Каждый говорит о любви на своем языке. Но, как бы сложно это ни было — облекать нежные чувства в слова, все мы неумело, нелепо, стеснительно, страстно, жестоко и самоотверженно не бросаем попыток. Их нельзя бросать! Давайте кричать, шептать, петь и писать о любви, с любовью и для любви! Если свои собственные слова пока что заставляют себя ждать, не стесняйтесь вдохновляться чужими.
Вместе с Pop-up театром и их проектом «Любовные письма» мы приготовили для вас десять проникновенных историй, собранных в романтический маршрут по Петербургу — каждое письмо привязано к адресу, по которому оно было либо написано, либо прочитано. Читайте, гуляйте, любите и сочиняйте ваши собственные истории.
📍Литейный, 24/27
Зинаида Гиппиус и Аким Волынский
От кого: Зинаида Гиппиус
Кому: Аким Волынский
1895
Дорогой мальчик, я хочу обновить вашу бумагу, написать вам в двух словах, как крепко я вас люблю, как необходима мне наша дружба, именно дружба, помимо всего прочего, и как неверно вы иногда огорчаетесь, не желая понять того истинно хорошего, что заключено не в моих словах, а в том, что под словами, и с какой душой я эти слова говорю. Если б вы хоть раз сделали над собой усилие и доброжелательно посмотрели мне в глаза — все изменилось бы. А теперь — посмотрите: я даже вашим почерком разучилась писать, не поняла, что особенность вашего письма не только в мелких буквах, но еще в редких строчках, а этого я не поняла на первой странице.
Милый Аким, напишите мне хоть словечко в ответ, иначе мне весь день будет скучно, тяжело и гадко, и я стану думать, что вам все еще печально. А я не могу, Аким, чтобы печально. Пожалуйста, чтобы не печально. Я не знаю, — вот перед Богом говорю вам — что я больше люблю: вас или ваши писания. Обоих люблю, а, вернее, одного люблю в двух проявлениях. Я, в сущности, оттого и не читаю вам своего, что слишком вас боюсь, и все больше и больше боюсь, и не могу переносить от вас ни единого неодобрительного слова, слышите? Ни единого! Даже самого маленького не могу. А так как я знаю, что не может не быть плохих слов, то я и не читаю все ужасы, и не знаю, как буду читать.
Устала писать вам. На первой странице не похоже, но вообще я чувствую, что ваш почерк — во мне. Это особенное ощущение. Не хочу, не хочу вашей печали. И своей не хочу. Хочу света и Божьих лучей. Давайте помогать друг другу!
Один раз... только один…
📍Маяковского, 11
Даниил Хармс и Клавдия Пугачева
От кого: Даниил Хармс
Кому: Клавдия Пугачева
20 сентября, 1933
Дорогая Клавдия Васильевна,
Оказалось не так просто написать Вам обещанное письмо. Ну в чем я разоблачу себя? И откуда взять мне обещанное красноречие? Поэтому я просто отказываюсь от обещанного письма и пишу Вам просто письмо от всей души и по доброй воле. Пусть первая часть письма будет нежной, вторая — игривой, а третья — деловой. Может быть, некоторая доля обещанного и войдет в это произведение, но, во всяком случае, я специально заботиться об этом не буду.
Единственное, что я выполню точно, это опущу письмо в почтовую кружку 21-го сентября 1933 года.
Часть I (нежная)
Милая Клавдия Васильевна, эта часть письма должна быть нежной. Это и нетрудно сделать, ибо поистине мое отношение к Вам достигло нежности просто удивительной. Достаточно мне написать все, что взбредет в голову, но думая только о Вас (а это тоже не требует усилий, ибо думаю я о Вас все время), и письмо само собой получится нежнейшее.
Не знаю сам, как это вышло, но только в один прекрасный день получилось вдруг, что Вы — это уже не Вы, но не то чтобы Вы стали частью меня, или я — частью Вас, или мы оба — частью того, что раньше было частью меня самого, если бы я не был сам той частицей, которая в свою очередь была частью… Простите, мысль довольно сложная, и оказалось, что я в ней запутался.
В общем, Клавдия Васильевна, поверьте мне только в одном, что никогда не имел я друга и даже не думал об этом, считая, что та часть (опять эта часть!) меня самого, которая ищет себе друга, может смотреть на оставшуюся часть как на существо, способное наилучшим образом воплотить в себе идею дружбы и той откровенности, той искренности, того самоотверживания, т. е. отверженья (чувствую, что опять хватил далеко и опять начинаю запутываться), того трогательного обмена самых сокровенных мыслей и чувств, способного растрогать… Нет, опять запутался. Лучше в двух словах скажу Вам все: я бесконечно нежно отношусь к Вам, Клавдия Васильевна!
Теперь перейдемте ко второй части.
Часть II (игривая)
Как просто после «нежной части», требующей всей тонкости душевных поворотов, написать «часть игривую», нуждающуюся не столько в душевной тонкости, сколько в изощреннейшем уме и гибкости мысли. Воздерживаясь от красивых фраз, с длинными периодами, по причине своего несчастного косноязычия, прямо обращаю свое внимание на Вас и тут же восклицаю: «О, как Вы прекрасны, Клавдия Васильевна!».
Помоги мне Бог досказать следующую фразу до конца и не застрять посередине. Итак, перекрестясь, начинаю: Дорогая Клавдия Васильевна, я рад, что Вы уехали в Москву, ибо останься Вы здесь (короче!), я бы в короткий срок забыл (еще короче!), я бы влюбился в Вас и забыл бы все вокруг! (Досказал.)
Пользуясь полной удачей и не желая портить впечатления, оставленного второй частью, быстро перехожу на часть третию.
Часть III (как ей и полагается быть — деловая)
Дорогая Клавдия Васильевна, скорей напишите мне, как Вы устроились в Москве. Очень соскучился по Вас. Страшно подумать, что постепенно человек ко всему привыкает, или, вернее, забывает то, о чем тосковал когда-то. Но другой раз бывает достаточно легкого напоминания, и все желания вспыхивают вновь, если они когда-то, хоть одно мгновение, были настоящими. Я не верю в переписку между знакомыми людьми, скорей и лучше могут переписываться люди незнакомые друг с другом, а потому я не прошу Вас о письмах, написанных по «правилам и форме». Но если Вы будете, время от времени, присылать мне кусочек бумажки с Вашим имянем, я буду Вам очень благодарен. Конечно, если Вы пришлете мне письмо, я буду также тронут весьма.
У Шварцев Литейных я ещё не был; но когда буду, передам им все, о чем Вы меня просили.
Жизнь-то! Жизнь-то как вздорожала! Лук-порей на рынке стоит уж не 30, а 35 или даже все 40 копеек!
Даниил Хармс
Ленинград, Надеждинская, 11, кв. 8
📍Ленина, 19
Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская
От кого: Федор Сологуб
Кому: Анастасия Чеботаревская
31 мая, 1908
Милая Анастасия Николаевна,
У нас в городе неплохо, хорошая погода, и тепло, — что не везде и не всегда бывает. А я все еще не нашел дачи. И все еще не могу приняться даже и за одну из десяти моих книг. Печально! — Сочинил на днях стишки, поучительные для юных и чистых сердцем. Посылаю их Вам, — авось, похвалите. — Собирается к Вам Валентина Андреевна в воскресенье. А я в это воскресенье не могу приехать. — О Вашей жизни Вы написали несправедливые слова, она у Вас прекрасная, и сами Вы очень милая, и душа у Вас благородная, смелая и прямая. Счастье — пустяк; все дело только в том, чтобы чувствовать себя достойною счастия. И Вы сами хорошо знаете, что данного счастия нет, — есть только счастие творимое. — Простите за скверную бумагу: это не со зла, а чтобы послать заодно второй листок со стишками.
Целую Ваши ручки, в то место, где загорели.
Ваш Федор Тетерников
📍Чехова, 6
Антон Чехов и Лидия Мизинова
От кого: Антон Чехов
Кому: Лидия Мизинова
11 января, 1891
Думский писец!
Программу я получил и завтра же отправлю ее в каторгу, т.е. на Сахалин. Большое спасибо Вам и поклон в ножки.
Насчет того, что я успел пообедать и поужинать пять раз, Вы ошибаетесь: я пообедал и поужинал 14 раз. Хандры же, вопреки Вашей наблюдательности, в Москве я не оставил, а увез ее с собою в Петербург.
Вам хочется на Алеутские острова? Там Вы будете щисливы? Что ж, поезжайте на Алеутские острова, я достану бесплатные билеты Вам и Вашему Барцалу, или
Буцефалу — забыл его фамилию.
Отчего Вы хандрите по утрам? И зачем Вы пренебрегли письмом, которое написали мне утром? Ах, Ликиша, Ликиша!
А что Вы кашляете, это совсем нехорошо. Пейте Obersalzbrunnen, глотайте доверов порошок, бросьте курить и не разговаривайте на улице. Если Вы умрете, то Трофим (Trophim) застрелится, а Прыщиков заболеет родимчиком. Вашей смерти буду рад только один я. Я до такой степени Вас ненавижу, что при одном только воспоминании о Вас начинаю издавать звуки а la бабушка: «э»... «э»... «э»…
Я с удовольствием ошпарил бы Вас кипятком. Мне хотелось бы, чтобы у Вас украли новую шубу (8 р. 30 к.), калоши, валенки, чтобы Вам убавили жалованье и чтобы Трофим (Trophim), женившись на Вас, заболел желтухой, нескончаемой икотой и судорогой в правой щеке.
Свое письмо Вы заключаете так: «А ведь совестно посылать такое письмо!». Почему совестно? Написали Вы письмо и уж думаете, что произвели столпотворение вавилонское. Вас не для того посадили за оценочный стол, чтобы Вы оценивали каждый свой шаг и поступок выше меры. Уверяю Вас, письмо в высшей степени прилично, сухо, сдержанно, и по всему видно, что оно писано человеком из высшего света. Ну, так и быть уж, бог с Вами. Будьте здоровы, щисливы и веселы.
Чтобы ей угодить,
Веселей надо быть.
Трулала! Трулала!
[Куплеты из оперетты Ж. Оффенбаха «Прекрасная Елена»]
И в высшем свете живется скверно. Писательница (Мишина знакомая) пишет мне: «Вообще дела мои плохи — и я не шутя думаю уехать куда-нибудь в Австралию». Вы на Алеутские острова, она в Австралию! Куда же мне ехать? Вы лучшую часть земли захватите.
Прощайте, злодейка души моей. Ваш Известный писатель.
NB. Не жениться ли мне на Мамуне? Напишите мне еще три строчки. Умоляю!
📍Английская набережная, 62
Людмила Вилькина и Валерий Брюсов
От кого: Людмила Вилькина
Кому: Валерий Брюсов
26 ноября, 1902
Сегодня я недовольна. Было много, что не должно было быть. И именно для вас — не должно быть.
Какое детское утешение говорить, что не любите. Но я знаю, что любите, потому что хочу, чтобы любили. И именно «изменно» любите. Подтвердите, я хочу. Вот теперь: вы видите мои глаза, мои недобрые губы.
Завтра я вас не увижу, но хочу и завтра слышать вас. Пришлите мне стихи. Я хочу твою душу, невольник.
Elle
📍Жуковского, 7
Лиля Брик и Владимир Маяковский
От кого: Лиля Брик
Кому: Владимир Маяковский
Апрель, 1918
Милый Щененок, я не забыла тебя.
Ужасно скучаю по тебе, и хочу тебя видеть.
Я больна: каждый день 38 температура; — легкие испортились.
Очень хорошая погода, и я много гуляю.
Завидую что вы снимаете — Яков Львович обещал и меня устроить в кинематограф.
У меня есть новые, очень красивые вещи. Свою комнату оклеила обоями — черными с золотом; на двери красная штофная портьера. Звучит все это роскошно, да и в действительности довольно красиво.
Настроение из-за здоровья отвратительное. Для веселья купила красных чулок, и надеваю их когда никто не видит — очень весело!!
После операции, если будешь здоров и будет желание — приезжай погостить. Жить будешь у нас.
Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя. Кольца твоего не снимаю и фотографию повесила в рамке.
Пиши мне и приезжай, только операцию из-за этого не откладывай. Обнимаю тебя Володенька, детынька моя, и целую.
Лиля
📍2-я линия В.О., 15
Илья Ильф и Маруся Тарасенко
От кого: Илья Ильф
Кому: Маруся Тарасенко
18 января
Мой друг, от Казатина и до Твери страна наша лежит в снегу. И от Вапнярки и до Калуги штрафы сыплются и брызгают. Поля поворачиваются, тяжелой рукой показана дорога, и поезд взлетает к мосту. Электрические лампы летят к черту — это день. Деревня мчится рядом — это день. Даешь границу — Даешь Москву. Три дня я рыскал по Москве вроде очумелой и потерянной колесницы. Мой друг, этот феерический город гудит и бушует. Все здесь преувеличено — слишком много всего.
Но Кремль я поставлю вровне с катком для конькобежцев на Патриарших прудах, и трамвай, что сыплет с проводов зеленый свет, делает лучше Китайскую стену. Людские толпы и Кремль, дымящий утром изо всех труб и похожий на гигантский завод, — вот Москва.
Теперь я в Петербурге, который оказался лучше того, что я о нем воображал и который вообще находится за пределами всякого воображения. Я шатаюсь по нем с Мишей, который тоже за пределом воображения. Посреди Адмиралтейства и Правительствующего Сената — Исаакий извергает тьму, а ширина Невы — необычайна. Мосты по вечерам сверкают, как пучок бриллиантов. Снег лежит тонкий, небо серое и голубое. Что мне сказать больше?
Конечно, вспоминаю о Вас и Вашей манере говорить, о быстрой обиде и доброте, которая всегда мне неожиданна. Вы знаете меня и все у меня. Через некоторое время мы с Мишей едем в Одессу на недолгий срок. Это значит, что я увижу Вас, и это значит более всего.
Иля
📍Малая Посадская улица, д. 26
Елизавета Дмитриева и Максимилиан Волошин
От кого: Елизавета Дмитриева
Кому: Максимилиан Волошин
7 декабря, 1908
У меня сегодня на душе как-то темно и смутно, но все же хочу придти к Вам, чтобы говорить с Вами; Ваше сегодняшнее письмо подошло прямо к глубинам моим, и где-то в сердце от него заболело. Я чувствую себя сейчас безмерно одинокой и покинутой; около меня нет людей, смотрящих в меня; а все мои виденья не приходят больше; минутами я не верю в них. А в то же время никогда еще у меня в душе не было так много любви и нежности, но я не умею передавать ее. Она накопляется в моем сердце и теснит его, и нет сил и знаков, чтобы выразить ее. У меня сейчас спутались все мысли, все их ветви и вихри кружатся вокруг меня. Я думаю, что это окончится тем, что я найду выраженье для моей любви, какое-нибудь общее выражение, и тогда будет настоящий путь, а не искание, и тогда глаза перестанут плакать, а губы дрожать; и сейчас в минуту ужаса, которая во мне, мне так близко, так дорого Ваше стихотворение; спасибо за него и за «Счастье», но оно еще не близко мне, хотя и тянет к нему, но думаю, верю, что оно станет близким.
Мне вдруг стало светло и радостно от сознания, что Вы есть и что можно быть с Вами.
Вы всегда были таким, какой Вы теперь?
Все то, что пишете Вы о теософии — глубоко-верно и о искусстве; но ведь путь его ценен только тогда, когда зароненное семя чужого творчества отразится в побегах личного творчества. Путь искусства — путь избранных, людей, умеющих претворить воду в вино. А для других — это путь постоянной горечи; нет ничего тяжелее, как невозможность творчества, если есть вечное стремление к нему. Понимать, но не проникаться, — ведь это проклятие! Мне это понятно, потому что во мне этого так много; у меня так много жажды творчества и так мало творчества, т. е. нет его совсем. Меня так тянет писать, и я так часто пишу, но ведь я знаю, хорошо знаю, что это не то, что этого не нужно писать, что все это бледно и серо и по содержанию и по форме. Чувство моей обездоленности меня очень мучает. Я сейчас пересмотрела все мои стихотворения, и ни одно не выражает того, что я хочу. Я посылаю Вам последнее по времени, потому что Вы хотите знать их. Оно Вам не может понравиться. Только, пожалуйста, милый, хороший, думайте обо мне, как и раньше, и пишите мне. Что теперь делается с Вашим бюстом?
Где он теперь? А теперь Вам спокойно, Вы работаете?
Лиля Д.
📍Зимний дворец
Екатерина II и Григорий Потемкин
От кого: Екатерина II
Кому: Григорий Потемкин
После 26 марта, 1774
Милая милюшечка Гришенька, здравствуй. Я знаю, что Пр[асковья] Ал[ександровна] про меня скажет? Она скажет, что я без ума и без памяти. А про тебя? Ну, брат, сам знаешь, что она скажет. Угадать не буду, не ведаю, не знаю, опасаюсь, трушу: она скажет, она скажет, что бишь она скажет? Она скажет: «И он ее любит». Чего же больше? Неужели, миленький, что о сих строках разворчишься. Погляди хорошенько, разгляди, откуда проистекают. Незачем сердиться. Только нет, пора перестать тебе дать уверения: ты должен уже быть пре пре преуверен, что я тебя люблю. Вот и вся сказка тут, а сказки иные — не суть сказки. А иные сказки — просто разстроил ты ум мой. Как это дурно быть с умом без ума! Я хочу, чтоб ты меня любил. Я хочу тебе казаться любезною. Окроме безумства и слабости крайней тебе не кажу. Фуй, как это дурно любить чрезвычайно. Знаешь, это болезнь. Я больна, только за аптекарем не пошлю и долгих писем не напишу. Хочешь, я зделаю тебе экстракт из сей страницы в двух словах, и все прочее вымараю: а вот он — я тебя люблю.
📍Петроградская набережная, 44
Александр Блок и Любовь Менделеева
От кого: Александр Блок
Кому: Любовь Менделеева
30 декабря, 1902
Сегодня я целый день думал и говорил, и вдруг меня охватила непомерная жажда Тебя видеть и говорить с Тобой, и я почувствовал страшное беспокойство, какую-то непонятную тревогу. Это также и оттого, что целый день напряженно ждал Твоего ответа, и теперь уже нет и не может быть письма до завтрашнего утра. Неужели что-нибудь случилось. Может быть, Ты рассердилась на меня за мои два предыдущие письма? Ответь мне на это, прошу Тебя. Нам можно будет встретиться скоро. Можешь ли и хочешь ли Ты 2 января в 3 часа дня на Серпуховской. Или — лучше вечером там же. Если бы Ты могла уйти к Шуре, у которой Ты давно не была? Я совершенно стосковался о Тебе, между тем раньше нет никакой возможности, а Тебе, может быть, и тогда нельзя. Если нельзя то 3-го, когда угодно, только бы видеть Тебя и слышать. Напиши мне обо всем этом, как это можно устроить. В первый день января я не буду делать никаких визитов и буду «потом» извиняться, а вечером придется поехать на Васильевский Остров к Николаю Николаевичу Бекетову. Завтра вечером мы будем «встречать Новый Год» у Кублицких. Все это мне не повредит, надеюсь, потому что выходить уже можно, я чувствую себя лучше. У меня какая-то тоскливая сила, энергия жизни, вечно бьющееся сердце, и, пока я Тебя не увижу, будет все тревожнее и тяжелее. Не знаю, куда девать себя. Это пусть будет последнее письмо, потому что 1-го Ты едва ли можешь достать письмо с почты, все будет закрыто. Если бы Ты могла 2-го вечером или хоть днем. Разве не лучше вечером? Мне вместе тоскливо и весело и страшно тревожно, я боюсь, что есть какая-нибудь причина в Тебе, потому что о чем же я могу тревожиться, если не о Тебе. Послезавтра Новый Год. Пусть будет и Новое Счастье. Я безумен, но лучше безумие, чем что-нибудь темное. Пускай мне снятся падучие звезды и вихри мировой страсти, все кошмары и ужасы, только бы Ты была светла вечно и ничто не омрачило Тебя. Только скажи мне слово, и я отрекусь от всего и от себя и забуду все прошлое и настоящее, и открою окно на будущие зори, и под Твоим окном, у Твоих ног мне будет жутко и весело и страшно. Ответь мне на это письмо, даже если Ты написала уже ответ на те два, хоть одно слово, чтобы я знал опять, как я знал это вчера, что Ты не проходишь мимо, как лучезарное светило, к которому я влекусь всем существом и не могу уловить мелькающий луч. Это все не риторика, и Ты прости меня за бессвязность и туманность. Ты видишь, что необходимы и неизбежны минуты величайших напряжений, когда утрачивается даже чутье слов и мерной красоты. Я говорю бог знает что. Прости меня и будь благословенна.
Безраздельно Т в о й
*орфография и пунктуация авторов сохранены*
____________
photo credit: Internet
#greychicmagazine | #greychic_вдохновение