Глухая пора листопада,
Последних гусей косяки.
Расстраиваться не надо:
У страха глаза велики.
Пусть ветер, рябину занянчив,
Пугает ее перед сном.
Порядок творенья обманчив,
Как сказка с хорошим концом.
Ты завтра очнешься от спячки
И, выйдя на зимнюю гладь,
Опять за углом водокачки
Как вкопанный будешь стоять.
Опять эти белые мухи,
И крыши, и святочный дед,
И трубы, и лес лопоухий
Шутом маскарадным одет.
Все обледенело с размаху
В папахе до самых бровей
И крадущейся росомахой
Подсматривает с ветвей.
Ты дальше идешь с недоверьем.
Тропинка ныряет в овраг.
Здесь инея сводчатый терем,
Решетчатый тес на дверях.
За снежной густой занавеской
Какой-то сторожки стена,
Дорога, и край перелеска,
И новая чаща видна.
Торжественное затишье,
Оправленное в резьбу,
Похоже на четверостишье
О спящей царевне в гробу.
И белому мертвому царству,
Бросавшему мысленно в дрожь,
Я тихо шепчу: «Благодарствуй,
Ты больше, чем просят, даёшь».
Читая стихотворение Б.Л. Пастернака "Иней", вспомнила "Зимнее утро". Почему? Захотелось разобраться. Сначала "до":
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела...
Еще вчера была "глухая пора листопада" и состояние тревоги, которое следует гнать:
Расстраиваться не надо:
У страха глаза велики.
"А нынче... погляди в окно"! Или лучше выйди "на зимнюю гладь": ведь из окна - общая панорама:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит...
Она плоская, как ковер с рисунком речки. Даже ель и лес не дают четкого впечатления вертикали, ведь чернеющий лес - "прозрачный"! Как это может быть? Да только так и может! Графика сбросивших листву ветвей одновременно и прозрачна, потому что сквозь деревья видно, и являет темный цветовой акцент на белой равнине. Так четырьмя словами гений рисует яркую объемную картину.
В стихотворении Б.Л. Пастернака "лес лопоухий Шутом маскарадным одет". Первое чувство вышедшего из дома, заставившее стоять "как вкопанным", - "опять". Вернулось святочное предчувствие, когда всё сказка и веселье. И "крыши", и "трубы" - это дым, потому что "трещит затопленная печь". "Всё обледенело с размаху". Он видит это ВСЁ, которое может обернуться человеком в папахе (или Дедом Морозом. Кто носит головной убор?), а может стать осторожным зверем, сверху обозревающим свою территорию.
Герои "Зимнего утра" вдвоем, в санях, радуются и любят. "Скользя по утреннему снегу", они несутся через "поля пустые" видят "леса" и "берег". Лирический герой стихотворения Б.Л. Пастернака один, идет пешком, и ландшафт меняется по вертикали (именно такой он обычно в лирике этого мастера): от крыш и труб до дна оврага. И вдруг оказывается, что здесь, укрытое от поверхностного взгляда, - сказочное царство со "сводчатым теремом", созданной инеем затейливой "резьбой" и "густой занавеской". Оно заставляет героя вспомнить пушкинское "четверостишье", где в "глубокой норе", "под горою", т.е. внизу
...во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
Все-таки "белое мертвое царство" не мертвое! Как и пушкинскую царевну, его ждет пробуждение. Эта мысль очень важна: ведь стихотворение написано осенью 1941-го, когда решалась судьба страны. Наша великая культура, наша природа, наша земля, как скажет потом другой поэт, "нас не оставят в беде". Это ясно уже ныне, потому что "ты больше, чем просят, даешь".
Таково движение лирического чувства: от страха и тревоги - к уверенности в грядущей победе. И это тоже заставляет вспомнить А.С. Пушкина. Например, стихотворение "19 октября" 1825-го года начинается трагически:
Печален я: со мною друга нет... -
а завершается с совсем иным настроением. Так истинный гений существует в своих последователях,
...доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
