Автор статьи в "The New York Times" - обозреватель David Brooks, автор книги “How to Know a Person: The Art of Seeing Others Deeply and Being Deeply Seen” («Как узнать человека: искусство глубоко видеть других и быть глубоко увиденным»):
"Недавно, в магазине Музея современного искусства в Нью-Йорке я обнаружил сумку с надписью: «После знакомства с искусством вы уже не те». "Это приятное чувство, — подумал я, - но правда ли это?" Или, если быть более точным, делает ли потребление культуры - искусства, музыки, литературы - нас лучше?
Много веков назад Аристотель считал, что делает, но в наши дни многие люди, похоже, в этом сомневаются. Опросы показывают, что американцы отказываются от посещения культурных учреждений. С начала 2000-х годов все меньше и меньше людей говорят, что ходят в художественные музеи и галереи, на спектакли и концерты классической музыки, на оперу и балет. Студенты бегут от гуманитарных наук в компьютерные, видимо решив, что профессиональная основа важнее состояния души. Многие профессора, похоже, тоже потеряли веру. Они стали расовыми, классовыми и гендерными политическими активистами. Поэтому учебная программа уже все меньше задается вопросами типа «Как Джордж Элиот изображает брак?» и все больше призывами типа «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Признаюсь, я все еще придерживаюсь старых взглядов о том, что культура гораздо важнее политики или некоторой предпрофессиональной подготовки в области алгоритмов и программных систем. Я убежден, что потребление культуры снабжает наш разум эмоциональными знаниями и мудростью, что помогает нам более широко и осмысленно изучать свой собственный опыт; помогает хотя бы немного понимать глубину того, что происходит с людьми вокруг вас.
Писательница Элис Уокер сетовала, что ей не хватает образов. Она не знала достаточного количества чернокожих писательниц, которые могли бы служить для нее примером и вдохновением, когда она пыталась познать свой мир и рассказать свои истории. Затем она нашла писательницу и антрополога Зору Нил Херстон, которая десятилетия назад указала путь, показала, как видеть и выражать мысли, как писать о жизни своей матери, о вуду, выражая структуру подлинного черного фольклора. Благодаря Херстон у Уокер появился новый взгляд, более глубокий способ приобщиться к своему собственному наследию.
Я бы сказал, что мы, как общество, стали такими грустными, одинокими, злыми и подлыми отчасти потому, что много людей не обучены или не утруждают себя практикой проникать с сочувствием в умы своих собратьев. Мы чрезмерно политизированы и в то же время становимся все более деморализованными, недостаточно духовными и малокультурными.
Альтернатива — заново открыть гуманистический код. Он основан на идее, что, если вы не погрузитесь в гуманитарные науки, вы никогда не столкнетесь с самым важным вопросом: как мне прожить свою жизнь?
Ральф Уолдо Эмерсон, например, утверждал, что мы потребляем культуру, чтобы расширить наши сердца и умы. Мы начинаем с крошечного круга нашего собственного опыта, но постепенно приобретаем более широкие способы видения мира. Давление со стороны сверстников и условности могут пытаться ограничить нас, но гуманистический разум расширяется наружу, охватывая все более и более широкие круги сознания.
Я поступил в тот колледж и в то время, когда многие люди верили, что великие книги, стихи, картины и музыкальные произведения действительно вручают ключи к королевству. Если бы вы изучили их внимательно и глубоко о них подумали, то они улучшили бы ваш вкус, ваши суждения, ваше поведение. Наши профессора в Чикагском университете отточили свой ум и обновили свои сердца, изучая книги и споря с ними. Они горели энергией, пытаясь передать то, что говорят авторы и художники прошлого.
Учителя приглашали нас в увлекательную беседу, в спор, традиции которого восходят к Эсхилу, Шекспиру, Дж.Б.Шоу, Клиффорду Одетсу. Они поддерживали идеи совершенства, основываясь на взглядах тех, кто видел глубже и дальше, на идеях Августина, Сильвии Плат и Ричарда Райта. Они познакомили нас со всем спектром моральных принципов, которые создавались на протяжении веков и сводились к набору ценностей, согласно которым мы и живем: стоицизм, буддизм, романтизм, рационализм, марксизм, либерализм, феминизм.
Идея заключалась в том, что все мы можем улучшить свой вкус и суждение, познакомившись с лучшим: с величайшим искусством, философией, литературой и историей. И это путешествие к мудрости длилось всю жизнь.
Точные науки помогают нам понять мир природы. Гуманитарные науки помогают нам оценивать поведенческие людские модели. Культура и такие науки помогают нам проникнуть в субъективный опыт конкретных людей: как чувствовал себя этот уникальный человек; как другой тосковал и страдал. У нас есть возможность двигаться вместе с ними, познавать мир так, как они его воспринимают.
Из исследований психологов Raymond Mar и Keith Oatley мы знаем, что чтение литературы связано с улучшением навыков эмпатии. Глубокое чтение, погружение в романы со сложными персонажами, изучение историй, раскрывающих сложность мотивов героев или их травм, — это тренировочная площадка для понимания человеческого разнообразия. Это дает нам возможность более точно и всесторонне видеть реальных людей, окружающих нас, лучше понять их намерения, страхи и потребности, скрытое царство их бессознательных побуждений. Полученное в результате знание — не фактическое, а эмоциональное.
Писатель Фредерик Бюхнер однажды заметил, что не все лица, нарисованные Рембрандтом, примечательны. Некоторые из них — просто старики со средней внешностью. Но даже самое простое лицо «настолько показано по-особенному, что заставляет и посмотреть на него по-особенному». Нас вынуждают воспринимать других людей не как обыденных, а чувствовать и уважать огромную глубину каждой человеческой души.
Когда я встречаю картины Рембрандта в музее, я стараюсь видеть нарисованное хотя бы в половину от человечности, которую видел он сам. Однажды в Петербурге мне довелось стоять лицом к лицу с одной из величайших его картин «Возвращение блудного сына». Эту картину он написал в конце своей жизни, когда его народная популярность уже прошла, его финансы были в руинах, жена и четверо из пяти его детей лежали в могилах. Я видел и другие интерпретации этой притчи, но не видел ни одной такой, в которой сын-бунтарь был бы настолько сломленным, хрупким, жалким, почти безволосым и подавленным. Отец окутывает юношу терпеливой, самоотверженной и снисходительной любовью. Пристальные ценители отмечают руки старика. Одна — мужская и защитная. Другая — женственная и нежная. Хотя эта картина посвящена притче, она не преподносит нам какой-то дидактический урок. Мы просто являемся свидетелями эмоционального момента, посвященного разрушению и искуплению, стареющему художнику, рисующему сцену, в которой он воображает, что все его потери восстановлены. Это картина о том, каково это, наконец, осознать свои самые сокровенные стремления — к прощению, безопасности, примирению, дому. Тем временем старший брат сына стоит в стороне, на его лице напряженно пульсирует смесь сложных мыслей, в которых я вижу жесткое презрение, пытающееся подавить полусознательные ростки братской нежности.
Подобный опыт помогает нам понять себя через других — чем мы похожи на них и чем отличаемся. Как выразилась Тони Моррисон: «Когда Фредерик Дуглас говорит о своей бабушке, Джеймс Болдуин - о своем отце, а Симона де Бовуар - о своей матери, то все эти люди — на самом деле являются моей дороге к себе самой; они — мой вход в мою внутреннюю жизнь».
Опыт работы с великими произведениями искусства углубляет наше сознание так, что это трудно описать. Побывать в Шартрском соборе или прочитать «Братьев Карамазовых» — это не узнать новые факты, а почувствовать себя каким-то возвышенным, увеличенным, измененным. В романе Р.М.Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге» главный герой замечает, что с возрастом он начинает воспринимать жизнь на более глубоком уровне: «Я учусь видеть. Не знаю, почему так, но все проникает в меня глубже и не останавливается на том месте, где оно до сих пор всегда заканчивалось».
Телеграм-канал "Интриги книги"