#Архивныймомент — первомай 1992 года. За большим столом собрались гости первой выставки Семёна Файбисовича в галерее OVCHARENKO (до 2018 года — «Риджина»). С проекта «Последняя демонстрация» началась история сотрудничества художника с галереей. На открытии читал стихи Тимур Кибиров, Олег Кулик разливал вино — застолье случилось внутри панно, воссоздающего возвышенную среду первомаев. Публикуем текст искусствоведа Людмилы Бредихиной о живописи Файбисовича, показывающей жизнь без «живописности».
«Когда искусство включает, «пропускает» в себя реальность, сама эта реальность становится искусством, перерождается». М. Айзенберг, «Преодоление материала».
«Какое-то время мне казалось, что он будет всю оставшуюся жизнь писать стекло, стекло, стекло… Но по счастью, этого не произошло. Пройдя как через чистилище, сквозь мир теней, реальность получила, наконец, пропуск в картину». М. Айзенберг.
Кажется, нет ничего более противопоказанного желанию художника обрести реальность «в формах самой реальности» (Р. Барт), чем живопись. Ведь реальность живописца, только если смотреть на неё уже сквозь известные искусственные фильтры — осень, как у Левитана, лес, как у Шишкина, море, как у Айвазовского… Искусство, в большей или меньшей степени всегда следовало за действительностью, наследовало ей, распоряжаясь этим наследством эксцентрично — иногда до безумств, иногда до безумия. Но очевидно, в той или иной степени, всегда существовала и обратная связь, и жизнь наследует искусству, то есть становится именно такой, какой мы её видим. А видим мы её, как правило, изображённой. Не изображённая, она незаметна, как воздух, и ускользает сквозь пальцы, не удержать. Хочется остановить её, разбить на кадры, картинки, картины, чтобы вглядываться долго, с удовольствием или отвращением, не торопясь.
Семён Файбисович, оставаясь в рамках традиционной станковой картины, ставит перед собой задачу увидеть жизнь-как-она-есть, без «живописности». А живопись без «живописности» — это по сути дела фотокадр. И Семён действительно работает с фотоаппаратом и проходит по рангу фотореалиста (с обязательными уточнениями типа «фотореализм с душой» или «фотореализм с элементами литературности»). Можно понять желание М. Тупицыной сравнить картину Файбисовича с «оригинальным» фотовидом, чтобы выяснить, что не устраивало художника в нем и почему он не фотограф. Действительно, интересно. Хотя и без этого понятно, что фотография для него – слишком «гипер», фотообъектив делает взгляд на реальность остекленевшим, слишком остекленевшим, чтобы жизнь-как-она-есть могла быть увиденной сквозь него.
Секрет «оживлённости» полотен Файбисовича в том, что он умеет скрыть некоторую – видимо, неизбежную – неодушевлённость воспроизведённой реальности, используя необычный фильтр – стекло.
Мутноватое, чуть заметно тонированное оконное стекло ранних серий становится всё больше и больше и всё прозрачнее. При этом его присутствие делает все заметнее – оно бликует и отражает. В «Последней демонстрации» этот прозрачный фильтр уже не локализован. Стекло бликует, отражает, присутствует всюду. Всюду, где жизнь. Исчезая там, где начинается собственно территория искусства – где грунтованный холст, чистый цвет и никаких сюжетов…
Картина, похоже, действительно не исчерпала своих возможностей. Ей никогда не представлялась возможность изобразить что-то не заслуживающее нашего внимания, так, что-то такое непонятное, ничего особенного. Картина как раз гарантировала, что изображённое — не пустяк. Семён впускает в картину как раз это «ничего особенного» — солдаты мороженое едят. Его взгляд внимателен и спокоен, нейтрален, но остекленевшим он не бывает…
В ранних сериях часто эмоции зрителя можно предсказать (и привычную усталость, и привычное отчаяние — «как нам привыкнуть к родной земле?»), хотя в них это нигде не форсируется. В «Последней демонстрации» эмоциональная реакция зрителя непредсказуема, потому что не предусмотрена. Ни усталости, ни отчаянья, ни веселья особенного — ничего. И это удивительно, непривычно. Можно смело сказать, что это «хорошая» живопись, но, кажется, это не главное. Мне кажется, как раз о главном говорит друг художника, «очевидец» и поэт Михаил Айзенберг: «Схватка с жизнью в её самом конкретном, самом будничном, самом дешёвом выражении начинается, когда живопись перестаёт быть заведомо “хорошей”, а начинает быть такой, какой она должна быть. Когда она возникает сама собой, уже непонятно из чего. Кто победит? Кто кого перетянет? В поединке искусства с жизнью одно из двух должно заставить другое изменить свою природу. Не перерождается ли в этой борьбе живопись? Остаётся ли искусство искусством?»
Сквозь картину, как сквозь окно сквозит безусловная реальность - искусство наследует жизни. Но и жизнь наследует искусству, и думается эта жизнь будет часто иметь цвет и привкус прозрачной живописи Семёна Файбисовича.
Смотрение сквозь ничем не ограниченный, многослойный прозрачный экран становится необходимым условием виденья мира. Странно, почему?
Мне кажется, Семён переступил черту, когда реальность остаётся отстранённой категорией и позволяет с собой работать, разбивать на кадры, рассматривать. Реальность «поехала», сдвинулась с места, дёрнулась, как отражение её в закрываемом окне. Но в рамках картины.
Без стекла невозможно членить, кадрировать жизнь-как-она-есть. Но художника не устраивают уже и эти плывущие кадры. Ему хочется общей картины бытия, панорамы – но в рамках картины. И картина разрастается, как и это удивительное стекло, сквозь которое художник смотрит, пытаясь решить задачи – а решаются ли они? – живопись без живописности, размытый, как блик, кадр и границы картины, реальность в формах самой реальности и авторский взгляд. Сквозь стекло.
«Какое-то время мне казалось, что он так и будет всю оставшуюся жизнь писать стекло, стекло и стекло…»
Сейчас работы Семёна Файбисовича находятся в коллекциях Третьяковской галереи, ГЦСИ, ММСИ, Государственном литературном музее, МАММ, Музее современного искусства стран Восточной Европы (Ludwig Collection, Будапешт), The Jane Voorhees Zimmerli Art Museum (Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США), Kunsthalle in Emden (Эмден, Германия), Музее современного искусства (Лодзь, Польша).