— Дмитрий, вам понравилась версия Анатолия Праудина?
— Я под огромным впечатлением. Это один из лучших спектаклей по моим текстам, а их уже много, около ста. И это второй спектакль Праудина по роману «Саша, привет!». Первый был выпущен весной прошлого года в Нижегородском театре драмы. Постановки очень разные, но обе мне очень понравились.
— Вас не смущает то, что режиссер дополнил ваш текст?
— Драматург дает некий изначальный импульс, а спектакль делает режиссер с актерами, художниками. И я как драматург стараюсь еще на стадии написания пьесы оставить какой‑то простор для творчества режиссера. Хочется, чтобы постановщик понял общую интонацию, сердцевину. Праудин понял. Дальше проблем нет.
— Одна из главных тем романа — разобщенность людей, их неумение услышать, почувствовать друг друга. В спектакле есть любовь, но главному герою это не помогает.
— Все имеет значение, работает, когда у человека есть какое‑то будущее. Когда ты каждый день в определенное время проходишь под дулом пулемета, уже неважно, любят тебя или нет.
— Но ведь каждый из нас смертен и может умереть в любой момент.
— Но мы под пулеметом не ходим. Мы не знаем, когда умрем, а для моего героя каждый день наступает такой момент, когда это может произойти. И это коренным образом все меняет. С этим жить намного труднее.
— Когда вы пишете, вы представляете своих героев, их лица, пространство, в котором они существуют?
— Скорее слышу — их речь, реплики. Не в психиатрическом смысле, не как голоса в голове, но для меня важно, как говорят персонажи.
— Кого из драматургов вы любите? Чьим творчеством вдохновляетесь?
— Мой абсолютный фаворит — Чехов. Он очень современный. Я считаю, что он опередил свое время лет на 50. Ты смотришь на героев его пьес, они все разные. У одних жизнь складывается хорошо, у других плохо, но они все несчастные, всех жалко. Мне кажется, он первый, кто внес эту струю. Потом она стала проявляться и у других авторов, но Чехов первым сделал это с такой потрясающей яркостью.
— Как и чему вы учите молодых литераторов, начинающих драматургов на своих курсах?
— Я им стараюсь объяснить их сильные стороны. Слабые показывать бесполезно. Я не верю, что, если рассказать человеку про недостатки его текстов, он сядет и станет хорошо писать. Но я могу научить, как использовать то хорошее, что у него есть, вдохновить, сделать так, чтобы захотелось работать.
— Что такое вдохновение?
— Вдохновение — это то, о чем совершенно невозможно говорить. Было бы глупостью и неблагодарностью по отношению к богу, к реальности отрицать, что оно есть. Но, когда нужно о нем говорить, немеешь. Иногда писатель пытается объяснить, что это не он пишет, а нечто. Некто пишет, проявляется через него, он ощущает себя в каком‑то потоке… Я это слышу и понимаю — так все и есть. Но эти речи выглядят настолько абстрактно, глупо, что лучше промолчать.
— Вы говорите, что Чехов современен. Как вы полагаете, ваши тексты сохранят актуальность через полвека?
— Я подозреваю, что через пятьдесят лет никто не будет помнить нас. Человечество станет совсем другим, начнет жить другим, интересоваться другим. И я очень подозреваю, что словесность уйдет куда‑то на периферию. Литература в целом станет уделом узкого круга людей и никому не будет нужна за его пределами. А может, я ошибаюсь...