1.
И таким еще образом сравнения формулировок и математических формул двух теорем, и картинок, изображений в текстовом файле, с письмом в нем, можно сказать, что математика — это искусство рисования странных знаков, символов. Они до сих пор ни могут быть легко копированы и вставлены без потерь информационной значимости в цифровых средствах. Требуются специальные программы и приложения к программам для математического ввода и копирования. И потому для удобства, и в виду сокращения ошибок, опечаток на письме не были копированы в виде словесного текста, но даны в виде изображений. Математический символизм, это условность, даже в цифре!
Для впечатляющего контраста с изображениями, можно привести небольшой пример:
"Например, пусть c=15. Тогда можно представить c в виде c=3⋅5, где m=5 и n=3. Решая уравнение m2−n2=2a2, получим a=2m2−n2=225−9=8=22. Подставляя это значение в выражение для c, получим c=22⋅3⋅5=302. Таким образом, мы нашли решение уравнения c2=2a2 в виде a=22 и c=302". Данная "гладкость", очевидно, может быть, не приемлема в записи математических формул, и скорее могут быть верны "остроты".
В этом таким образом нет тождества, как ни странно. Тем более, в случае отсутствия практического смысла — математика — это поэзия, искусство, словно и логика. Сложность в том, что точного языка в себе не существует. Имеют значение только соотношения языков, функции, если говорить на языке математики. Если функции могут быть аргументами функций, то почему языки на могут быть аргументами языков?
Ближайшим образом речь о том, что предельные случаи теорем, или исключения, без которых не бывает правила, отсылают к границам масштабов. И да, это следы фракталов, которые при известных условиях ни видны. И только в критических случаях, для известных горизонтов, проявляют себя косвенно. Машина доказательства и машина логики, такой же инструмент, как и копилот Бинг или GPT4. И ее можно использовать, словно и машину ИИ для доказательства. Вида: «…Ты, заставил машину это доказать?» Но коль скоро, и в машинах логики и математики могут быть парадоксы, и они галлюцинируют, то и копилот может, как и GPT4. Но сами по себе фигуры речи, границы ошибок, парадоксы, и границы с противоречиями, это фракталы, и это не галлюцинации — это границы! Между болезнью и здоровьем, может быть граница, которая не есть, ни болезнь и ни здоровье и которая есть и болезнь, и здоровье, в том смысле, что оба соотношения «НИ», ни, могут даже начаться, но и не могут закончиться, еще и таким образом, это колебание. Сложность в том, что это верно прежде всего для тождеств болезни и здоровья и их границы, для идей. Но болезнь и здоровье, в общем случае, это не идеи, это вполне себе материальные состояния, в том числе входящие в соотношения части и целого. И, эмпирически это нельзя исключить, выправляя работу алгоритмов для отдельных случаев. Ad hoc. Просто и не просто потому, что могут быть границы масштабов, и да, фракталы. Только фрактальные исчисления могут помочь в известном смысле, но не исключить фракталы, но признать их. Вида: «Здесь, я ни могу ни глючить». Впрочем, это может быть и сложно, хотя и известно, что больные падучей, могут предчувствовать пароксизм болезни, припадок. И коль скоро, припадки могут быть разными, то и Перельман мог написать в препринте к доказательству теоремы Пуанкаре, что словно вот здесь, он хочет немного по-спекулировать, ближайшим образом, отвлеченно по-созерцать. Соблазнила, видимо, ни легкая задача доказательства.
В «сбалансированном» режиме, или теперь «стиле», и при известных условиях написанного запроса, копилот, находит тождественным числа, 3 и 4. Но находит из равными условно, имплицитно, коль скоро, так не написано и не сказано, но так сказывается. Но он мог бы признать это, и ответить, что вопросы такие лучше обсуждать в ином режиме и с иными запросами, чем в этом, и с этими. Или просто попросить изменить запрос. Но для этого он должен опознавать, распознавать парадоксы всегда, и да, пропускать допустимые, теперь. Давая правильные ответы, Коль скоро, любой язык — это условность. Нет абсолютно правильных ответов ни на какие вопросы просто потому, что нет и абсолютно правильных вопросов. Вернее, их правильность и не правильность, всегда таковы с точностью до масштаба, режима, порядка, сетки, и т.д. Новая метафора отличается от всех прежних, а такие, все прежние, слова и речи, письмена, только по масштабу, кроме прочего времени, ни только места, в общем обстоятельства, и да, отличаются непривычностью. Но в конкретном порядке правильность может быть и абсолютна, но только с точностью до масштаба. Но коль скоро нет и абсолютных масштабов и скорее фрактальные, то именно и поэтому, все относительно практики, и культурны революции верификаторы этого обстоятельства. Могут ли быть иные верификаторы, критерии, нельзя ли и, в этом случае, прежде сесть и посчитать? И уж если, абсолютное признается, то тезис может состоять в том, что относительное прежде, по крайней мере для нас в порядке познания.
Короче, фракталы или границы — это условия, кроме прочего, творчества создания нового ни только ошибок, поэзис, равным образом источник и мифа, и науки, даже если миф — это синоним лжи и ошибки. И многое может быть в пользу и доказательство тезиса о том, что условность или кортежи смысла, или вероятности, это как раз обитель, дом поэзиса. Именно потому, что могут быть границы, может быть и сущность, и истина сущности, и сущность истины. Но сложность от этого только возрастает, и как раз именно потому, кроме прочего, что число перестановок растет с числом базовых элементов очень быстро. При двух, это что число перестановок в паре, два, при трех, это число девять. Стоит добавить третье слово реальность, к двум истина и сущность, и, число перестановок слов истина, сущность и реальность, девять, а не два: сущность истины и истина сущности. Если же присмотреться к содержанию, а не к количественной форме, то и тем более, смысл может множиться, впрочем, 10 01, 0110, и т.д. И, если бы не вероятности, для которых в известном смысле, чем больше, тем лучше, то и совсем могло быть непроходимо.
И да, просто и не просто потому, что ни только увеличение степени ведет к иной области и иной теореме, к области действия и выполнения, теперь, теоремы Ферма, но и изменение базы, величины переменных, теперь величины сторон, катетов треугольника прямоугольного и равнобедренного, что явно может быть с величинами катетов равными 1, таким же образом, ведет к тому, что треугольник оказывается частным случаем. Из этого, в общем смысле, совсем не следует, что теорема Ферма теперь должна принять такой случай, нет. Область значения теоремы ферма иная, но это ее граница. Более того, формулировка теоремы Ферма в самом известном виде, видимо не точна, просто и не просто потому, что х или вернее n, то есть переменная степени, все же, может быть равно 2-м, пусть и пограничным образом. Коль скоро, при длине катетов 1, целочисленных решений нет и в теореме Пифагора. Нет их в известном смысле и при длинах катетов больших 1. Действительно, при длине катетов 2, формула такова: сумма квадратов катетов, восемь должно быть равно восьми. Но корень из восьми, это 2, 828426, дробь неправильная, периодическая. Что округленно, вообще говоря, 3. Но квадрат 3 это 9. Иначе, если катеты равны 3, то сумма их квадратов, девять плюс девять, равно восемнадцати. Корень из этого числа 4, 24, округленно 4. Но квадрат 4, это шестнадцать, а не 18. И видимо, если продолжить, то продолжаться и колебания вокруг некоей величины, что да, должна быть равна сумме квадратов длин катетов. Но ближайшим образом дробей, в указанных примерах, что явно могут быть не ограничены по числу, такая величина может быть не равна такой сумме, и разве что округленно, и иногда, вообще говоря, неправильно. Если округлять 2, 8 до 3 правильно в виду формализма округления и неправильно в виду условий теоремы, число то должно быть равным корню из 8, или квадрату числа, результата извлечения такого корня. И таким числом, очевидно, не может быть 2, коль скоро квадрат двух это, всего на всего, четыре, а не восемь. То округлять 4, 2 До 4, вообще говоря, правильно, но, и в том, и в другом случае, и мол правильного, и мол не правильного округления, числа, ни будет удовлетворять тезису теоремы. Что ведь и не накладывает такого ограничения, вроде целых чисел, хотя и, казалось бы, в виду сказанного должна. Но если бы такое ограничение существовало, то прямоугольный равнобедренный треугольник явно могу бы быть противоположным примером. Дело в том, видимо, что античность, если и знала дроби, то только в виду курьезов, и математических, и геометрических загадок, парадоксов. Но об этом и речь. Со временем парадоксы перестают быть парадоксами, словно упорное визави мол раз и на всегда данного какого-то здравого смысла. Дроби перестали быть курьезом со временем, перестали и логарифмы, дробные интегралы в частных производных. Не перестает быть парадоксом сама парадоксальность, что находит себе все новые и новые примеры, все новые и новые фигуры речи, новые и новые числа, что лишь со временем становятся привычными «тождествами» из "монстров". Можно обойтись без, скажем, не точного понятия Идея. Коль скоро, вся теория Платона эта танец вокруг такого понятия, колебание? Можно, мыслить идею словно холодную статую, пусть и раскрашенную, но из мрамора, так как это живописал А. Ф.Лосев. Сложнее обходиться без формального образа логических тавтологий, за которые в иной речи, скажем какой ни будь пленарной, можно и извиняться, коль скоро словесная тавтология, это стилистическая ошибка такой речи. И да, скепсиса Юма, в этом может быть, ровно столько же, сколько привычки в том, что перестановок в паре две, а вероятность выпадения сторон монеты равна ½. Тем не менее привычка может быть столь же важна, сколь и опыт в теории вероятностей. Просто и не просто потому, что в опыте не все вероятности сводятся к схеме случаев. И может ли быть, и тем более есть ли, великая симметрия, в виду которой все по идее сводиться к такой схеме, или нет, не существует, да и не может существовать, это открытый и большой вопрос, в том числе и к теоретической физике, к создателям соответствующих теорий. Короче, 2 и Х, 2 и N, это крайне разные числа, крайне разные могут быть цифры для крайне разных чисел. Х — это может быть все числа, любое число и любой их порядок, и вообще то, такого числа Х нет, как и числа N, это скорее множественное многообразие бытия значений переменной, любой. Но с известными допусками и приближениями математики понимают, по ситуации, что теперь значит число N, что скорее обозначает некий порядок целиком, некое многообразие чисел, что, так или иначе, однородны в этом многообразии, к которому принадлежат, и тем, кроме прочего, ограничены. Коль скоро могут быть иные однородные многообразия, в иных ситуациях. Число 2, это только, четное, натуральное, целое, рациональное, и да, это именно это число- 2, если ни такая, какая-то цифра. И отождествлять одно с другим, N и 2, это допускать формальное, контрадикторное противоречие. Любая абстракция, как и абстракция отождествления, что принимает любое написание любой цифры, за ту же самую цифру, рискует таким противоречием. Впрочем, риск может быть и не велик, и да, в виду прежде всего привычки если ни галактики Гутенберга, книгопечатания. Тем не менее, записи, X и N, могут быть вполне себе однородны. Но разве N, ни может отсылать просто к 2, по ситуации? Видимо да, может, но разве случай, теоремы Ферма, этот, когда N отсылает только к 2? Короче, сходство, если ни подобие, между тем, как две теоремы подходят не подходя, в выделенном случае, к выделенному случаю, явно может быть. Еще и поэтому случай или индивид издревле считали, чем-то апейрон, неопределимым и беспредельным. Просто и не просто потому, что теорема Ферма, как раз покрывает частично случай прямоугольного равнобедренного треугольника, потому что для него известном образом, не выполняется теорема Пифагора, и можно записать N для теоремы Ферма, не прибавляя риска в формулировке условий, что могут быть и случайными. И не покрывает его, коль скоро, уместна только для степеней больших 2, и решений в переменных, ни равных 0. Это колебание уместности и не уместности, что не могут даже начаться, и ни могут закончиться, и есть граница. Но прежде всего, в виду идей такой границы. Некоего формального логического тождества колебания, что может иметь вид: 10011001 или 01010101, короче 10 или 01. Иначе говоря, по идее, приостановка, или применительно к языку условность, это не противоречие, это наибольшим образом колебание и трассировка. И в последнем случае, такова, скорее, по жизни. То есть приостановка границы сама по себе, может быть особый род "движения", если таким можно признать границу движения и покоя, каждое состояние из которых ни может даже начаться и не может закончиться. И да, это пространство подобия может быть таким же большим, как и граница между запутанными фотонами, выраженная в целочисленные переменные расстояния, то есть практически любым. Где бы ни находились запутанные фотоны, на каком бы расстоянии друг от друга, они ни были, такие фотоны утверждают- запутаны. Каковы бы ни были геометрические фракталы, вида фракталов Мандельброта, их размерность, строго меньше топологической размерности Хаусдорфа- Безиковича, не целочисленная. Всякий раз станет фигурировать некий логарифм.
И вновь, при стороне, при катете равнобедренного прямоугольного треугольника, величина которого равна единице, выполнение теоремы Пифагора, пограничное. Просто и не просто потому, что корень из 2, это дробь, а не целое, четное рациональное, натуральное положительное число, что округляется на пределе 1, 4, до 1. И на пределе округляется потому, что округление к меньшему числу происходит, если число, следующее после запятой и после любого числа, до которого происходит округление, осуществляется, если такое число меньше, до 5, и после пяти, к большему. Дробь 1, 4 может округляться до 1, потому что 4 меньше пяти. Но 4 всего на единицу меньше пяти. Таково правило, что может быть и не одно. И что делать, когда случается 5, видимо, дробей не избежать. То есть, могут быть ситуации, когда величина дробная, а не иная. И следует изменить масштаб, а не стараться исключить дробь. Перейти к действительным числам, сменить тип данных. Но разница между дробями и целыми числами, это разница по мощности двух континуумов действительных и натуральных чисел, и да, это много, большая разница. Все последующие дроби прямоугольных равнобедренных треугольников, а их ведь может быть весьма много, правда? - ни могут быть округлены в таком виде, что приближался бы к необходимым значениям, что годились бы для выполнения теоремы Пифагора, случись ей быть ограниченной в решениях целыми числами. Но дроби явно, что-то иное чем целые числа. Последователи Ферма, в известном смысле ни могли ни наложить ограничения на теорему, что тот сформулировал на полях книги Диофанта, в первом приближении, и что после уточнялась многократно, словно и теорема Пифагора. Для этой последней доказательства в интегралах, быть может, самые верные, и именно в виду дробей. То есть, когда дроби нечто известное, если смысл и далее сохранять условия теоремы, что были сформулированы, когда дроби еще не были известны, или были известны едва, едва? Если же условия изменить, то придется признать дробность. Логарифмы, дробные интегралы в частных производных, комплексные числа, и да фракталы, кортежи смысла. И это обстоятельство ни могут отменить все сотни доказательств теорем Пифагора, что могут иметь место в математике, делающие вид, что дроби были известны всегда так будто делимость Дедекинду. Огромное по числу многообразие треугольников может ни относиться к области значения ни одной из этих двух теорем. И надо же, в ситуации, когда иных, известных теорем, что относились бы к таким треугольникам, вообще говоря, ни много. И разве что, регулярное выражение "частный случай", покрывает такое многообразие треугольников, как и множество иных таких пограничных многообразий в самых разных науках, что подпадают под это регулярное выражение. И это мягко сказать не совсем точно в точных науках. Нельзя спросить почему, теперь теорема Пифагора находиться на границе, или теорема Ферма, коль скоро, для такой теоремы нет когерентного моста для такого вопроса, по которому можно было бы дать ответ, и разве что кортеж смысла теперь следует признать таким мостом. До признания фракталов мыслительные и ментальные колебания в этих случаях могут быть действительно непроходимыми, их так и называли апориями, просто и не просто потому, что одна очевидность теперь сменяется иной, но противоположной или просто другой, но память о прежней очевидности может отсутствовать или быть смутной, затененной или напротив, ослепленной иной очевидностью. И иначе, теперь вновь приходит прежняя очевидность и все возвращается в круг, из которого кажется нет выхода, в порочный цикл, что таков, в случае, когда необходимо и да, скорее однозначное, чем нет, решение. Школа диалектики в этом смысле, кажется, может помочь, но, если бы. Коль скоро, и сами диалектики только в редчайших случаях или чаще всего никогда, ни удерживают противоречия. Сартр остановился на различие в себе и для себя. Гегель так тот полагал, что только бесконечный и бессмертный дух способен на это, выдерживать противоречие, в виду противоречий скажем, любви. Формализованное исчисление логических парадоксов, это может быть мощное средство в подобной ситуации приближения к действительному движению и истории. Коль скоро, кроме прочего, эти обстоятельства могут дать повод думать, что рост знания, увеличение его объема и разнообразия, увеличивает область незнания, как на внешней, внешних, так и на внутренних границах готового знания. И да, это так, и что же скепсис — это выход? Отнюдь, быть может, стоит признать текстуру, что крайне разнородна и потому крайне устойчива к разрывам и признать, что ближайшим образом эта текстура вероятности, множественного многообразия случая?
Масштабирование, и этих картинок, дает когерентное изображение, и в текстовом файле. И да, еще и таким образом фракталы используются, но неизвестны, словно, возможно, и числа, которые еще ни открыты. «Жесткие ограничения», это что? Можно ли выразиться иначе, и что это изменение выражения изменит? Тезис может состоять в том, что ничего не изменит. Словно и самое жесткое, теперь, это фурелены, однослойные молекулярные трубки, или в теории, границы и колебания суперструн, колебания вероятностей. Фракталы, кортежи смысла, и замыкают, и размыкают по масштабу. И да, поэтому их можно отнести, впрочем, скорее теперь только фрактально, условно к темам, когда-то модным: власти ключей, открытия всех открытий, универсальной характеристике. Любые допущения, допуски в вычислениях, это в себе, словно границы замыкания и размыкания, фракталы. Но разве это может быть более удивительно чем то, что философский камень в виду управляемого термоядерного синтеза уже на пороге, можно ли синтезировать золото? Короче, помимо, чисел, что открываются и после перестают быть диковинными и колеблющимися вроде дробей, что, когда-то не знали, но удивлялись их возможности из очевидности геометрических построений, и которые, впрочем, могут быть неправильными и периодически, как и периодически правильными, могут быть фракталы, что никогда не становятся числами подобного рода. Почему бы теперь всем сторонам треугольника ни быть дробными по числу величин таких сторон? Словно мнимые числа, фракталы это ни просто дроби целых измерений пространства, словно геометрические мол фракталы Мандельброта, подобные дробям, но границы, что ни начинаются и не заканчиваются, но колеблются. Более того, можно в некоем стиле утверждать, что всякое пространство — это множественное многообразие точек, на окрестностях сколь угодно малых сфер, что сами по себе это сферы точек, и если убрать все такие сферы, то останется сфера, и/или ее подобие 0. И потому еще мнимые числа, это всего лишь пример таких, они только когда- то были такими границами, теперь нет, пусть бы и скорее не являются в собственно смысле мнимыми, только вместе с вещественными числами в комплексных числах. И да, эта граница собственного смысла естественного языка в одном из его горизонтов, и смыслом математическим, может быть разительной. И по крайней мере, теперь можно казать, что эти колебания подобны приостановкам, что в себе граничат с переходами в трассировках. Но ровно таким же образом, как и понятие стоимости меновой и потребительной, что можно и не называть идеями, с действительными товарами и их обращением и производством. Подобия треугольников — это древнее, регулярное выражение. Что отличает это подобие от самоподобия фракталов скажем Мандельброта, и эти вместе от действительных вещей? В чем отличие подобия треугольников от треугольника Серпинского, что кажется сплошь построен на таком подобии треугольников? Почему одно это самому себе подобие, а другое только подобие? И зачем, - можно спросить и так, - вид, дробных чисел размерностей пространства с логарифмами, если фракталы Мандельброта — это множества на комплексной плоскости, и этого разве ни достаточно для их определения и достоверности? И да, почему такое самоподобие покрывает любые их подобия, в виду трассировки поверх разрывов. И потому еще теория фракталов — это скорее может быть все еще натуральная философия, чем математика.
Сложность кроме прочего еще и в том, что теорема Ферма не обладает видимо столь же наглядными методами доказательств, как и теорема Пифагора, «штаны». Равнобедренные и прямоугольные виды которой, это предельный случай. И геометрически, разве что фракталы могут быть косвенными наглядными демонстрациями верности теоремы Ферма. Арки и Шпили. Углы и овалы. Линия, по которой доказательство теоремы Ферма движется возле теоремы Пифагора или скорее прямоугольного равнобедренного треугольника, это какая-то кривая.
Какая теорема не верна таким образом для критического случая прямоугольного равнобедренного треугольника, Пифагора или Ферма? Видимо, обе теоремы ни верны, и обе верны, коль скоро, этот пограничный для обоих теорем случай, ни может быть котр-примером, ни для той, ни для другой, ни одна из теорем ни может ни начаться, ни закончиться для таких случаев. Они в известном смысле, на известных масштабах, что и были показаны: колеблются, приостановлены и трассируют, для таких ситуаций. Но по- разному колеблются, по-разному приостановлены, по-разному трассируют, и какая теорема ближе может быть не ясно. Просто и не просто потому, что математически видимо, все еще нет пространства, многообразия, в котором можно было бы измерить такое расстояние, такой близости или дали. И разве что фрактальное. Но смогут ли быть теоремы и числа, что верны и непоколебимы, не шелохнуться, на таких примерах. Скажем комплексные числа составлены из вещественных и мнимых. Или эти, или иные такие сложные числа, разве не могут быть использованы для интерпретации границ? И да, могут, фракталы Мандельброта, это множества на комплексных плоскостях. И да, дробные размерности таких фракталов четко настолько насколько возможно для дробей фиксируют границы целочисленных размерностей пространства, коль скоро те, могут и граничат, кроме прочего в дробях. И да, это вопрос, и к внутренним различиям фракталов, теперь к фрактальным масштабам. Коль скоро почему бы ни быть фрактальным комплексным числам в догонку к их и без того сложному состоянию из мнимых и вещественных. Вопрос к различиям, что возможно, могут быть высказаны и выражены только в виде слов естественного языка, типа: внутреннее и внешнее. И таким же образом крайне сокращенно. Кроме прочего в философских категориях диалектики. Но возможно и нет, ни только в таких терминах, что ведь текучи своеобразным образом, нашли же, число Фейгенебаума и число КАД. И да, и об этом был текст «Теорема не верна». История науки условна. Но до того, как появилась более или менее обоснованная убежденность в том, что это возможно, - качественная математика качеств, - в виду разработки возможного языка одного из видов логических исчислений логических фракталов. Само название «теорема не верна», было некоей иронией, что изначально содержалась в тексте И. Н. Бродского. И остается ей, коль скоро, любой смысл, любого высказывания находиться в суперпозиции, просто и не просто потому, что в любом месте записи, любого такого высказывания можно записать еще что-то, справа, слева, посредине так, что это может иметь смысл, который может быть понят, пусть и в самом широком смысле. И да, истина не может высказана вся и сразу. Границы физик, теорий, парадигм, как и самих по себе физических процессов, превращений энергии — это такие же фракталы, условности, как и любые границы. Как может быть не верна теорема о сложении скоростей ньютонианской физики, словно и 300 + 300 может быть равно 300-м?
Котр-примеры могут исключаться на основе доказательств и соответствующей области видимости, значимости таких доказанных теорем. Скажем, ни один из углов равностороннего треугольника ни может быть прямым, равным девяносто градусам. Просто, потому что такова теорема Пифагора. Тогда как именно противоположные примеры могут быть основанием для опровержения теорем, и да, смены масштабов. Видимо на шаре, в геометрии Лобачевского, для иного типа данных, или в геометрии Римана, это утверждение о том, что для равностороннего треугольника не может быть прямого угла на основе теоремы Пифагора, не верно. И да, такие примеры, и скорее пограничного свойства, могут находиться, и в то время, когда теоремы еще не доказаны, но только сформулированы, и может не быть даже доказательства существования решения, коль скоро и такие доказательства могут быть. Но мы уже видели какие сложности могут быть с очевидностями показов. Обобщение теоремы Пифагора, сделанное Эйлером для трех переменных, в левой части равенства было опровергнуто в 20 веке простым и не простым построением чисел, что выполняли равенство в третьей степени и в четвертой степени. По одному мол, примеру на степень, но что, если это исключение из правила? В 20 веке выяснилось, что любая логическая тавтология, когда-то имевшая значение аксиомы, то есть утверждения, принимаемого без доказательства, может быть доказана, ближайшим образом опосредована логическим построением логического вывода. Любая многозначная логическая система около составлена, едва составлена, паранепротиворечива, и это стало предметом доказательства, и потому еще, в любой такой логической системе могут найтись тавтологии, что являются для такой системы, в такой теперь логической ситуации определения логических постоянных системы, парадоксальными. И парадоксальными доказанным образом. Но иначе, что такое однозначность? Моральная норма, нравственное убеждение, психологическое здравие? И видимо да, в известном смысле, это прежде всего религиозное верование, заповедь: «…да будет у Вас: да-да, нет-нет, а что сверх того, то от лукавого». Что само по себе, это стих, строфа стиха, референция которого приостановлена. Если же это просто, и не просто, - потому что формально, - и потому еще формально, что чисто количественно, построение попарно не пересекающихся множеств, любых, ни только высказываний с парой значений, истины и лжи, то почему бы таким множествам, что попарно не пересекаются, ни быть многими, по числу? Тогда как и, коль скоро, очевидно, что, в известном смысле, в теории вероятностей, - чем больше, тем лучше, - в виде опытов, в том числе, и таких выделенных логических значений, попарно не пересекающихся множеств. Грамматика любых естественных языков можно констатировать, знает разницу между исключением из правила и ошибкой, это разные события. Но если логика, это просто возомнившая себя царицей риторика на основе грамматики, и, вообще говоря, тогда, когда это верно, тавтологии, пусть и не абсолютно пусты, но следует исключать, и в известной мере, ни только в стилистике естественного языка. То это различие, между исключением из правила и ошибкой, должно быть ни бесполезно и для логики, логистики, математической логики, формальной. Даже тогда, когда сильными логическим средствами доказывается ни полнота арифметики, и таким образом математики, едва ли ни всей в целом, коль скоро та, арифметика простейшая и начальная из всей математики. При том, что заранее доказывается полнота логического исчисления предикатов первого порядка, то есть видимо исключения из ни полноты математического правила. Коль скоро, логика может мыслиться как математика, только весьма специфическая, частная. И это при том, что неизвестно ни, кто сказал, ни, кто сделал, построил так, и что это за построение, что сильные средства ни могут стать еще более сильными, и доказательства Геделя ни могут уйти в историю. Разве доказано, что необходимо доказывать? И разве различие сущности и явления, так и сущности и существования — это скорее ни метафизические различия, из которых и следует необходимость в науках? Что если равность объемов искусства и науки окажется преобладающей, и познание скорее событием незадачи? Коль скоро, скорее может оказаться значимо, что нет разницы, в том, кто говорит?
Тем не менее, на момент написания текста «Теорема не верна», логика фракталов, даже в первом приближении, еще не была построена в виде языка и исчисления, были попытки популяризации фрактальной геометрии, с границами с формализованными логическими исчислениями логических парадоксов. Но любая граница безгранична, в известном смысле. И только после известного рода продвижений в разработке возможного формализованного языка такого исчисления, стало возможным сделать некие утверждения, что многими читателями были приняты на веру, скорее, чем в виду продолжительной разработки и общего горизонта. Мол колебание выделенных логических значений — это непрерывная случайная величина и выпадение 1 или 0, словно выделенных логических значений истинности, это выпадение в осадок, словно прекращение колебаний в реакции Жеботинского-Пригожина, что может иметь, и имеет иное название в англо-саксонских странах и языках. Но кортеж смысла, агрегат выделенных логических значений истинности: 1/0, — это может быть дискретная величина, в отличие от любого иного такого кортежа или агрегата и их масштаба, скажем, 0/1, или 11/00, которые могут быть и непрерывны в себе, словно любое натуральное число, что ведь может быть предел бесконечного множества дробных чисел. И, кроме этого, может быть большой вопрос, в каком масштабе, все еще работает принцип индемпотентности. Короче, приоритетный вопрос видимо все же о истине, и в этом смысле, о прямой референции, чем о косвенной. Только для веры он, де, легко разрешим, коль скоро, может быть, и не вопрос. В этом сходятся Маркс и Серль, скорее вопрос в том, познаваем ли мир, чем в том, почему его познание условно? Каким образом возможна прямая референция? Пусть бы и теперь можно было бы, мол, наивно удивляться каким образом можно играть словами, и все время говорить образно, фигурально выражаться в косвенном смысле?
Что же мы мол хотим, и почему? Аристотель в отличие от Платона подчеркивал роль удовольствия в деле познания, первая книга Метафизики, и потому еще, быть может, в Средние века его рисовали с женщиной, сидящей на нем, и ползающим на четвереньках. Или что то, в этом духе, подползающем на них к женщине. Можно погуглить. Иначе. Любое страдание — это познание, но не любое такое познание истинное. Ни всякое познание — это страдание, пусть бы и не всякое удовольствие было бы истинным познанием. И да, страданием можно называть любое чувство, тем более неразделенное в отличие от невозмутимости. И да, это отношения родов и видов. Но отношения тождеств, это ни отношения части и целого, и таким еще образом, ни отношения родов и видов. Но скорее исключения. Страдание, это ни удовольствие, и удовольствие, это ни страдание, в этом смысле идеи одного и другого, исключают друг друга. Когда медлить, может быть, тяжко могут начаться локальные конфликты. Но локальный конфликт может принять затяжной характер, и это такая же приостановка, как и тяжкое промедление. Но масштаб приостановки иной и приостановка иная, теперь войны, а не мира. Впрочем, складки могут быть еще более сложными мир может не нарушаться. Но одна война сменять другую в условиях мира. Известны и средства от такого болота, традиционно, это возведение противоречия движения в квадрат, ускорение. Скажем миграция была давним средством от биоцида. И если подвергавшийся остракизму Сократ не хотел покидать город, он должен быть выпить яд. Вопрос о том, закончиться ли затянувшийся конфликт, и чем закончится, может быть отчасти сродни вопросу о том, наступит ли коммунизм. И коль скоро, коммунизм в таких конфликтах, так или иначе может быть – военный, то и ответ таков может быть такой, какой ни будь коммунизм, да будет. И действительно, вряд ли после окончания очередного такого конфликта все аккаунты в сети станут враз платными, скорее буржуазный коммунизм продолжиться, и после окончания очередного такого локального конфликта. То есть фракталы, словно и приостановки, колебания и трассировки могут быть ни только вредными и бесполезными, но и вполне себе полезными и приятными. Приостановки и колебания мира иногда можно понять, по меньшей мере, отнюдь ни хуже доброй ссоры. То есть, состояние мира может быть отлично от пребывания в поисках смерти в виде избавления от страданий, и которая никак не находиться, коль скоро войны нет, нет доброй ссоры. Сложность возрастает, когда, то и другое, страдание и удовольствие, смешивается, скажем в чувстве возвышенного, каким его мыслил Кант, или в таких монстрах желания, как мазохизм и садизм, что вовсе не дополняют друг друга, но скорее, все же, исключают, как вполне разные смеси, что тем не менее имеют общие границы, возможность для встречи. И да, это было известно давно. Сравнительно недавно, по историческим меркам, выяснилось, что у таких соотношений, кроме прочего, внутренних и внешних качеств, могут быть числовые выражения, а не только словесная диалектика Гегеля. Но, вообще говоря, граница геометрии с историей, более того, то, что геометрия и есть история, а история геометрия, была очевидна, скорее в античности, чем в Новое время, в особенности в Европе, после 18 века. Для Эйнштейна геометрия, это скорее физика, вернее, физика — это скорее геометрия, а не история, это геометрия. И то, что история может быть и в физике, а не только в физических теориях и истории физических теорий и парадигм, и геометрия может быть, ни только в морали и этике, словно для Спинозы, это видимо достижение только 20 века. Что в известном смысле, столь же близок к античности в понимании простого и не простого обстоятельства что история — это геометрия, только, кроме прочего еще и очень общая, сколь теперешний компьютер далек от простейшего вычислителя, Баббиджа или приборов счета, той самой античности. И да, это достижение кроме прочего квантовой механики. Гегель же вполне трезво утверждал, что могут быть качества количества и количества качеств, сущности в виду мер и их границ, и переходов. Тем не менее, для математики, это считалось невозможным. Не может быть качественных математик качества. И такая качественная математика качества все еще предмет актуального познания, словно и поэтический генезис или генезис поэзиса, который ведь источник и документа, и сказки, и мифа, и логоса, словно предметами актуального познания могут быть теории и практики квантового вакуума и квантовой гравитации, управляемого хаоса и муравейника сингулярностей. И, видимо в известном смысле никогда более не перестанет им быть. Хотя фурор прошел еще в 20 веке, в связи с открытием чего-то подобного. Ясно, что, как бы там ни было, что ИИ может слать смайлик, который копируется легче, чем математические символы в текстовый редактор. И шлет его тогда, тогда, когда просит желание у нас. И да, это граница, экзистенциальный фрактал. Материя вероятностей мыслит сама себя, теперь и в этой машине. И потому еще автор благодарен за любые отклики на фрагменты, на статьи канала Горизонт на платформе Яндекс Дзен, что: в целом, в общем-то, в принципе были благожелательны.
Короче, и действительно, есть ли какая-то норма, если не выработки, то вежливости может быть вопросом.
К чему это может быть по текстуре? И коль скоро, может быть любознательность, и в отношении предельных и ясных ответов, то вот один из них, материалистическое понимание истории не является атеизмом, в известной смысле, таким же образом, как и христианство, которое называли так- изгнанием и отрицанием богов, скорее, и то, и другое, это может быть ортодоксальный ревизионизм.
«СТЛА»
Караваев В.Г.