Рассказ из сборника «Мне легко с тобой»
— А-а-а, больно, жжется! — Герка отдергивает руку с лупой от своей покрасневшей коленки.
Мы сидим на парапете на крыше пожарной станции и смотрим на проносящиеся внизу машины. Герка принес из дома бабушкину лупу, стащил тайком, и теперь ловит солнечные лучи. Сначала пытался поджечь фантик, а теперь держит над голой коленкой.
— Хочешь, чтобы волдырь был? — спрашиваю.
— А пусть и волдырь. — Герка отбрасывает лупу и лезет в рюкзак за школьной тетрадкой. — Самолетики умеешь складывать?
Вот в этом он весь. Я никогда за ним не успеваю: только что собирался изобретать вечный двигатель, перпетуум-мобиле, запасся проволокой, металлическими шариками, подставку под книги зачем-то раздобыл… А через день уже говорит, что перпетуум-мобиле, физика, механика — это все не для него. Он мечтает наблюдать за муравьями. И вот он уже собирает муравьев, сажает в банку, строит для них муравьиную ферму. Ни дня не прошло, чтобы у Герки новое увлечение не появилось. И с какой же легкостью он отбрасывает все старое.
— Сам ты перпетуум-мобиле, — сказала я ему. Ну а как его еще назвать?
Он обиделся.
— Я просто увлекающийся.
Нет, не просто. Вот сейчас он складывает самолетик, я подхожу и тоже вырываю из тетрадки листочек в клеточку. Сажусь рядом на корточки.
— Смотри, — говорю, — крылья складывай к середине, а то не полетит.
Герка торопится, его самолетик получается кособоким, нос вышел не острым, а каким-то квадратным. Но ему уже не терпится запустить самолет, и он вскакивает на парапет и замахивается. Самолетик резко стартует, но тут же возвращается по дуге назад и плюхается плашмя на плоскую крышу пожарной части. Я аккуратно отгибаю крылья своего самолетика и тоже подхожу к краю крыши. Плавным движением запускаю его вдаль. Он взмывает вверх, потом воздушный поток подхватывает его и выравнивает параллельно земле, и вот он уже летит над потоком машин, дальше и дальше к парку, превращаясь в маленькую точку. Я поворачиваюсь к Герке:
— Видел?
Но он ничего не видел. Он уже комкает тетрадные листы и пуляется ими с крыши, как снежками. А кособокий его самолетик так и лежит, распластавшись на бетонной плите. Я подбираю его, расправляю и снова аккуратно складываю. Протягиваю Гере.
— Попробуй, может, твой дальше полетит?
Герка резким движением запускает самолетик, и тот действительно летит ровно и красиво. Но до парка не долетает.
— Круто! — говорю я.
Мы снова сидим на парапете и болтаем ногами.
— А мы уезжаем, — говорит вдруг Герка.
Я молчу. Они часто уезжают. У Герки отец — предприниматель, иногда они по нескольку месяцев живут то в одном городе, то в другом. Герку переводят тогда на заочное. Иногда он к нам на уроки онлайн подключается, и тогда у нас в классе появляется Геркина голова на экране. Но и там он спокойно сидеть не может, все время вертится: то под стол спрячется, то шапку какую-нибудь идиотскую нацепит. Мы, конечно, смеемся, а Олег Николаевич сердится на Герку и выключает экран. Поэтому в последнее время если он уезжает, то просто контрольные и зачеты письменные сдает, а на уроки к нам не подключается.
— Мы навсегда уезжаем, — добавляет Герка и смотрит мне прямо в глаза.
Я и не помню, чтобы он когда-то смотрел так.
У Герки взгляд обычно такой… ищущий: он вечно ищет, что бы ему сделать, чего он раньше не пробовал. Олег Николаевич, наш классный, называет его «беспокойная голова профессора Доуэля». Герка даже на уроке в классе умудряется совершить сто двадцать пять дел. Однажды мы занимались в кабинете химии, хоть химии у нас еще в программе нет. Там на партах посредине — круглая дыра. Как объяснил Олег Николаевич, она для тазика, в который реактивы складывают. Герка, конечно, не мог пройти мимо. Как только Олег Николаевич отвернулся к доске, он полез под стол и сунул голову в дыру. Вот тогда Олег Николаевич и назвал его «Голова профессора Доуэля». Правда, не сразу. Сначала он обернулся, оценил картину и стал орать. А когда понял, что голову Герка вытащить при всем желании из парты не может, стал орать еще сильнее. Потом началась кутерьма, прибегала завуч, директор. Потом пришел трудовик и распилил парту лобзиком. И вот, когда освобожденный Гера уже сидел наказанный в конце класса, Олег Николаевич рассказал нам про профессора Доуэля и его голову.
— Как навсегда? — не понимаю я. — Куда?
— В Ереван. А потом в Грузию.
Ну а что я хотела? Чтобы он постоянно был со мной? Чтобы я вот так сидела с ним рядом и ждала, что еще придет ему в голову? Он же перпетуум-мобиле. Вечное движение. А про меня он, наверное, и не вспомнит завтра, отбросит, как ненужный самолетик, как надоевшую муравьиную ферму. Найдет в Ереване новых друзей, а потом забудет и их. Потому что поедет в Грузию. А может, и еще куда-то понесет Герку по жизни. Я за ним все равно не успею.
И вдруг Герка берет меня за руку. И смотрит тем самым новым взглядом. И глаза его не блуждают.
— Не хочу, — говорит он, — хочу вот так сидеть на крыше с тобой и пускать самолетики.
Я опустила глаза: все-таки обжег он себе коленку, вон волдырь появился.
— А давай бросать попрыгунчик? — вдруг подскочил Герка и достал из кармана мячик.
Перпетуум-мобиле…
