Литератор, композитор, художник, учёный — поиск прототипа фиолетового рыцаря продолжается. В каких строках романа сошлись воедино все тайны и загадки этого образа?
Читайте статью Галины Дербиной «Булгаковские шарады. Каламбур фиолетового рыцаря».
Шутку шутить — всех веселить.
Русская пословица
В самом начале своих литературных размышлений о романе «Мастер и Маргарита» я решила найти прототип Коровьева среди русских писателей или поэтов, в творчестве которых хоть в малой степени присутствует тема насмешек или осуждения чёртового племени. Первым на ум пришёл Гоголь, которого Булгаков считал своим учителем. По собственному признанию Николая Васильевича, главной мыслью всей его жизни и творчества была задача: как чёрта выставить дураком. В письме к Шевырёву из Неаполя от 27 апреля 1847 года он писал: «Уже с давних пор я только и хлопочу о том, чтобы после моего сочинения насмеялся вволю человек над чёртом!» И действительно, Николай Васильевич не раз посмеялся над сатанинским отродьем.
Вспомним, как Вакула, оседлав чёрта, ездил на нём в Петербург, а после ещё хорошенько выпорол его. Иными словами, если прототипом Коровьева является Гоголь, то Воланду было, за что обидеться на великого русского писателя. Однако если это допустить, то как объяснить коровий псевдоним, фиолетовый цвет, а главное — рыцарство? Пришлось отказаться от этой идеи. Много имен русских писателей и поэтов я перебрала, пытаясь углядеть в них или в их литературных героях перечисленные выше черты Коровьева.
Поиски были долгими, но безуспешными, пока я не отчаялась и не сообразила поискать прототип Коровьева среди музыкантов или композиторов. Решилась на это потому, что пристрастие Булгакова к музыке известно; к тому же именно у них на слуху звучание музыкальных инструментов, в том числе фагота. Первым на ум пришёл А. Н. Скрябин. Он как никто разбирался в вопросах, какой звук соответствует какому цвету, и вдобавок писал неплохие стихи. Я усердно пыталась разыскать в его творчестве ответ на шараду фиолетового рыцаря. Как ни старалась, не смогла найти ни одного совпадения личности Скрябина с булгаковским героем. Между тем, изучая эту тему, я узнала, насколько сильно его новаторская музыка повлияла на творчество многих русских художников и, в частности, на В. В. Кандинского.
Известно, что ему был очень созвучен эстетический феномен скрябинской светомузыки. Вместе с композитором Ф. Гартманом и танцовщиком А. Сахаровым художник работал над композицией «Жёлтый звук», где реализовал собственное музыкальное восприятие цвета. Стоит уточнить, что Кандинский имел прямое отношение не только к живописи, но и к литературе. Он написал любопытные трактаты по теории живописи, интересные культурологические статьи и даже смелые театральные пьесы.
Может показаться совершенно невероятным, но ответы сразу на три загадки образа Коровьева находятся в книге Василия Васильевича Кандинского «О духовном в искусстве» [1]. Великий авангардист раньше, чем все другие художники, пришёл к убеждению, что в живописи духовное содержание может и должно быть передано на языке красок. Очень глубоки размышления Кандинского о значении и сущности цветов, но особенно любопытно, как он сопоставил цвета со звуками и описал, что из этого возникает [2]. В главе «Язык красок» художник пишет о близком родстве музыки и живописи в том смысле, что «музыкальный тон, как и цветовой, имеют прямой доступ в душу человека». Он подробно рассмотрел, каким звуком отзывается в нашей душе любой из цветов.
Несомненно, роман «Мастер и Маргарита» определённой логической цепочкой связан с воззрениями Кандинского. Всё же что в этом ряду может означать коровья фамилия Фагота? Чтобы короче ответить на этот вопрос, придётся опустить рассуждения художника о взаимопроникновении разных цветов. О том, как, перемешиваясь друг с другом, они образуют оттенки и что эти оттенки означают и как «звучат». Придётся пропустить удивительно интересные мысли живописца о движении цвета внутри себя и о его внутренней и внешней пассивности. На последнем остановимся.
По мнению Кандинского, наиболее пассивным или бездвижным является зелёный. Художник считает, что «зелёное в царстве красок есть то же, что в царстве людей буржуазия: это бездвижный, собою вполне довольный, со всех сторон ограниченный элемент. Он подобен жирной здоровенной, бездвижно лежащей корове, способной лишь к жеванию и пережевыванию и глядящей на мир глупыми, тупыми глазами».
Беспредельна в своей никчёмности коровьевская готовность помогать Воланду в делах, вообще не требующих никакой помощи, таких как услуги переводчика или различные пояснения и уточнения того, что происходит вокруг. Разве сатана может нуждаться хоть в чём-то подобном? Нет, конечно. Писатель, подчёркивая это, называет Коровьева «самозваным переводчиком», а тот постоянно гнёт свою линию: услужливо снуёт туда-сюда, от вашего к нашим. Вся его бессмысленная суета напоминает бесконечную тупую коровью жвачку. Из выше сказанного следует, что корове, точнее, коровьей фамилии героя нашлось некое местечко в цепи рассуждений об этом образе. Правда, если откровенно, то это местечко носит довольно натянутый характер, ибо зелёный трудно сравнить с фиолетовым…
Однако есть более явные совпадения, доказывающие связь романа и воззрений Кандинского. Так, говоря о фиолетовом цвете, художник замечает, что совсем не случайно на востоке, в частности в Китае, этот цвет употребляют для траурных одежд. По его мнению, фиолетовый цвет «звучит болезненно, как нечто погасшее и печальное. Возможно, именно из этого сопоставления Кандинского писатель вывел «формулу» фиолетового рыцаря как человека совершенно погасшего и безучастного ко всему, которого не трогает ничто на свете. В финале романа он, безразлично опустив печальную голову, скачет навстречу своей будущности. Здесь стоит заметить, что в начале работы над образом цвет рыцаря был иным. Он был назван просто «тёмный». Думаю, что цветовое уточнение явилось результатом изучения книги художника и в частности главы, посвящённой языку красок.
Так рассуждать меня заставляет ещё одно любопытнейшее замечание из книги Кандинского, ставшее одной из ярких характеристик Коровьева, точнее его прозвище. Василий Васильевич пишет, что фиолетовый звучит «подобно звуку английского рожка, свирели и в глубине вообще глубоким тонам деревянных инструментов, как фагот». Итак, следуя за мыслью художника, грустный и печальный фиолетовый цвет «звучит» как фагот. А ещё Кандинский приводит традиционное немецкое выражение ‘ganz violet’, что может означать «живу в соответствии с грустными обстоятельствами» или «живу совсем фиолетово», а если дословно — «весь фиолетовый».
Согласитесь, случайно выше названных совпадений не бывает. В этом явно заметен булгаковский отбор деталей для данного героя, слишком уж однозначны эти характеристики: и фиолетовый цвет рыцаря, и печально звучащий фагот, и некоторая принадлежность к корове. Вспомнив, что художник писал стихи, и неплохие, — я решила, что ответ найден и всё сходится на Кандинском. Оставалось найти главное, то есть разыскать в его поэтическом творчестве каламбур, который мог обидеть Воланда. К сожалению, ничего не нашла. Но!
Во введении к своей книге Василий Васильевич пишет: «…Наша душа только ещё начинает пробуждаться после долго материалистического периода… Не прошёл ещё кошмар материалистических воззрений, сделавших из жизни вселенной злую бесцельную шутку. Пробуждающаяся душа ещё почти всецело под впечатлением этого кошмара… Надтреснута наша душа и, если кому удастся её коснуться, она звучит, как… давшая трещину ваза». Обратите внимание на очень образную мысль художника о жизни вселенной, превращённой материалистическим воззрением в злую шутку. По его словам, эта шутка отзывается в человеческих надтреснутых душах звуком треснутой вазы. Не от этого ли высказывания Кандинского Коровьев-Фагот смотрит на мир через треснутые стёкла пенсне (на балу — через треснутый монокль), а его голос напоминает трескотню? Не в этом ли искомый каламбур?
Конечно, замечание художника о пробуждении души от материалистических воззрений ёмкое и образное, но вряд ли оно могло обидеть сатану. Коротко говоря, поиск каламбура в литературном творчестве Кандинского оказался делом трудным, а вспомнив немецкое выражение ‘ganz violet’, совершенно безнадёжным! Полагаю, что фиолетовый рыцарь не может быть русским, а является иностранцем, иначе был бы назван писателем не рыцарем, а витязем или богатырём. Таким образом, получается: Кандинский не может быть прототипом Коровьева.
Однако совпадение сразу трёх ответов на коровьевские загадки, а также использование некоторых образных выражений убедили меня в том, что образ Коровьева-Фагота является собирательным, как, впрочем, и все другие образы романа. Это своего рода литературная мозаика, в составлении которой Михаил Афанасьевич был асом. Скрупулёзно подбирая для придуманного героя одну деталь за другой, он терпеливо складывал из них драгоценное полотно, и разрозненные черты обретали выразительную художественную реальность. Этот вывод меня вдохновил, и я решила поискать ответы на вопросы, составляющие коровьевскую шараду не в стане «лириков», а обратиться к «физикам», ведь не зря же Булгаков упомянул в «Мастере и Маргарите» одного из выдающихся физиков, а именно Исаака Ньютона. Кстати сказать, его имя произнёс Коровьев, и я полагаю, произнёс неспроста. На грубоватые слова буфетчика Андрея Фокича Сокова о том, что никому не известно, когда он умрёт, Коровьев возразил: «Ну да, неизвестно… подумаешь, бином Ньютона! Умрёт он через девять месяцев, в феврале будущего года, от рака печени в клинике Первого МГУ, в четвёртой палате».
Из школьной программы знаем, что Ньютон прославился своими знаменитым биномом и теорией тяготения. Однако у него был ещё целый ряд открытий в физике, в том числе и о разложимости света на основные составляющие. Он заметил, как световой луч, проходя через призму, преломляется и распадается на несколько других лучей, имеющих каждый свой цвет. Подобное явление происходит при появлении на небе радуги, разноцветной дугообразной полосы, образующейся вследствие преломления солнечных лучей в дождевых каплях [3].
Долгое время это открытие принимали за аксиому, но нашёлся не менее гениальный человек, который спустя почти столетие подверг сомнению вывод великого англичанина. Он не был физиком, но был очень разносторонне образованной личностью: обладал широкими знаниями в медицине, горнодобывающей и лесной промышленности, в Страсбурге получил университетскую степень доктора юриспруденции. А ещё он увлекался рисованием и в 1810 году написал уникальную работу «К теории цвета». Я говорю о величайшем немецком поэте и мыслителе Иоганне Вольфганге Гёте! Именно он был твёрдо уверен в ошибочности опытов И. Ньютона, обнаруживающих радужный состав белого цвета.
Исходя из убеждения, что чувства его не могут обманывать, Гёте считал белый цвет и полную темноту простейшими оптическими явлениями, какими они предстают в нашем восприятии. В своём «Учении о цвете» он объяснил, что все цвета произошли не каждый отдельно, а от перемешивания белого и чёрного. Гёте не сомневался, что любой из цветов зависит только от сравнительной интенсивности света и тьмы (!) и никак иначе. И ещё цвет зависит от условий взаимодействия света с тьмой. Из этого выросла идея Гёте, что живопись, как и музыка, должна выработать свой контрапункт. Работу Гёте о контрапункте Кандинский изучил, и она оказалась очень близка его размышлениям. Умозаключения о языке цвета художник основал на собственных эмпирически-душевных восприятиях, но толчок им, безусловно, дало гётевское «Учение о цвете» и особенно его открытие о контрапункте. Иными словами, Гёте сформулировал идею, а Кандинский углубил и продолжил [4]. Более того, Кандинский считал идею Гёте о контрапункте пророческой. Он писал, что мысль о контрапункте «…есть предчувствие того положения, в котором нынче находится живопись. Это положение есть исход пути, на котором живопись при помощи своих средств должна дорасти до искусства в отвлечённом смысле, и, идя по которому, она в конце концов дойдёт до чисто живописной композиции».
Из гётевского «Учения о цвете» как бы проросла глава книги Кандинского «Язык красок». Поэтому неслучайно в своём опусе художник вспоминает и великого предтечу Гёте, и традиционно немецкое выражение ‘ganz violet’. Исходя из этого, можно заключить, что хотя и косвенным образом, но все три признака Коровьева (фагот, корова и фиолетовый цвет), имеющие отношение к книге Кандинского, могут быть отнесены и к труду Гёте, посвящённому цвету.
На великом поэте и философе круг рассуждений о загадках образа Коровьева-Фагота замыкается, и в этом нет ничего удивительного. Главным делом жизни Гёте является бессмертное произведение о Фаусте. Сюжет драматической поэмы навеян народной книгой ХVI века об удивительной личности доктора Фауста, который передал свою душу чёрту в обмен на полноту знаний, земное могущество и наслаждение жизнью. Не раз обсуждалось влияние величайшего поэтического творения Гёте на создателя «Мастера и Маргариты», поэтому я опущу эту тему. Однако замечу: Иоганн Вольфганг Гёте — певец рыцарской эпохи, он имеет прямое отношение к фиолетовому рыцарю уже хотя бы потому, что множество рыцарей скачут по страницам его произведений [5]. Немаловажным является то, что Гёте сам был рыцарем и до конца своих дней носил высокое рыцарское звание. Подробнее об этом я расскажу в главе «Масонские мотивы в романе "Мастер и Маргарита"».
К выводу, что возможным прототипом Коровьева может быть Гёте, стоит добавить: немецкий поэт знал множество иностранных языков, то есть вполне мог стать переводчиком Воланда, а ещё он был музыкально образован и играл на многих музыкальных инструментах. Словом, если бы пришлось, он вполне мог справиться с ролью регента в церковном хоре, тем более с ролью запевалы, как однажды Коровьев назвал себя [6, 6а]. И ещё: Гёте с лёгкостью мог организовать концерт в московском варьете, ведь в своё время он курировал дворцовый театр, а там ему приходилось решать и более сложные задачи.
И последнее маленькое дополнение. Литературное творчество немецкого поэта включало в себя не только поэзию и прозу, но и публицистику, поэтому Коровьев мог прикинуться и Скабичевским, и Панаевым. Словом, я считаю, что все ответы на загадки о Коровьеве сошлись на Гёте. Итак, получается, если на этот раз мои рассуждения о прототипе господина Фагота верны, то именно в произведениях Гёте должен находиться искомый каламбур о свете и тьме, который обидел Воланда. Обратимся к его творчеству более целенаправленно.
Гёте прожил огромную творческую жизнь, в начале которой случались и богоборчество, и отвращение к кресту. Было время, когда христианские сюжеты в искусстве представлялись ему антихудожественными, а Евангелия — нелепицей, но всё это происходило на ранних этапах творчества. В зрелом возрасте он принял Бога, стал общаться со священниками и принимать активное участие в делах церкви. В этой связи интересен случай из его жизни, упомянутый во вступительной статье А. В. Гулыги к книге И. В. Гёте «Об искусстве»: «Когда один из долголетних друзей упрекнул поэта, что он высказывает суждения, противоположные тому, что говорил раньше, поэт возразил: Да неужели же я дожил до восьмидесяти лет затем, чтобы всё время думать одно и то же? Напротив, я стремлюсь каждый день думать по-другому, по-новому, чтоб не стать скучным. Необходимо всегда непрерывно изменяться, обновляться, омолаживаться, чтобы не закостенеть».
Непрерывное развитие, обновление и омоложение взглядов Гёте наполнены изменениями. Не было механической смены его различных мнений, а, как утверждает Гулыга, являлось «живым диалектическим процессом, в котором не просто устранялись, бесследно исчезали былые пересмотренные мысли, суждения и предрассудки». Здесь стоит заметить, что подобные процессы, конечно же, не обрадовали бы господина Воланда, но особенно он мог огорчиться, оттого что великий поэт покинул стан его единомышленников-богоборцев и перебрался на противоположную сторону.
Новое отношение Гёте к Божественному Промыслу нашло своё отражение в работе над «Фаустом». Он трудился над ним не один десяток лет, и в процессе работы образ главных героев видоизменялся и конкретизировался в соответствии с изменениями в его мировоззрении. Примерно то же происходило и с Михаилом Афанасьевичем. Он долго и так же скрупулёзно трудился над романом. Интересно, что в «Полной рукописной редакции "Мастера и Маргариты"» (1928‒1937) среди гостей на балу сатаны присутствует Гёте. Он явился почти последним и не один: «…На пустой лестнице ещё оказались двое пожилых людей. Коровьев прищурился, узнал, мигнул подручным и сказал Маргарите:
— Имею честь рекомендовать вам, королева, директора театра и доктора прав — господина Гёте и также господина Шарля Гуно, известного композитора.
— Я в восхищении, — говорила Маргарита.
И директор театра, и композитор почтительно поклонились Маргарите, но колено не целовали» [7].
Далее по тексту Гёте и Гуно были награждены Маргаритой золотыми лавровыми веночками, которые можно было носить в петлице как орден. Эта большая и очень эффектная сцена в последнем варианте романа отсутствует. Почему Булгаков убрал её? Всё просто. Поскольку, как мы выяснили, в образе фиолетового рыцаря с определённого времени стал подразумеваться Гёте, то в сцене бала писатель был вынужден сократить этот прекрасный эпизод. Согласитесь, не мог же Коровьев, прототипом которого подразумевался Гёте, сам себя приветствовать и награждать венками.
Что касается каламбура, произнесённого фиолетовым рыцарем, то он заключён в «Фаусте». Но, прежде чем я назову его, приглядимся к перипетиям, случившимся с доктором Фаустом. Напомню, в начале драмы Бог разрешает Мефистофелю подвергнуть доктора любому искушению, низвести его в любую бездну, веря, что чутьё Фауста выведет его из тупика. На протяжении всего поэтического повествования Гёте описывает, как сатана всеми правдами и неправдами боролся за душу Фауста. Он придумывал различные козни, результатами которых Фауст нагрешил с лихвой.
Коротко говоря, в финале философской драмы главный герой умирает. Предтеча Воланда, Мефистофель, понимая, что наконец-то настал его час, готовится схватить свою долгожданную добычу — душу Фауста. Как только сатана к ней подступился, Гёте неожиданно для него вводит в эту сцену ангелов. Они отвлекают внимание Мефистофеля и уносят душу Фауста в свои владения. Иными словами, «бедному» дьяволу ничего так и не удалось добиться. Он остался с носом! Так остроумно и весело Гёте наказал своего сатану. Это ли не фокус, это ли не шутка?! Как говорится, Иоганн Вольфганг фон Гёте пошутил так пошутил! За такое главный тёмный герой вполне мог серьёзно рассердиться на придумавшего этот остроумный курьёз великого сочинителя.
Полагаю, что на заключительном аккорде «Фауста» сказалась глубокая действительность поэтического мировоззрения Гёте. В самом значимом произведении он показывает читателю, кто вершит все без исключения земные дела и к мнению кого надо хотя бы прислушиваться. Вспомним, ведь Фауст сам вручил свою бессмертную душу Мефистофелю и кровью подписал об этом контракт, затем совершил много грехов, но, несмотря на это, Бог рассудил по-своему. Он смилостивился над грешником и спас его душу, тем самым наказав Мефистофеля за его враньё, нечестные козни против Фауста, беспредельную гордыню и самонадеянность. Допускаю, что в этом состоит своего рода духовное завещание мудрого немецкого старца будущим поколениям, впереди у которых много заблуждений XIX и XX веков, в том числе материализм с атеизмом…
Строго говоря, финал «Фауста», остроумно решённый Гёте, заключает в себе ярчайшую шутку, но шутка эта ещё не есть каламбур. В таком случае, где же находится искомый нами ответ на одну из самых трудных шарад романа? Чтобы ни у кого не возникло сомнения, ещё раз напомню тему каламбура. Он должен быть посвящён одновременно и свету, и тьме — иными словами, добру и злу. По воле Гёте, в самом начале повествования Мефистофель раскрывает тайну своего бытия Фаусту:
«...Так кто ж ты, наконец?
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла
и вечно совершает благо».
Вдумаемся в смысл этих слов Мефистофеля, ставших эпиграфом к «Мастеру и Маргарите» [8]. Если отрицательная тёмная сила, желая плохого, бесконечно творит не зло, а добро, то в конце концов она изничтожит саму себя. Иначе говоря, тёмная сила выполнит задачу света, а это не что иное, как каламбур. Более обидного и в то же время глубокого по своему философскому наполнению и образности каламбура не придумал ещё ни один поэт! Это остроумная эпиграмма на зло; зло, которое априори не может быть позитивным, но в конечном счёте таковым становится в мире, где правит Божественный промысел, что и показал великий Гёте финалом «Фауста». Условно говоря, Воланд не зря обиделся на Гёте и заставил певца рыцарской эпохи «пошутить немного больше и дольше» в теле Коровьева-Фагота.
Нет, что ни говори, в высшей степени тончайшую ювелирную работу проделал Михаил Афанасьевич, трудясь над «Мастером и Маргаритой». Как мне представляется, делалось это не всегда умышленно. Иногда, видимо, интуитивно. Писатель, опираясь на личный опыт и глубочайшие знания, невольно извлекал из запасников своего подсознания всевозможные сведения и использовал их в тексте или помещал в многочисленные подтексты романа. Этот труд напоминает старинную технику маркетри, когда из маленьких разноцветных кусочков ценных пород древесины толщиной в миллиметр уникальный мастер собирает невиданной красоты картины, на которых изображались великолепные дворцы, даже города и, конечно же, портреты великих людей. Такую же высокую сложность и дивную красоту заключает в себе работа писателя над образом Коровьева-Фагота, как, впрочем, и над всеми иными образами романа.
Не перестаю удивляться уникальной фантазии писателя и его остроумию. Ну кто мог подумать, что этот загадочный каламбур находится не где-то в глубинах текста «Мастера и Маргариты», а на самом видном месте? Он красуется в начале романа, сияя своей философской мыслью. Текст «Мастера и Маргариты» полон сложных, порой просто непостижимых шарад и загадок, а также мистики, поэтому даёт возможность для многочисленных прочтений и толкований образов романа. Однако трудно найти более точный прототип Коровьева, чем Гёте! В нём сошлись воедино все тайны и загадки фиолетового рыцаря.
Примечания:
1. Кандинский «О духовном в искусстве». — Ленинград, 1990 г.
2. Интересно, что Скрябин шёл путём размышлений от звука к цвету, а Кандинский — от цвета к звуку. Думаю, что свои уникальные открытия они неслучайно сделали примерно в одно время. Видимо, эта великая идея созрела и, как говорится, висела в воздухе, ожидая своего явления миру.
3. Эзотерики считают, что каждому из цветов радуги соответствует некая добродетель: фиолетовому — жертвенность. Вспомните детскую считалку про радугу, и вы тут же представите последовательность цветов в радуге. Каждый (1 — красный) охотник (2 — оранжевый) желает (3 — жёлтый) знать (4 — зелёный), где (5 — голубой) сидит (6 — синий) фазан (7 — фиолетовый). А ещё Ньютон вычислил, какому цвету радуги какая нота соответствует. Ноты он расположил по радуге, слегка переставив последовательность цветов: до — красный (1), ре — фиолетовый (7), ми — синий (6), фа — голубой (5), соль — зелёный (4), ля — жёлтый (3), си — оранжевый (2).
4. Кстати сказать, Кандинский долгое время жил в Германии и, в частности, в городе Гёте — Веймаре, где, вероятно, он ознакомился с разносторонним творчеством великого немца.
5. В этой связи стоит напомнить не только о герое драмы «Гец фон Берлихинген» рыцаре Геце — борце за национальные идеалы, но и о некоторых действующих лицах «Фауста».
6. Известно, что Михаил Афанасьевич в пору юности пел в церковном хоре.
6а. В книге «О мёд воспоминаний» Л. Е. Белозерской (второй жены Булгакова) есть воспоминание: когда они жили на Большой Пироговской, 35, у их домработницы Маруси был любовник. Он был не то сантехник, не то водопроводчик, звали его Агеич; и был он запойным пьяницей, а когда напивался, приходил к своей зазнобе и пытался петь церковные песнопения. Особенно ему нравилось исполнять псалмы в присутствии Михаила Афанасьевича, благо коммунальные возможности это позволяли. (В то время Булгаковы занимали две комнаты в большой коммуналке.) Часто Агеич величал себя церковным регентом и сообщал, что ему приходилось не только руководить певчими, но и самому петь в хоре и даже быть запевалой. Вероятно, водопроводчик произвёл настолько неизгладимое впечатление, что эту занимательную деталь из его жизни писатель отдал Коровьеву. К сказанному стоит добавить, что этот Агеич обращался к Любови Евгеньевне очень почтительно. Он говорил: «Богиня, вы только послушайте», — и затягивал свои песнопения. Это обращение писатель подарил тоже Коровьеву. Фагот называет богиней Маргариту…
7. Михаил Булгаков «Мой бедный, бедный мастер…». Полное собрание редакций и вариантов романа «Мастер и Маргарита». — Москва, Вагриус, 2006 г., стр. 569.
8. Мне известны два исследователя «Мастера и Маргариты», которые догадались о каламбуре фиолетового рыцаря. Это Татьяна Позднякова и Фима Жиганец. Так же, как и я, они считают, что каламбуром является эпиграф к роману. Но! Подойдя к разгадке образа фиолетового рыцаря близко, они остановили свои размышления и посчитали, что, если слова о добре и зле произнёс Мефистофель, значит, он и является фиолетовым рыцарем. В этой мысли их укрепило то, что гётевский чёрт упомянул о себе как о рыцаре. Мне кажется этого аргумента маловато. Воланд тоже был рыцарем — и что из этого? Они не ответили на целый ряд вопросов, касающихся Коровьева-Фагота, а именно: почему Мефистофель вдруг стал фиолетовым? Почему получил коровью фамилию и прозвище Фагот? Каким образом Мефистофель руководил театром, в связи с чем стал переводчиком? Почему назвал себя Скабичевским? Я не говорю уж о том, что не могу представить ни один храм, в котором Мефистофель мог бы руководить церковным хором. Словом, их догадку о каламбуре я считаю недоработанной, а точнее, в главном они неправы: Мефистофель никак не может быть Коровьевым.
Редактор: Катерина Гребенщикова
Предыдущую часть «Булгаковских шарад», «Таинственный счёт фиолетового рыцаря», читайте здесь.
Больше Чтива: chtivo.spb.ru