1892 год
«Ростов-на-Дону. В ночь на 12 февраля, в городе Ростове, два злоумышленника проникли со двора в трактирное заведение турецкоподданного Вартана Лалазарова и, взломав конторку, похитили около 50 рублей денег. Один из злоумышленников задержан служащим трактирного заведения на месте преступления, и объяснил, что он – дезертир, бежавший 23 января сего года из 153 пехотного Бакинского полка, в котором по суду лишен унтер-офицерского звания, Иван Войцехов Шанявский. При задержании Шанявского, во время борьбы, ему нанесены поранения острым оружием четырех пальцев правой руки. Поранения оказались легкими. Соучастник Шанявского, как объяснил последний, также дезертир, бежавший из 44-го драгунского Нижегородского полка, Василий Чернявский, с коим оба они прибыли в город Ростов 9-го сего февраля и жили на вокзале железной дороги».
«Ростов-на-Дону. В камере мирового судьи первого участка разбиралось на днях дело. Героем выступил молодой человек Крутиков, которому всего только 19 лет и который успел уже неоднократно судиться за разного рода кражи мировым и окружным судами. Настоящее дело заключается в следующем. 16 января сего года начальник Ростовской почтовой конторы сообщил по телефону в 1-й полицейский участок о том, что в почтовой конторе совершена кража и просил прислать городового, который и привел из почтовой конторы Андрея Викторова и Александра Крутикова, причем первый заявил, что во время подачи им в конторе заказного письма, у него из кармана украден кошелек, в котором было 58 рублей, пять купонов билетов благотворительной лотереи, два купона от серии процентных бумаг и еще один купон от выигрышного билета, и в краже этой потерпевший подозревает Крутикова, так как последний все время терся около Викторова. На вопросы полиции Крутиков отвечал, что он определенных занятий не имеет, содержался в Новочеркасской тюрьме по 5 делам о кражах, виновным в настоящей краже себя не признал. Затем наведена была справка о судимости Крутиков, причем оказалось, что в 1887 году он судился в мировом суде 1-го участка, по обвинению в карманной краже, в 1888 году (14 лет) судился мировым судом 3-го участка, в том же году судился Таганрогским окружным судом за покушение на кражу; в 1889 году судился за карманную кражу, в 1890 году судился за кражу в церкви Новочеркасским окружным судом и, кроме всего этого, Ростовским съездом мировых судей приговорен был к 4 месяцам тюремного заключения. Вообще видно, что Крутиков парень «бывалый», на суде держал себя «бойко», как опытный посетитель суда. Мировой судья, рассмотрев настоящее дело, приговорил Крутикова к 8-месячному тюремному заключению. Вообще кражи денег во время приема корреспонденции у посетителей повторяются не редко, почему и нельзя не приветствовать вполне сочувственно приговор по делу Крутикова – все ж другим не так повадно будет». (Приазовский край. От 13.02.1892 г.).
1893 год
«Новочеркасск. Как миг, как сон пролетела «широкая масленица». Шибко побесился Новочеркасск в последние дни сырной недели, но особенно весел был в конце Великого Поста: в театре публика прощалась с артистами драматического товарищества, прощалась тепло, задушевно. В сословном клубе отплясывали до 7 часов утра, закончив «вечер» традиционным «казачком». Клубная прислуга сбилась с ног, подавая гостям яства и пития сомнительных качеств. Клубный «оркестр» в сотый раз повторял «польки» и «вальсы», придавая музыке танцев характер кошачьего концерта. «Публика» шумела, орала, кричала, но «инцидента» не произошло, хотя некоторые из посетителей и привезли домой в своих карманах женские маски, вероятно, на память о весело проведенных часах… Отдали новочеркасцы должную дань веселой масленице, тряхнули стариной, да так тряхнули, что сам Вельзевул содрогнулся в своем подземном царстве и снова с головой окунулся в свое «болото», и снова предался спячке, несмотря на то, что весна уже незаметно «вступает в свои права», и природа понемногу сбрасывает с себя покровы зимы. Я очень люблю пробуждение природы: весеннее солнышко так приветливо светит с безоблачного неба, воробьи весело чирикают, с улицы доносится «звук колеса», по мостовым бегут ручейки мутной воды, унося с собой в величественную реку Тузлов навоз с обывательских дворов… Сколько поэзии, сколько прелести в этом возрождении природы! К сожалению, новочеркасцы не разделяют со мной моего поэтического настроения: «квартиранты» еще так-сяк, но домовладелец положительно лишен поэтического чутья, лишен настолько, что перенесите его в самый восхитительный уголок Андалузии, например, да прибавьте к тому обстановку Фетовского стихотворения «Шепот…, робкое дыханье» - он самым возмутительным образом предастся созерцанием своих собственных ботинок. Откровенно говоря, я начинаю приходить к печальному заключению, что новочеркасский домохозяин создан как-то иначе. Помилуйте! Наступает весна, чирикают воробьи, стучат колеса; лики барышень расцветают и озаряются улыбками, а он, новочеркасский домохозяин – словно ему нет никакого дела до возрождения природы – ходит по целым дням сумрачный, раздражительный, недовольный. Днем и ночью грезятся ему санитарная комиссия, очистка двора, протокол, мировой суд и прочие, довольно непоэтические вещи. В то время, как барышня, сидя на скамейках Александровского сада и вперев «нежный» взор в двурогую луну, предается сладостным мечтаниям, новочеркасскому домовладельцу лезет в глаза разная чертовщина, вроде судебного пристава, исполинского исполнительного листа и т. п. На масленице эти видения теряли свой острый характер, благодаря обильным жертвоприношениям Бахусу, но с наступлением Великого Поста они стали посещать новочеркасского хозяина с удвоенной силой. И чего бы, кажется, мучится новочеркасскому домохозяину? Почистил бы свой двор, и видения оставили бы его в покое, и наслаждался бы он вместе со мною и своими «квартирантами» прелестью наступающей весны. Если же он действительно не чувствителен к красотам оживающей природы, то, по крайней мере, хоть бы ходы правильные в винте делал. Нет, он мучается сам и заставит помучиться и санитарную комиссию, и мирового судью, и судебного пристава. Чем же объяснить эту странную психологическую дилемму? Я не психиатр и потому разрешать этот вопрос не берусь, а отсылаю его к специалистам. Как бы там ни было, но новочеркасскому домовладельцу, с наступлением весны, следует почиститься ранее того, как к нему во двор заглянет санитарная комиссия: не нужно забывать, что грозная эпидемия холеры, как и в прошлом году, не заставить себя долго дожидаться, и что тогда уже будет поздно, когда она является неожиданной гостьей». (Приазовский край. 39 от 13.02.1893 г.).
1894 год
«Ростов-на-Дону. К мировому судье 2-го участка в одно и то же время поступили три жалобы по одному делу, в котором действующими лицами являются почти все жильцы-соседи одного дома, передравшиеся между собой. Мать и сын Штейнберг жалуются на мать и сына Капитульских и на супругов Прохоренковых за оскорбление словами и действием, и, наоборот, последние уже «квартетом» жалуются на первых за такую же обиду. 12-го числа вся эта полудюжина воюющих между собой соседей предстала перед судьей, приведя с собой еще около дюжины свидетелей, сторонников одной и другой сторон. Мировой судья, имея в виду, что главный акт этой трагикомедии, т. е. драка между господами и госпожами Штейнберг, Капитульскими и Прохоренковыми, имел место на улице, что здесь, следовательно, произошло прямое нарушение общественной тишины и порядка, предложил покончить сторонам междоусобицу миром, предупредив, что, по разбору дела, вероятно, придется всех их приговорить к наказанию по ст. 38 уст. о наказ. Однако же, ожесточенные противники и противницы не согласились пойти на мировую, так что пришлось допросить целый ряд свидетелей. Из показаний этих свидетелей можно было прийти только к одному заключению, что «все дрались», почему мировой судья, оставив жалобы без последствий, за взаимностью обид, признал, что драка, произведенная на улице, есть прямое нарушение общественной тишины и порядка, и приговорил всю почтенную компанию: троих к аресту на 4 дня, и троих к штрафу на 3 рубля».
«Ростов-на-Дону. Жена мастерового, Мария Хатникова, в поданном мировому судье 3-го участка прошении, жалуется на мужа своего, Гаврилу Хатникова, на свое некрасное с ним житье и говорит, что вот уж 20 лет в супружестве и переносит терпеливо много горя, постоянные побои, не ограничивающиеся только ею, но достается в изобилии также их детям, но что, наконец, ей стала невмоготу такая жизнь, почему она и просит судью поступить с мужем по закону. 12-го января супруги предстали перед судьей. Угнетенный, жалкий вид еще не старой и довольно симпатичной жалобщицы подтверждает истинность ее печальной повести. Гавриил Хатников – тип пропойцы-мастерового, с «фонарями» на одном глазу и давно нечесаной бородой и головой, смотрит мрачно. Мировой судья предлагает супругам помириться. Бедная женщина объясняет, что она не желает наказывать строго мужа и просит только обязать его подпиской, чтобы он в будущем поумерил свои дикие наклонности. При этом она добавляет, что она кормит себя и детей непосильным швейным ремеслом, муж же, хороший механик, заработанные деньги пропивает и еще требует ее кровные гроши. После долгих переговоров супруги приходят к соглашению, и нежный Гаврила дает подписку вести себя впредь лучше по отношению к семье. На основании этого мировой судья дело прекратил».
Продолжение. На этот раз на того же Гаврилу Хатникова жалуется сестра его супруги, Мария Бубнова, за то, что он постоянно оскорбляет ее, называя «публичной женщиной» и, вообще, не дает ей покоя, врываясь в ее квартиру и производя там дебоши. Объясняет жалобщица такие действия Хатникова тем, что она укрывает у себя жену его (ее сестру) с детьми в тех случаях, когда Гаврила, напившись до безобразия, учиняет над ними расправу, что бывает нередко. Обвиняемый говорит, что жалобщица его хватила железной кочергой по лицу, чему представляет «вещественное доказательство», в виде своей собственной избитой физиономии. Оказывается, однако же, что «унтер-офицерская вдова сама себя высекла», так как целый ряд свидетелей показывает, что у пьяного Хатникова является частая наклонность «биться головой и физиономией о стены и пол». При этом свидетели добавляют, что и они, как соседи Хатникова, часто дают у себя временный приют несчастной его жене, когда она вынуждена бежать из своей квартиры от побоев, за что и на их долю перепадает не мало оскорблений со стороны его. Вообще, свидетели охарактеризовали Хатникова, как человека и семьянина, с самой неприглядной стороны. Мировой судья, признав доказанным факт оскорбления Бубновой, приговорил Хатникова к аресту на 10 дней.
Финал. «На бедного Макара все шапки валятся». Так повалились на того же Хатникова жалобы со всех сторон. Третья и последняя жалоба на него была со стороны домохозяина, о выводе его из квартиры, как квартиранта буйного, вечно пьяного, от которого нет покоя всем другим жильцам дома. Мировой судья, удовлетворил эту просьбу, обязав Хатникова к 17 февраля очистить квартиру».
«Деревня Новозачатная. В волости нашей вот уж несколько лет проживает подаянием народа женщина, которую каждый из жителей именует «тряпичницей». Название это дано ей потому, что она, в буквальном смысле слова, с головы до ног покрыла себя тряпками, непохожими на обыкновенное женское одеяние, не сделав даже исключения для лица, рук и ног. Одни лишь глаза, до сих пор бойкие и пронзительные, как из маски, выглядывают из тряпок. Напоминая собою старинных русских юродивых, изнурявших свое тело самобичеваниями, старушка и сама не прочь называться такой; если же к ее эксцентрическому образу жизни прибавить еще и то, что у нее за пазухой, под мышками и везде, где только возможно, находятся всегда камни, то можно и на самом деле утвердить за нею прозвище юродивой. На вопросы любопытных: почему она, будучи еще не очень старой, наложила на себя такое позорище, старушка отвечает одним и тем же поддельно-тонким голосом: «Так хочу наложить «покуту» на себя». А «покута», как видите, довольно тяжелая. Когда ей предлагают лучшую одежду, горячее кушание или мягкий кусок хлеба, она под различными предлогами отказывается от этого удовольствия; но если уж слишком набиваются, она, чтобы не оскорблять доброго человека, берет, что ей дают, но только для того, чтобы лакомый, по ее мнению, кусок отдать первому встречному, пищей же ей самой служит преимущественно сухари в самом плохом виде.
При появлении этой эксцентричной женщины в наших местах на нее сначала смотрели весьма подозрительно, думая, что она обманщица, пьяница, каких, к несчастью, встретить у нас, в деревнях, не редкость; но с течением времени безукоризненная жизнь старушки покорила жителей в ее пользу. Помню, когда-то, при встрече с ней, дети и более взрослые не давали ей покоя, приставая к ней с расспросами о ее происхождении и насильно сдирая с ее лица тряпье, чтобы посмотреть на чучело; теперь же все относятся к ней с почтением и с каким-то невольным страхом».
«Новочеркасск. В 18… году в войсковом госпитале состоял на службе в качестве главного врача Ч-в. Он давно уже умер и после смерти не оставил детей и никаких наследников. Звание медика, а затем и должность главного врача войскового госпиталя он получил благодаря женитьбе на дочери одного профессора. Заняв известное общественное и служебное положение, до которого он, при других условиях, никогда бы не поднялся, он бросил жену и жил одиноко. Она уехала к отцу в столицу. Ч-в характера был грубого, это был в полном смысле деспот. Он носил клички: «коновала», «конского оператора», «инквизитора». И на самом деле, эти клички оправдывали его некоторые служебные действия, на которые тогдашнее начальство смотрело, как на законные. В то время служба казачья была тяжелая, и казаки частенько уклонялись от нее под предлогом болезней. Из управлений окружных атаманов в войсковой госпиталь присылали таких казаков на «испытание». Испытывал их сам лично Ч-в ледяной водой. Испытание эти были жестоки и невероятны. Приведу здесь два факта этого рода, которые в настоящее время покажутся легендарными. Однажды в госпиталь прислали на испытание глухонемого калмыка, подлежавшего командированию в полк. Калмык на вид был плотного сложения и цветущего здоровья. По приказанию Ч-ва калмыка раздели донога и посадили в ванну, наполненную холодной водой. Через 10 минут он затрясся точно в лихорадке, тело его покраснело, но он не издал ни единого звука. Тогда принесли высокую лестницу, поставили ее возле ванны. На лестницу влез фельдшер и с высоты стал лить на голову калмыка тонкую струю холодной воды. Калмык испытания этого не выдержал и страшно закричал: «Здоров, бачка, ей-Богу здоров, прости, бачка! Ой, ой, пойду служить»! И как сумасшедший выскочил из ванны. Такое испытание возвратило калмыку и речь, и слух, а в Ч-ве и других врачах возбудило гомерический смех. Находившиеся при этом больные смотрели на эту дикую сцену с затаенным возмущением в душе. А вот другой еще более страшный факт. В госпиталь поступил на испытание худой больной казак, у которого была чахотка. На вопрос Ч-ва: «Ты здоров»? «Никак нет, ваше благородие, болен» - ответил тот.
- Врешь, подлец! – сказал Ч-в и обратился к служителям. – В ванну его!
Больного раздели и посадили в ванну с ледяной водой. Прошло пять минут, он затрясся и стал умолять о пощаде, говоря, что он здоров и желает служить. Его вынесли из госпиталя и отправили к окружному атаману, а последний отправил его в полк. Надо заметить, что после ванны больным давали водку. Вот какова была наша любезная старина. Чем-то ужасным от нее веет. В этой сатире царила грубость, бесчеловечность и полнейшее невежество. Старожил».
«Ростов-на-Дону. По размеру своих оборотов, по хлебной торговле и по своему хлебному отпуску, Ростов-на-Дону является одним из значительных русских портов, главное – портом, развитие торговых оборотов которого постепенно продвигается вперед. В период с 1871 года по 1880 год город Ростов отпускал за границу всего 1850 тысяч четвертей, тогда как за период с 1881 года по 1885 года вывоз хлеба из Ростова увеличился до 3517 тысяч четвертей, в 1889 году отпуск его развился до 39702715 пудов (650330 тонн), в 1890 году – до 49207189 пудов (806014 тонн), а в 1891 году, не смотря на запрещение вывоза, последовавшее в конце года, он вся-таки превышал цифру пятилетия 1881 – 1885 годов и составил 37932640 пудов (621337 тонн).
Столь важное значение ростовского порта в деле нашей хлебной торговли и, в свою очередь, первостепенное значение хлебной торговли для Ростова, строящего свое благополучие, в большей или меньшей мере, на размере своего хлебного отпуска, заставляли бы думать, что у нас обращено должное внимание на упорядочение этого дела и приняты меры к устранению причин, тормозящих развитие экспортной деятельности. На самом деле, однако, ничего подобного нет. Многие ростовские хлеботорговцы, особенно из второстепенных, так называемых амбарщиков и ссыпщиков, очень часто прибегают к довольно неблаговидным приемам, с целью получения возможно больших барышей на хлебе. Они практикуют всевозможные подмеси к хлебу, примешивают к нему разные отбросы, сдают партии, часто несоответствующие условленной и выданной пробе. Конечно, солидные хлебные фирмы, имеющие постоянные и прочные торговые сношения с заграничными купцами, не делают этого, но манипуляции более мелких хлеботорговцев, у которых они скупают хлеб для отправки за границу, производят свое и в результате репутация ростовского хлеба за границей далеко неважная. Да и не следует этому удивляться, зная, до какой степени бывает нередко засорен хлеб, вывозимый из Ростова за границу.
Другой язвой ростовской хлебной торговли следует считать злоупотребления сводчиков-кулаков и амбарщиков по отношению к казакам и крестьянам-производителям. В Ростов подвозится обыкновенно гужом не менее 9 – 10 миллионов пудов зерна в год. При этом происходят такие вещи. Для эксплуатации производителей, в Ростове существует особый класс кулаков-сводчиков, которые «работают» вне Ростова, выезжая за 30 – 35 верст навстречу хлебным обозам. Там сводчик сманивает неопытного подвозителя, везет его в Ростов и рекомендует его какому-нибудь из скупщиков-амбарщиков, которых так много в Нахичевани и на окраинах Ростова. За свое маклерство сводчик получает от 50 до 70 копеек и даже 1 рубль за каждую четверть. До тех пор, пока он найдет покупателя, он обязан содержать продавца и его лошадь, поить продавца водкой и всячески развлекать его. Конечно, он старается поскорее избавиться от своего клиента и устраивает сделку на самых невыгодных часто для последнего условиях.
Сводчик передает мужика или казака амбарщику, который сам или через своих приказчиков немилосердно обмеривает и обвешивает его. Перед глазами опьяневшего крестьянина сплошь и рядом 100 четвертей принимаются за 90 и менее. Да и трезвому трудно уследить за амбарщиками, знающими все средства надуть его, начиная от фальшивых мер, выгнутых днищ и кончая «обрезанием» дна скалкой, подсовыванием пальцев и т. д. Случается, что амбарщик соблазняет продавца, давая ему лишних 30 – 40 копеек за четверть против рыночной цены, и тот идет на удочку, расплачиваясь за эту надбавку не одним лишним рублем.
Злоупотребления, существующие в ростовской хлебной торговле, увеличивают стоимость хлеба, бьют по карману производителей, теряющих по минимальному расчету, по крайней мере, около 2 миллионов в год, портят репутацию ростовского хлебного рынка, и потому против них должны быть приняты самые энергичные меры». (Приазовский край. 41 от 13.02.1894 г.).