Так и читалось в расширенных лисьих глазах смешанное с робкой надеждой неверие – неужели и правда увозят? Забирают из ада этого неважно куда…
🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾🐾
*основано на реальных событиях
Саша с Ваней в машине ехали молча. Не лежала душа к разговорам. Не хотелось.
Может потому, что до места нехорошего, куда так опрометчиво поехать решились, осталось не больше десяти километров. А может дело было в дороге, ухабом ухаб погоняющей. Попробуй поговори на такой – быстро без языка останешься.
Саше почему-то думалось, что и там, в веренице разноцветных, собравшихся спереди и сзади машин, тоже едут молча. И не думать вот еще тоже стараются.
Только не получается. У нее, у Саши, так точно. Так и лезут в голову страшные картинки. Мучают душу, изводят.
Зачем только согласились они? Зачем откликнулись? Зачем ей пост этот дурацкий на глаза попался?! Жили бы себе и дальше спокойно, ничего не зная! Саша до боли прикусила щеку.
Плохие мысли. Малодушные.
Сколько вот таких в головах людей бродит? Потому и не двигается ничего никогда. Не меняется. Потому и стоят поперек огромных, все на своем пути сминающих жерновов жалкие единицы – колоссы. Дергаются, трепыхаются чего-то. Исправить, улучшить пытаются…
И вот она Саша тоже теперь такая. Жалкая и от неуверенности своей трепыхающаяся.
А ведь как горела два дня назад! Какой силой внутренней наполнена была! Мир к лучшему менять поедет! Человечность людям в век этот черствый прививать. Лисят спасать с загородной звериной фермы, где с них живых еще шкуры на воротники меховые безжалостно дерут…
"Все, кто может! Откликнетесь! Поможем! Выкупим! Спасем! Живые! Дети! Не будьте равнодушным, не отворачивайтесь…" - собирал в размещенном в одной и социальных сетей посте профессиональный волонтер в помощь себе человеческую команду.
Бередил чувства, расшатывал совесть. Корил ненужной в этом современном мире жестокостью…
Саша над этим его постом и фотографиями маленьких замученных, в тесные клетки по три-четыре штуки набитых лисят полночи на Ванькином плече проревела.
-Давай, пожалуйста! Поедем! Хоть одного, самого маленького… Дом ведь свой, участок. Вольер построим просторный!
-Саша ты хоть представляешь, что там на таких фермах делается? На что ты себя подписываешь? Да и как одного? А остальные? Их что оставить? Чем они того самого, единственного, хуже? - пытался достучаться до живущей эмоциями жены Ваня.
И ведь не в том дело, что не жалко. Все сделает, если ей так хочется.
И вольер, и лужайку…
Только вот жить-то дальше, как после увиденного?
Переменится же все, перевернется. Очки розовые на веснушчатом носу носить больше не получится…
Но Саша на своем упрямо стояла. «Надо ехать. Надо! И не одни мы будем! Вон сколько людей уже откликнулись! Машин тридцать, если никто не передумает, наберется! Может повезет, и всех заберем. Кого по домам, кого в лисьи заповедники…»
-Ну если тридцать, то тогда ладно. Тогда поехали, - обнял подпрыгнувшую от радости жену Ванька, - может и правда повезет…
*****
Ферма эта звериная, в народе концлагерем лисьим прозванная, в деревеньке небольшой располагалась. Да и не ферма, собственно, так – стянутые меж собой два смежных участка, одним жилым домом объединенные.
В одной стороне постройка, если не сказать сараюшка хилая, только размером разве что раза в три побольше. А рядом с ней прямо напротив гараж кирпичный – забой, за которым шкуры лисьи на деревянных штакетниках висят.
Забор жестяной, краской зеленой выкрашенный, метра под два в вышину. Но и он от тявканья и скулежа, душу в клочья рвущего, не спасает…
А у выскочившего из калитки хозяина глаза маленькие, бегающие. Бездушные. Ничего в них, кроме алчности, плещущейся при виде машин, вдоль всей деревни припаркованных, и не видать.
За каждого зверя, за каждую жизнь изувеченную торговаться готов. Так и видно, как щелкают в голове счеты, передвигая лисьи жизни, как деревянные бусины - кругляши.
Саше от одного взгляда на него до тошноты плохо стало. Вцепилась в Ванькину руку, дрожит. В словах галдящих вокруг приехавших вместе с ними людей путается.
Только времени на раздумья и дороги назад больше нет. И переноски серые, как кубики лего, в колонны выстроились. И надо идти, присматриваться, выбирать. Понимая, что всех не заберешь, чудовищем себя чувствовать.
А Марк – собравший их здесь волонтер, уже за калиткой.
И течет за ним нестройный людской ручеек, мир к лучшему менять отважившийся.
А слез, как ни странно, нет – не для того сюда приехали. И потому она, Саша, свои тоже с трудом, но сдерживает…
Тридцать шагов по участку и сквозь ячейки квадратные нос черный просунутый. Фырчит удивленно, морщится. Ничего, кроме запаха кормов и фекалий собственных, под решетчатое дно клетки валящихся, не чувствовал, а здесь столько и сразу…
Сашка на рыжего обладателя носа этого не отрываясь смотрит, сжав собственной хрупкой ладонью пальцы Ванькины до синевы.
А зверь то в клетке пришибленный, скрюченный весь какой-то, хвостом шевелит, усы во все стороны торчат. Дышит ей, духами малиновыми пахнущей, не надышится… А потом затявкал – заскулил, неужто… Улыбается?!
И слова за спиной, как рой мушиный. Сливаются все в голове под взглядом живых этих лисьих глаз, мешаются. И сердце собственное в такт покачивающемуся лисьему хвосту оглушительно стучит.
А люди меж тем дело свое делают.
Сто шестьдесят семь живых душ на участке. Много. Бесконечно много для приехавших полсотни человек. Но все стараются. Звонят куда-то, что-то прикидывают. И Саша, на Ваньку глаза поднявшая, вдруг сама себя не узнавая говорит – Премия, у меня премия в том месяце, на подарок тебе ко дню рождения отложенная! Можно? Пожалуйста! Я потом, я правда подарю…
Ванька только кивает молча и рукой машет - мол черт с ним, с подарком, успеется. А вон та, белая в крапину, через две клетки левее… Совсем поникла маленькая и скулит так жалобно. В одной переноске точно вдвоем поместятся!
Марк принятому ими решению даже не улыбнулся, глаза разве что серые, грозовые, на минутку чуть потеплели. Но Саша другого и не ждала.
Не до того сейчас. Не до радости.
И пока выбранных животных, с хозяином расплатившись, в переноску пересаживали, все повторяла про себя брошенные на ее виноватый в сторону остальных клеток взгляд Марковы слова.
-Две жизни – незаметными камушками у подножья горы только кажутся. А на самом деле каждая из них сама по себе – гора. Гора, равнина, планета, вселенная! Это ты просто думаешь так, что две – ничто. Но, поверь, две – это уже бесконечно много! Ты потом, со временем, сама поймешь!
Дорогу назад Саша помнила плохо. Разве что зудела спина от направленных на нее из стоящей на заднем сиденье переноски внимательных взглядов.
Так и читалось в них смешанное с робкой надеждой неверие – неужели и правда увозят? Забирают из ада этого неважно куда… И мелькающий за стеклом мчащейся по дороге машины огромный мир – как глоток воздуха, как живая, бегущая по почти мертвому телу вода.
Они же не верили уже. Не мечтали. Не надеялись. И мир этот в расширенных лисьих глазах мелькающий не думали, что увидят хоть когда. Какой для вещей мир? А они вещи. Не животные, не души – шкуры! Пушистые опушки чьего-то воротника.
И видящая как жмутся они друг к дружке в переноске Саша все-таки не выдерживает – вырывается из груди царапающий горло, будто вой раненого, всхлип.
Но это так. Это уже ерунда…
*****
-Саш, ты чего там застряла? Выезжать пора. Марса с Юкой я в вольере закрыл, набегались, спят.
-Да, родной, сейчас. Уже почти. Еще одну минуточку, - Саша посмотрела на дописанный ею пост. Вздохнула.
Перевела взгляд на стоящую справа от ноутбука в светлой рамке фотографию. Сколько у нее уже их фотографий? Сотни? Тысячи?
А она по-прежнему на эту – первую, часами не отрываясь смотреть готова.
Не продуманную. Спонтанную. Сделанную в тот самый день в каком-то диком порыве запечатлеть: первый шаг, первый глоток свободы. Первый, полный неверия с зарождающейся на дне зрачка эйфорией взгляд.
Шесть лет прошло. А Саша помнит. Все помнит.
И дрожащие по ветру мокрые носы. И нежелающие выпрямляться после тесноты клетки лапы. Оборванные со смородинового куста листья и первую искреннюю лисью улыбку от попавшей в пасть кислой ягоды крыжовника...
Марс и сейчас из зашуганного, ничего хорошего в жизни не видевшего щенка в матерого хитрого лиса превратившись, за крыжовник душу продать готов. Ваня у забора четыре лишних куста в позапрошлом году высадил, ну чтоб уж всем вдоволь – и хитрецу рыжему, и на варенье.
А Юкина половина вольера мячиками разноцветными завалена. Как Ваня тогда догадался что ей понравится? Она ведь на лапах своих, решеткой изувеченных, стоять и то нормально не могла.
Выбралась кое-как на газон у дома из открытой переноски вслед за пример подавшим Марсом. Замерла. А потом завыла жалобно тихонечко, затявкала. Вышибая слезу из и без того постоянно слезившихся Сашкиных глаз.
Ваня на коленях рядом с ней с плачущей полчаса просидел. Гладил, шептал, уговаривал. На рыжего собрата, с жадностью кусты ягодные обнюхивающего, показывал.
А потом поднялся Саше бросил коротко - Я сейчас, на минуту я, - и вернулся с теннисным мячиком в руках.
Ох как она его трепала. Как лаяла счастливо. Как била тонкими своими лапами с отросшими когтями …
Саша с Ваней через два дня все мячи в поселковом магазинчике для нее скупили. И тряпичные, и резиновые. И слезы соленые глотали оба, опять видя, как Юка, словно дите малое, игрушки в первый раз увидевшая, задрожала вся при виде такого богатства .
Вольер поставили позади дома.
И лесенку в нем. Колесо. До потолка деревянного лазилки. Саша все переживала, что не пойдут после всех ужасов снова в клетку, хоть и не сравнить железную семьдесят на семьдесят пыточную с приличным вольером размером с баню…
Они и не пошли. Побежали. Криво на согнутых лапах задами вихляя, в бок попеременно заваливаясь. Нюхали, грызли, карабкались, трепали… Визгу счастливого от богатства такого было хоть уши руками закрывай! Если б радость можно было ложкой черпать, Саша в тот момент бы до одурения наелась, а может и вовсе навсегда.
Единственное с чем намучились - с дверью вольерной, на ночь закрытой. Скулили и Марсик и Юка по-первости, взахлеб по-своему, по лисьи плакали.
Но через месяц свыклись, да и поверили, что утром дверь эту, из ячеек сетчатых состоящую все равно на распашку распахнут. А за ней уже и дубовую, домашнюю. А там Саша, Ваня, диваны…
Пузо мягкое лисье кверху если выставить - загладят, зачешут, любя.
******
-Саш?! Все в порядке? Ты где? - ворвался в воспоминания с первыми нотками волнения нетерпеливый Ванькин голос.
-Все иду! Уже теперь точно иду! - Сашка нажала мигающую синим кнопку «отправить», и улыбнувшись, побежала вниз по пологим, ведущим со второго этажа ступенькам. Прав муж, негоже заставлять людей ждать.
Тем более, что сегодня они снова едут.
Разница лишь в том, что сейчас Саша отчетливо понимает куда. И в этот раз она собрала уже свою, откликнувшуюся на её призыв о помощи животным, команду. И задача перед ними стоит тоже не простая. Сегодня из "усыпалки" предстоит спасти более двадцати приговоренных к смерти собак...
Но решившая однажды стать тем самым, вставшим против огромных жерновов жестокости колоссом, Саша знает - они смогут. Справятся. Как смогли, как справились тогда.
И потом, спустя два месяца, проделав титаническую работу и отправив в семью последнего из спасенных псов, довольно жмурясь, Саша будет лежать в саду на траве рядом с дремлющими, млеющими под теплыми солнечными лучами лисами.
А любующийся счастливой и уверенной в себе, вопреки всему меняющей этот мир к лучшему женой, Ваня спросит ее: Помнит ли она, как ко всему этому пришла...?
Саша зароется руками в теплую, пахнущую крыжовниковым счастьем рыжую шерсть Марса. Потреплет меж ушей улыбающуюся, давно забывшую все страхи вальяжную лисицу Юку...
И только потом, искренне улыбнувшись мужу, тихо ответит - Лисьими тропами. А увидеть их я смогла, потому что однажды не побоялась широко открыть глаза.
✅ Подписаться на канал в Телеграм
Подписка, 👍 и ваши комментарии приветствуются и помогают автору стать лучше..))