Косьмы и Дамиана 1-го ноября, соб. арх. Михаила 8-го ноября, день Митрофана Воронежского 23-го ноября, день Андрея Первозванного 30-го ноября, дни Варвары и Саввы 4-го и 5-го декабря – все это праздники особо чтимые крестьянами, и в эти дни детей, обыкновенно, в школу не пускают. Понятно, что учебный год от этого сокращается еще более.
Сказанного нами вполне достаточно для того, чтобы признать увеличение учебного года в сельских училищах вопросом существенно необходимым и важным.
Что же у нас сделано в этом направлении? У нас все решения этого вопроса ограничивается циркулярами учителям сельских училищ об обязательном начале учения с 15 сентября и окончании 15-го мая. Но, ведь, и без этих циркуляров учитель рад бы начать учебный год раньше и продолжать его по возможности дольше, так как краткий учебный год крайне изнуряет его колоссальным и непосильным трудом; и без этих строгих циркуляров учитель всегда и везде распинался за увеличение учебного года, но все его увещевания и убеждения оставались и остаются «гласом вопиющего в пустыне», а циркуляр, который он покажет и прочтет сходу, не произведет надлежащего действия, так как циркуляр этот относится собственно к нему, учителю, а не к крестьянам. Уж если решать вопрос об увеличении учебного года в сельских училищах строгими циркулярами, то циркуляры эти должны идти не одному учителю, а всему сельскому начальству, т. е. священникам, заседателям, урядникам, сельским старостам и волостным старшинам; нужно, чтобы не один учитель увещевал и доказывал, а чтобы мужик слышал одно и то же со всех сторон: и в церкви, и в училище, и в правлении, и в волости, и от урядника и от заседателя. Но и тогда толку выйдет мало, так все эти циркуляры есть плод кабинетных измышлений и к жизни деревни положительно не применимы. Все «они прут против рожна», рожна уже живущего, существующего, против которого уже в силу этого бесполезно «прати». Другое дело, если бы изобрести средство, предупреждающее появление на свет этого «рожна», но это вопрос уже совсем другой, и меры для его решения должны быть совсем иные».
«Ростов-на-Дону. В Ростове предполагается открытие врачебного кабинета, где, между прочим, будет производиться освидетельствование прислуги по отношению к сифилису и другим венерически болезням».
«Ростов-на-Дону. 26 февраля, днем, в городе Ростове, по Большому проспекту, около трактира Аджемова, крестьянин Василий Шмелев похитил у легкового извозчика мещанина Мямлина лошадь с экипажем, стоящие 250 рублей, но вскоре был разыскан и задержан». (Приазовский край. 51 от 28.02.1892 г.).
1893 год
«Ростов-на-Дону. Малолетний Порфирий Хамчевский, похитив посредством взлома замка у Василия Хоминченко 100 пар ботинок, перепродал их Шевченко, у которого, в свою очередь, ботинки были похищены Серебряковым; у Серебрякова краденое было куплено Безголовым и Стародубовым и, наконец, уступлено Кондомыхову. Мировой судья 2-го участка, разобравшись вчера, 27-го февраля, в путанице краж и перепродаж, приговорил к аресту: Хамчевского на 6 месяцев, а Серебрякова и Шевченко на 1 ½ месяца каждого, остальных оправдал».
«Ростов-на-Дону. 24-го февраля, в 12 часов дня, с работ, происходивших в железнодорожном депо, бежал, переодевшись в партикулярное платье, арестант Морозов. Но не долго гулял молодец… Во втором часу дня Морозов, начавший буйствовать в гостинице Росликова, привлек на себя внимание городового Бабичева, при приближении которого Морозов пытался спастись бегством, но был задержан. Морозов несколько раз отбывал наказание за мошенничество, называя себя Беляевым». (Приазовский край. 54 от 28.02.1893 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. В Ростове получено официальное сообщение о том, что возбужденный в правительственных сферах вопрос о недозволении перевозить нефть и керосин наливом в деревянных баржах решен в отрицательном смысле. Сообщение это очень обрадовало местных пароходовладельцев и торговцев, имеющих свои суда, которым пришлось бы, в противном случае, обзаводиться новой, дорогостоящей флотилией».
«Ростов-на-Дону. На днях в камере мирового судьи 6-го участка разбиралось дело по обвинению в мошенничестве шайки аферистов, выдававших себя за иерусалимских монахов и предъявлявших различным лицам уполномочия от монастыря и иерусалимского патриарха. Все эти господа оказались персидско-подданными, странствующими обыкновенно по деревням и селам для продажи простому люду камешков, крестиков и других, якобы взятых от «Гроба Господня», предметов. Пред мировым судьей предстало пятеро жирных и грязных бездельников, с обрюзглыми физиономиями, причем один из них еще совсем молодой человек, лет 20, состоял секретарем компании, подписывался за патриарха и других духовных лиц, составлял бланки и благодарственные письма на имя жертвователей – словом, был душой этой шайки обирателей простодушных людей. На разбирательстве дела выяснилось, что обвиняемые, приходя в какой-нибудь дом, заявляли, что патриарху необходима золотая чаша и что жертвователем должен быть именно хозяин данного дома, так как выбор патриарха пал на него, за что многое ему простится из вольных и невольных грехов. Таким путем мошенникам удавалось нередко выманивать у некоторых лиц по 150 – 200 и даже 300 рублей. Все обвиняемые приговорены к 6-месячному теремному заключению каждый. Один из осужденных внес за себя залог в размере 200 рублей и получил временную свободу, но долго ею не пользовался, так как был привлечен к ответственности еще другим мировым судьей за такое же мошенничество».
«Ростовский округ. 12 февраля, ночью, на проезжавших через хутор Обрыв села Кагальника Василия Смашонкова с женой напали трое неизвестных грабителей. У Смашонкова были отняты деньги, а с жены его сняли всю одежду. О происшедшем донесено судебной власти. О розыске ограбленного имущества и злоумышленников сделаны надлежащие распоряжения».
«Таганрогский округ. В селе Дмитриевке, Таганрогского округа, 31 января имел место прискорбный случай. Толпа пьяных крестьян в числе 20 человек, под главенством своих односельчан Гавриила Ткаченко, Иосифа Макаренко и Алексея Гацуцова, на свадьбе у крестьянина Василия Ганенко, желая изобразить собой духовных лиц, проделали следующее. Ткаченко натянул на себя старую полсть, наголову надвинул старый горшок, изобразив, таким образом, священника. Макаренко, изображая из себя диакона, оделся в женскую белую рубаху, имея на голове женский чепец, и накинул на плечо длинную тряпку, долженствующую изобразить «орарь»; в руках же его, между прочим, на веревке был предмет, напоминавший «кадило». Наконец, Алексей Гацуцов имел при себе лохань, изображавшую «кандею»; прочие из бывших в пьяной толпе крестьян, держа в руках длинные шесты с привязанным к ним тряпьем, напоминали этим народу церковные хоругви. Нарядившись таким образом, пьяная толпа, напевая божественные тропари, двинулась к речке, где провела примерное водосвятие, а возвращаясь назад играла на гармонике, скрипке, била в бубен, плясала и пр. Дело передано следователю. Виновники привлечены к судебной ответственности».
«Таганрогский округ. Из рудников господ Иловайских сообщают о следующем грабеже, которому подвергся дворянин Бочарников 10 февраля. Бочарников жил с семейством своим при этих рудниках. В этот день в квартиру его, по распоряжению, как сообщают, полицейские власти горного инженера Иващенко, явилась партия рабочих шахты «София» в количестве 40 – 50 человек, с целью выселения Бочарникова из занятой им квартиры. Забравшись в дом, ватага эта, между прочим, совершила кражу довольно ценных вещей на сумму приблизительно 432 рубля». (Приазовский край. 54 от 28.02.1895 г.).