Девушка, катившая меня из родового зала, притормозила у поста, и пожилая медсестра стала рассуждать, в какую палату меня лучше определить, ведь "у той" же двойня, шепотом говорила она молодой медсестре. Обсудив, решили везти всё таки в дальнюю, "к той". Отчасти я сообразила, что там, в крайней палате, лежат те, у кого по тем или иным причинам, не сложилось стать мамами. Те женщины, которые остались одни, без деток. Позже стало понятно, что у некоторых из этой дальней палаты, детки всё таки были, но в реанимации. Мне помогли скатиться на кровать.
-Только, пожалуйста, можно не у окна. Очень холодно, попросила я. Зима только начиналась, и по настоящему в больницах ещё не включили отопление. Что ж ты сразу не сказала? Заворчала на меня пожилая медсестра. - Лезь обратно. Я снова залезла на каталку и мы подъехали к другой кровати, стоявшей в самом дальнем углу палаты, рядом стояла ещё одна кровать, на которой, качаясь в темноте в разные стороны, с телефоном в руках, сидела женщина в ночнушке.
- Ложись спать, милая, ласково обратилась к ней медсестра. Но, женщина ничего не ответила, только усилила раскачивания. Я снова скатилась с каталки на кровать, отвернулась к стене, накрылась с головой одеялом, достала из кармана халата телефон, и разослала своим близким сообщение: Всё закончилось, выкидыш. Выйду на связь утром. Очень устала, постараюсь поспать.
Глаза мои болели от света телефона, но я решила заглянуть в интернет, набрав запрос, 23 недельные недоношенные. Шансы. Лучше бы я не читала, все те статьи, ссылки на которые я получила на свой запрос. Выключив телефон, в голове прыгала одна и та же мысль: выживаемость при сроке гестации 23 недели менее 20%, исход неблагоприятный, инвалидизация 95%. Там было ещё куча всего, про то, что основной процент таких малышей умирает в первые трое суток. Ещё сколько то процентов на 8-ые сутки. И так далее, т.е. шансов почти нет. Я подумала, хорошо, что я всем написала про выкидыш, меньше слез и объяснений будет завтра, когда через сутки малыша не станет. И с этой ужасной мыслью я заснула, на ещё не выветрившийся до конца наркоз. Рано утром ко мне пришла заведующая из отделения паталогии. Она села ко мне поближе, и начала разговор с того, что надеется на мою адекватность и что никаких судебных исковых заявлений я не буду оформлять в адрес института. О чем вы? Не поняла я ее то ли просьбу, то ли утверждения, какие ещё исковые заявления? Оказалось, что накануне родов, как только обманным путём меня лешили моего шва на шейке матки, моя беременная младшая сестрёнка, так хотела, чтобы я наконец-то стала мамой, так она переживала, что малышу не будет оказана помощь, и его просто выкинут, или отправят на исследования, что набралась храбрости и позвонила ни какому-то там заму, а лично директору института. Объяснив ему права беременных и наличие вины его персонала за снятие шва, в отсутствии моего письменного согласия на данную манипуляцию. Основное её требование заключалось в обязательном проведении реанимационных мероприятий относительно маленького мальчика, рождённого сроком на 23 недели беременности. Директор, вероятно, переговорил со своим персоналом, и дал команду спасать малыша. Наконец-то до меня дошло, что та женщина, рыжая и лохматая, представилась мне педиатром, и это мне не почудилось. Сразу после наркоза впихивать непонимающему пациенту такую важную информацию, крайне опрометчиво. В заключении своей просьбы, что не было собственно говоря похоже на просьбу, скорее на указания, не писать никаких заявлений, и вообще забыть обо всём, как о страшном сне, заведующая сказала:
- Возможно, вы ещё не раз пожалеете, что его реанимировали. Это были очень болезненные и ранящие меня слова. Она не хотела причинить мне боль, она просто была черствой, даже немного жестокой, но при этим честной и прямой.
- Я была у него в реанимации, 620 гр. и 28 см., 1 балл по шкале Апгар, там не на что смотреть, не ходи туда. Она не хотела давать мне ложных надежд. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Из глаз моих лились горькие слезы, дрожащим голосом я спросила заведующую: - А есть ли у вас подобные примеры, с благополучным исходом? Она отрицательно покачала головой, и добавила: - Одна девочка, 1300 гр. при родах. Ей сейчас 1,5 года, сама не ест, не сидит, не ходит, ничего не говорит.
Она, наверное, хотела обнять меня, пожалеть, поддержать, сказать что-нибудь доброе и хорошее, но это было не в её правилах. На выходе из палаты она останавилась, повернулась ко мне и грустно сказала:
- Удачи вам Оля.
Продолжение следует. Спасибо за ваш лайк и интерес к моей истории.
