оглавление канала
Послышались шаркающие шаги, означавшие, что мужчины спускались по ступеням. Когда мой слух стал едва улавливать эти звуки, говорящие о том, что Холодов вместе с Лютовым уже отошли на значительное расстояние, я, наконец, насмелилась открыть глаза. Сразу даже не сообразила, где мы находимся. Прямо перед моим лицом была каменная плита. Сумрачный бледный свет, исходивший непонятно откуда, освещал каменные стены и мраморные плиты. Вот черт!!! Кажется, эти гады приволокли нас в склеп купца Федорова. Я скосила глаза и увидела недалеко от себя (в этом тесном пространстве все было «недалеко») какую-то неясную кучу тряпья. Куча вдруг зашевелилась и издала слабый стон. Валька!! Я попыталась пошевелиться. Тело было непослушным, одеревеневшим, но нас не связали, понадеявшись на свое зелье, и на том, как говорится, спасибо. Предприняв еще несколько неимоверных усилий, мне удалось встать на четвереньки. Постояла так, немного раскачиваясь, будто подвыпивший медведь, пытаясь обрести некое подобие устойчивости, и сделала несколько «ползков» (шагами это вряд ли можно было назвать) в сторону подруги. Валька лежала, свернувшись комком, в позе эмбриона. Я попробовала ее потормошить:
- Валюха… Валюха… Очнись… Надо выбираться отсюда. – Я говорила едва слышным шепотом, боясь, что те услышат, и тогда, нам мало не будет.
Валентина только застонала чуть громче и на этом ее реакция на мои действия и окончилась. Черт!! На себе я ее не утащу! Мне и себя-то сейчас как следует не поднять, не говоря уже о дополнительных шестидесяти килограммов подруги. Значит, надо ее приводить в чувства. Хотя, «убежать» у нас тоже вряд ли получится. К теперешнему моему состоянию этот глагол и вовсе не подходил. Но лежать бревном, ничего не предпринимая, я не планировала. Поэтому, продолжала Вальку тормошить (хотя, слабые тычки, на которые я сейчас только и была способна, вряд ли было можно назвать этим словом).
Мне показалось, что прошла вечность до того времени, когда я, наконец, услышала хриплый шепот подруги:
- Кончай пихаться… И так голова раскалывается…
Я от облегчения, даже улыбнулась. Хотя, насколько я могла оценить создавшуюся ситуацию, радоваться пока особой причины не было.
- Постарайся подняться…
Послышалось какое-то всхлипывание, потом хрип, и Валентина проговорила:
- Полька, я тела своего не чувствую… Блин… Что случилось-то? Ни хрена не помню… Помню только, вроде Егор постучал, я окно открыла, и… все… Где мы вообще, и что происходит?
Я от отчаянья чуть не завыла. Время утекало, убегало, словно проснувшаяся после зимней спячки, река. И тратить его оставшиеся крохи на подробные объяснения было бы, по меньшей мере, неразумно. Хотя, мне хотелось вместо слова «по меньшей мере» заменить другим, совершенно неприличным, но очень точно передающим нашу действительность.
- Эти упыри опять нас какой-то гадостью отравили и приволокли на кладбище в склеп. Сейчас они ушли за своими сокровищами, а нам надо бы поторопиться, и уносить ноги. – Я тяжело вздохнула, сама почувствовав, как неуместно звучит моя последняя фраза в связи с нашим физическим состоянием.
Валька хрюкнула, пытаясь усмехнуться:
- Ну… Руки и ноги – куда еще ни шло, а одни ноги – пока не получится уносить…
Я ей ответила тихим шепотом:
- Да хоть уши подключай! Главное отсюда побыстрее выбраться.
Валентина начала возиться, тихонько постанывая, а я с грустью констатировала, что «побыстрее» у нас и, вправду, вряд ли получится. Я попыталась помочь ей подняться хотя бы на четвереньки, но у самой конечности еще не очень слушались, и я пребольно тюкнулась лбом об каменную стену. Зашипела от боли, и тут вдруг увидела чьи-то ноги, торчащие из-за могилы самого купца Федорова. Ноги у щиколоток были связаны грубой веревкой, и, если судить по обуви, то явно принадлежали мужчине.
- Мы тут, кажется, не одни…
Валентина, не оставляющая своих попыток подняться на четвереньки, испуганно спросила:
- В каком смысле…
Ехидничать на сей раз я не стала, не ко времени. Поэтому, просто ответила:
- Там мужик какой-то связанный лежит…
- Живой…? – На выдохе со страхом спросила подруга.
Я попыталась пожать плечами, что опять чуть не привело меня к падению, и проговорила с намеком на философствованье:
- Да кто ж его знает?
Валентина наконец сумела подняться на четвереньки, и стояла пошатываясь, словно только что народившийся бычок. Видя такой успех, я стала потихоньку огибать могилу, все еще пребывая в зверячьем положении, то есть, на четырех конечностях. Господи! Как звери-то ходят на четырех ногах?! Ведь это же жутко неудобно! Но все вопросы, касающиеся передвижения братьев наших меньших, у меня вылетели из головы, потому что я увидела, что за мужик там лежит. Это был Егор! Руки у него тоже были связаны, а голова вся залита кровью. Кажется, я даже перестала дышать от страха. Валька, ткнувшись в меня сзади, проворчала:
- Ну чего встала? Ползи, давай… Не задерживай движение…
В другое время, мы бы обе уже умерли от смеха от таких-то реплик. Но сейчас, нам было точно не до веселья. Я чуть-чуть проползла вперед, давая возможность подруге поравняться со мной и увидеть то, что видела я. В узком пространстве склепа, между могилами это было сделать совсем непросто. Но мы справились. Валентина увидела Егора и выдохнула:
- Господи… Что с ним? Он живой??
Я довольно ходко подползла к лежащему, и, не решаясь поднять руку, чтобы не потерять и так шаткую опору, наклонила голову над его лицом, пытаясь уловить дыхание. Повернулась к Валентине:
- Вроде, дышит…
Усевшись на холодный пол рядом с Егором, все еще негнущимися пальцами, мы стали пытаться развязать спутывающие его веревки. А я с отчаяньем думала, что мы не успеем, не сможем уйти. Эти гады вот-вот уже вернутся, и тогда… Я на этом остановилась, предпочитая не думать, что «тогда», продолжая распутывать непослушными пальцами узлы. И словно в ответ на мои мысли, из раскрытого входа в подземелье, откуда пробивался неяркий свет, послышались голоса. Мы с Валентиной испуганно переглянулись, и не сговариваясь продолжили свое занятие в более ускоренном темпе. Когда последний узел был уже развязан, Валентина стала подниматься на ноги, цепляясь за мраморное надгробье, бормоча не очень внятно, обращаясь ко мне:
- Кто там сказал, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях?
Я, следуя ее примеру, тоже начала подниматься на ноги. И только выпрямившись, ответила, тяжело дыша:
- Долорес Ибаррури, мать героя Сталинградской битвы Рубена Ибаррури… - Привычка давать полную информацию никуда у меня не делась, несмотря на плачевное физическое состояние.
Валька кивнула головой:
- Вот, вот… Полиглот ты наш… Правильная тетка, и правильные слова сказала… - Потом грустно посмотрела на меня, и прошептала совсем другим голосом: - А умирать-то как не хочется, Полиночка…
У меня комок встал в горле. Кое-как, цепляясь за холодный мрамор надгробья, я дошкандыбала два шага до подруги, и приобняла ее одной рукой, проговорив так же тихо:
- Не торопись умирать раньше смерти, подруга… - И подмигнула ей.
На лице Вальки появилась слабая улыбка.
- Пробьемся? – В голосе надежда, перемешанная с отчаяньем и страхом. Та еще смесь…
Я усмехнулась:
- Попытаемся…
Валентина доверчиво прижалась ко мне, а горло у меня сдавило отчаянье и глаза обожгли горячие злые слезы. Я должна что-то сделать, что-то придумать!!! Ради Вальки, должна!!! Ради того, чтобы она могла встретиться со своим «Коленькой», выйти за него замуж и нарожать детишек! Ну не могу я допустить, чтобы ее мечты умерли здесь в этом чертовом склепе, так и не воплотившись в жизнь! Голоса, тех кто шел нас сейчас убивать, приближались. Я крепко зажмурилась, опять обращаясь с ярой неистовостью неведомо к кому: «Помоги мне!! Скажи, что делать!!!» И у меня внутри головы прозвучал старческий скрипучий голос: «Все внутри тебя… Вспомни, кто ты… Вспомни, кем ты была, и стань ею снова…» Я бы могла поклясться, что это не был голос деда Ивана. Скорее, он напоминал того старика в овальной комнате из моих видений. Я глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь умерить сердцебиение. Представила зеленоватый свет горящих свечей, огромный каменный трон в конце залы, сгорбленную фигуру старика, филина на его посохе, блеснувшего на меня своими желтыми глазами. Будто свет заструился из глаз деревянной птицы, проникая в самое сердце, отпирая в нем какие-то неведомые мне до сих пор двери.