Несомненно, что Византия и западные страны всегда поддерживали между собой экономические, политические и религиозные контакты. Но всё-таки непосредственным взаимодействием двух цивилизаций можно назвать именно эпоху Крестовых походов, когда империя вынуждена была смириться с проходом по своей территории большого количества западных войск.
Никого не удивит, что отношение к завоеванию Святой земли по-разному воспринималось католиками и мусульманами. Позиция византийцев не могла быть столь однозначной. С одной стороны, было бы странно христианам не одобрять идею освобождения священных мест из рук иноверцев. Тем более, что мусульманские правители оставались врагами Византии.
Но при этом византийцы не забывали, что после 1054 года воспринимать западных рыцарей в качестве братьев по вере также можно было лишь с определённой натяжкой. Свою роль сыграли и экономические трудности, связанные с обеспечением похода, а также пугающие политические перспективы соседства со свежеобразованными крестоносными государствами. Нельзя также забывать о том, что территория Палестины в своё время до арабских завоеваний входила в состав именно Византии, и император был бы не против возобновить свою власть над этими землями. Всё это привело к тому, что крестоносное движение описывалось византийскими авторами крайне неоднозначно.
Это можно проследить уже по описанию целей крестоносцев. Анна Комнина в "Алексиаде" старается не давать всем западным воинам единой оценки. Она признаёт, что многие, действительно, были вдохновлены идеей служения Богу и церкви. Но при этом немало феодальных правителей отправились в этот поход с целью поправить своё финансовое состояние и приобрести новые владения. Причём Анна разделяет опасения некоторых византийских сановников, которые полагают, что одной из целей алчности крестоносцев вполне может стать и сама империя.
Вот как говорится об этом в "Алексиаде":
"Люди простые, искренние хотели поклониться Гробу Господню и посетить святые места. Но некоторые, в особенности, такие как Боэмунд и его единомышленники, таили в себе иное намерение: не удастся ли им в придачу к остальной наживе попутно захватить и сам царственный город".
Зная, что произошло впоследствии в 1204 году, византийскую принцессу сложно упрекнуть в излишней подозрительности.
Оценки Анной даются на уровне не только социальных групп, но и отдельных личностей. Так она не сомневается, что знаменитый проповедник Пётр Пустынник и в самом деле мечтал лишь об освобождении Святой земли, но вот поверить в такие же благие намерения графов Боэмунда и Готфрида, которые уже имели у византийцев не самую лучшую репутацию, Комниной достаточно сложно.
Сообщения Анны противоречат сведениям западных хронистов о том, что якобы византийский император сам просил помощи у европейских правителей в борьбе с мусульманами. Если судить по тексту "Алексиады", то начало крестового похода стало для византийцев полной неожиданностью.
В целом же, у византийцев, видимо, не было чётких представлений о структуре западного общества. Поэтому даже образованные ромеи, включая автора "Алексиады" стараются перенести на крестоносцев привычную им византийскую структуру. Так Анна не обладала познаниями о системе феодальных титулов. Практически все военачальники у неё именуются графами, а сам этот титул воспринимается, как связанный исключительно с военной службой. Графского титула удостоился даже Пётр Пустынник, который его иметь не мог в силу своего происхождения.
Видимо сами наименования титулов, хоть и были знакомы, но их значение чётко не понималось. Так в "Алексиаде" можно найти упоминание, что поход наряду с графами и герцогами возглавляли короли. Но в первом крестовом походе ни один король не участвовал.
Очевидно византийцам была не совсем понятна западная система, где главнейшую роль в определении статуса человека играло именно происхождение, а личные заслуги отходили на второй план. Для Византии определяющим моментом была именно должность, которую занимал чиновник, причём даже человек скромного происхождения, благодаря своим способностям или же просто по прихоти императора, мог быть вознесён на самую вершину.
Нельзя сказать, что византийцев особо интересовали внутренние взаимоотношения в крестоносной армии, но Комнина всё-таки выделяет несколько характерных черт. Она отмечает, что в рыцарской среде не наблюдалось взаимного доверия. При дележе добычи все совместные интересы отступали на второй план. Ради увеличения своей доли, крестоносцы готовы были обманывать и предавать не только византийцев, но и своих же соратников.
Византийцы обращают внимание на важность для западных сеньоров поддержания своего социального статуса. Это очень ярко проявилось в вопросе о присяге, которую требовал от крестоносцев император Алексей. Если для одного из графов подобное требование не было чем-то из ряда вон выходящим, то подобный же шаг для королевского брата мог рассматриваться как признак его слабости.
Поэтому отношение к присяге Готфрида, несмотря на связанный с этим скандал, вызывает у Анны определённое уважение. А вот согласие королевского брата Гуго принести вассальную присягу воспринимается с усмешкой. Впрочем, этому могло способствовать то, что буквально за несколько дней до этого он претендовал на статус равный императорскому.
Недоверие друг к другу у крестоносцев вызывает несогласованность действий. Это приводило к тому, что императору и его окружению приходилось тратить на переговоры с западными пришельцами крайне много времени - ведь с каждым руководителем приходилось договариваться в отдельности. Конечно, в каком-то смысле это было выгодно для Византии, позволяя играть на противоречиях в стане крестоносцев.
В сочинении Анны можно найти мало упоминаний о внешности участников похода или их вооружении. Про доспехи рыцарей Анна отзывается следующим образом:
"представляют собой железную кольчугу, сплетенную из вдетых друг в друга колец, и железный панцирь такого хорошего железа, что оно отражает стрелы и надежно защищает тело воина".
Про оружие можно найти отзыв, что оно слишком тяжёлое и делает действия воина в бою слишком медленными. Скорее всего, для подобной оценки Комнина пользовалась отзывами людей, которые разбирались в воинском деле. Вообще сведения о тактике и стратегии крестоносцев были доступны автору "Алексиады" не непосредственно, а через множество очевидцев и участников.
Можно заметить, что византийцы стараются приписать все положительные моменты, связанные с крестоносным войском, византийскому влиянию. Так, говоря о наличии у западных рыцарей специальных осадных машин и башен, Анна настаивает, что всё это было позаимствовано у византийцев, если не в виде готовых приспособлений, то хотя бы как конструкторская идея.
Конечно, вряд ли византийцы могли оставаться абсолютно объективными при описании людей, которые рассматривались, в первую очередь, как источник постоянных проблем. Поэтому, когда Анна говорит о том, что крестоносцы не умеют подчиняться приказам даже на поле боя, отличаются крайним упрямством, корыстолюбием, неумением слушать советы, надо понимать, что не стоит воспринимать это как истину в последней инстанции.
В тоже время, византийцы всё-таки признавали за крестоносцами в качестве воинов целый ряд сильных сторон. Сюда кроме отваги относили и воинскую хитрость, которая в глазах византийцев однозначно оценивалась положительно.
В своих рассказах о тактике крестоносцев Анне очевидно приходилось опираться на рассказы отцовских полководцев. Конечно, далеко не о всех событиях они могли предоставить полноценные сведения. В византийских источниках можно найти подробные рассказы о взятии крестоносцами Никеи и Антиохии, в которых принимали определённое участие и императорские воины. А вот уже про главную цель похода, взятие Иерусалима, рассказы становятся гораздо менее подробными.
Мотив варварской сущности крестоносцев в произведении Анны звучит довольно отчётливо. Западные рыцари не умеют воевать по правилам военной науки, так как её понимают византийцы. Поэтому, якобы, несмотря на всю личную храбрость крестоносцев, их легко победить, если сражаться по правилам. Главное, что нужно, это выдержать первый натиск рыцарской кавалерии, а дальше всё уже будет не так трудно. Впрочем, византийцы признавали, что сделать это на самом деле не так уж и просто.
Объяснение того факта, что император не принял непосредственного участия в походе тоже сводится к тому, что войско крестоносцев рассматривалось им как слишком ненадёжное для такого серьёзного мероприятия.
Можно привести неоднократные примеры двойных стандартов при описании крестоносцев. Так Анна осуждает их за то, что во время осады крепостей те часто прибегают к обману. Но при описании подобных действий самих византийцев, оправдание для соотечественников у Комниной всегда находится.
Когда мы говорим про отношение византийцев к крестоносному движению, то невозможно обойти вниманием вопрос о религиозных разногласиях. Ведь декларируемой целью походов были как раз религиозные мотивы. Именно противопоставление религиозных традиций стало одной из главных причин невозможности взаимопонимания между византийцами и представителями западной цивилизации. К моменту начала первого крестового похода, после разделения церквей на католическую и православную прошло не более 50-ти лет, многие богословские и культурные различия ещё не сформировались, но тем не менее этот фактор стал одним из важнейших критериев для оценки людей в системе "свой-чужой".
В "Алексиаде" содержится не так уж много непосредственных упоминаний о религиозных особенностях крестоносцев, но и на этом материале можно определить, каково было отношение к ним византийцев именно как к "латинянам", "папистам".
На первый взгляд, можно было бы думать, что крестовые походы могли бы послужить делу сближения церквей. Ведь на первый план выходила борьба с давним общим врагом - мусульманскими государствами. Но на самом деле именно в ходе крестовых походов происходит максимальное отделение церквей друг от друга.
Одна из главных причин этого заключалась в том, что византийцы не готовы были увидеть в походе западных рыцарей на Восток именно религиозное действие, объясняющееся благочестивыми причинами. В качестве главных мотивов крестоносцев выделяются лишь корыстные. Причём практически всегда присутствует обеспокоенность, что католики не удовлетворятся завоеванием лишь территорий, находящихся под контролем мусульман, а будут претендовать и на принадлежащее империи.
Именно на крестоносцев стараются византийцы возложить ответственность за начало религиозного конфликта. Именно католики, по мнению Анны, отказываются видеть в византийцах своих братьев по вере. В качестве конкретных доказательств рассказывается о действиях того же Боэмунда, который настраивает католическую церковь против Византии.
Анна довольно подробно описывает убийства крестоносцами христиан, причём при описании этих жестокостей действия католиков сравниваются с одной из еретических сект в самой Византии. Отсюда остаётся не так уж много до открытого объявления католиков еретиками.
Анна особо подчёркивает, что убийствам подвергаются даже православные священники, которые пытались смягчить жестокость крестоносцев, н на последних не оказывают никакого действия ни "священные облачения", ни "кресты и евангелия".
Комнина старается показать, что в начале похода византийцы готовы были рассматривать перспективу примирения церквей и лишь из-за жестокости крестоносцев были вынуждены отказаться от этой идеи.
В "Алексиаде" можно найти обвинения рыцарей в том, что они отказываются от мирных заповедей христианства, и даже их священнослужители больше напоминают воинов. Вот как звучит это обвинение.
"Мы руководствуемся канонами, законами и евангельской догмой: не прикасайся, не кричи, не дотрагивайся, ибо ты священно служитель. Но варвар - латинянин совершает службу, держа щит в левой руке и потрясая копьем в правой, он причащает телу и крови Господней, взирая на убийство, и сам становиться мужем крови".
Большинство историков сходятся на том, что вряд ли Анна разбиралась в тонкостях католической службы. Привнесение в религиозные ритуалы некоей воинской обрядности было для неё достаточным основанием для обвинения в ереси. При этом сами византийцы вовсе не чурались искать божественной помощи для обеспечения воинских успехов.
Вообще, в описаниях Анны религиозные обряды крестоносце очень тесно переплетаются с воинскими, что опять же рассматривается как повод для обвинения в недостаточном благочестии. Вот описание одного из таких обрядов, данное со слов одного из католических рыцарей.
"В той местности, откуда я родом, есть храм на перекрестке, сооруженный в древние времена, туда приходит каждый, кто хочет сразиться на поединке. Вооруженный для единоборства он просит там помощи у Бога и остается в ожидании того, кто отважится принять его вызов".
В этом описании можно увидеть обряд посвящения в рыцари, но вряд ли его стоит рассматривать именно как неотъемлемую часть религиозных представлений, как это делает Комнина.
При этом византийцы всё же признавали существование определённого религиозного единства между собой и крестоносцами. Проявлялось оно, например, в трепетном отношении к религиозным символам и реликвиям.
Здесь вновь можно встретиться с двойственным отношением византийцев к крестоносному войску. Анна допускает, что масса рядовых участников и в самом деле руководствовалась религиозными мотивами. Тот же Пётр Пустынник при описании его многочисленных недостатков ни разу не обвиняется в двуличии или отстутствии искренней веры. Собственно, тот факт, что византийцы всё-таки приняли крестоносцев на своей территории и даже включились в военные действия на их стороне, говорит о наличии определённого взаимопонимания.
Разумеется, когда мы говорим про отношение византийцев к крестоносцам и их восприятие людей другой культуры, надо понимать, что византийское общество тоже было далеко не однородным. Каждая из социальных групп этого общества могла иметь свои особенности восприятия чужеземцев.
Если доверять информации в "Алексиаде", то наиболее предвзятое отношение к крестоносцам характерно как раз для императора. Он отличался негативным отношением практически ко всем рыцарям. Впрочем, подобное отношение легко объясняется тем, что у Алексея уже был опыт военного противостояния с европейскими правителями. Причём сын его давнего врага Боэмунд являлся одним из ведущих участников крестоносного движения. Именно император с крайней степенью сомнения относился к религиозным целям похода. Он был знаком с честолюбивыми планами, которые вынашивал в отношении его государства совсем недавно Роберт Гвискар и, видимо, считал, что нельзя рассчитывать на то, что подобные планы были полностью забыты на Западе.
При этом у императора также сохранялось желание дипломатически переиграть крестоносцев, попытаться их руками вернуть под свой контроль те территории, которые когда-то принадлежали империи. Это сочетание опасения и надежды могло приводить к довольно противоречивому отношению к "латинянам".
Но даже и император всё-таки готов отмечать добродетели отдельных крестоносцев. Анна упоминает о некоем Исангеле, который заслужил императорскую любовь своим выдающимся умом и чистотой жизни.
Отношение византийской элиты к пришельцам видимо не было однозначным. Различные придворные партии могли по-разному оценивать перспективы взаимодействия с крестоносцами. В данном случае даже такая любящая дочь, как Анна, не готова во всём разделять позицию своего отца.
Анна всячески стремится подчеркнуть, что, несмотря на все сомнения и опасения, к крестоносцам всё-таки отнеслись, как к друзьям и союзникам.
На примере "Алексиады" можно увидеть действие такого социального механизма, как отзеркаливание, перенос собственных опасений и желаний на потенциального противника. Анна часто переадресовывает мысли своего отца Боэмунду, который вообще выведен в её произведении в качестве главного врага. Так именно Боэмунду приписывается Анной утверждение, что император планировал его отравить.
Ещё одно обвинение, которое предъявлялось практически всем крестоносцам, заключалось в том, что они не готовы были признавать своё нахождение в чужом доме и следовательно необходимость придерживаться традиций хозяев. Преднамеренные или нет, но постоянные нарушения этих традиций приводили к вспышкам конфликтов, в которых византийцы склонны были винить лишь одну из сторон. А улаживать конфликты с помощью мирных переговоров мешала опять же непомерная гордыня крестоносцев. При этом правда стоит отметить, что практически всегда, даже после конфликтов, которые приводили к применению оружия, эти переговоры всё-таки возобновлялись.
Ухудшение отношений происходит после того, как император окончательно понимает, что крестоносное войско не собирается передавать ему контроль над отвоёванными территориями, соответственно, империя терпит ущерб, но при этом не имеет никаких благоприятных перспектив в случае успешного завершения похода.
Император постоянно настаивает на том, что главы крестоносных государств должны приносить ему вассальную присягу и владеть территориями только с разрешения Византии. Крестоносцы в большинстве своём эти требования и просьбы игнорируют.
Впрочем, иногда византийцам удавалось добиться от крестоносцев определённых уступок, пользуясь временными неудачами западных рыцарей. Даже гордый Боэмунд вынужден был обращаться за помощью к императору, а тот оказывал ему милость.
"Это попросил он и сразу же склонил самодержца к своим просьбам. Боэмунд был возведен в сан севаста, получил много денег и отправился обратно к своему войску".
Впрочем и здесь нельзя говорить о полном разрыве отношений. Император, в частности, пытался выкупить крестоносцев из мусульманского плена и оказывал желающим вернуться домой определённую помощь.
Бытовым вопросам в "Алексиаде" уделено не так уж много внимания. Но и здесь описание строится по тому же стандарту. Византийцы описываются как гостеприимные хозяева, которые готовы всячески удовлетворять прихоти своих гостей, буквально осыпая их подарками и устраивая для них роскошные приёмы. При этом крестоносцы не ценят всех этих стараний, оказываются крайне неблагодарными гостями. Очень часто такие выводы делаются на основании несоответствия поведения крестоносцев со стандартными правилами византийского этикета, которые могли быть западным рыцарям просто неизвестны.
Крестоносцы не соответствовали представлениям о том, как себя должен вести человек, относящийся к аристократии. Латиняне воспринимались как люди невоспитанные, грубые, лишённые изящества, неспособные поддержать интеллектуальный разговор. При этом стоит отметить, что крестоносцы и не пытались как-то поправить положение, считая нормой именно своё поведение, презрительно относясь к греческой утончённости.
