В последнее время странные сновидения меня довольно часто посещают. Поэтому как-то приелись они и заметного следа в памяти не оставляют. Но в этот раз приснилось такое, что при всём желании не забудешь. Начну немного издалека, со случившегося наяву. Придя с работы, я почувствовал, что заболел ОРВИ. Причём началось всё бурно, безо всяких предвестников. Температура повысилась до тридцати восьми с копейками, в глазах резь появилась, в носу защипало, общее состояние стало отвратительным.
Немедленно напился всего, что только можно. Нет, не упился спиртным до полного изумления, а принял несколько лекарственных препаратов. На другой день никаких изменений к лучшему не произошло. Мы с супругой решили, что если к следующей смене будет всё, то же самое, значит вызову на дом врача и попрошу больничный.
В последний выходной, хоть температура и не повышалась, но самочувствие оставляло желать лучшего. Аппетита нет, слабость страшная, ползаю как сонная муха, еле ноги волочу. Спать лёг рано и только положил голову на подушку, как сразу отключился. И вот, снится мне, что я иду по улице, но не один, а с каким-то незнакомым мужичонкой. Внешность его была отталкивающей: неимоверно тощий, измождённый, с красным носом, зубы как у кролика. Идёт, не отстаёт, башку повернул и глаз с меня не спускает. Не выдержал я, остановился.
– Ты кто? – спрашиваю.
– Грипп! – ответил он.
И тут я, словно заправский боксёр, кааак врезал ему по роже! Он тут же рухнул как подкошенный, а я проснулся. Причём в прекрасном настроении, совсем не ощущая признаков болезни. Дайка, думаю, встану, проверю, не ложное ли это благополучие. Но всё было замечательно, словно и не болел вовсе. Без ложной скромности скажу, что вероятно я – единственный в мире, кто одолел грипп безо всяких премудростей, банально отправив его в нокаут.
В первый выходной, в самый разгар болезни, спокойно полежать и пострадать мне не дали. Утром, в одиннадцатом часу, раздался бешеный стук в дверь. И это при том, что у нас есть работающий звонок. Сразу возникли ассоциации с бандитским налётом и одновременно с необъявленным визитом спецназа. Дверь открыла супруга и оказалось, что автором сего буйства оказалась наша соседка Альбина Петровна. В прошлом очерке я о ней рассказывал. Было совершенно непонятно, как худенькая пожилая женщина с загипсованной рукой, смогла произвести такой грохот.
– Ира, где Юра? – пронзительно заголосила она. – Юра, Юра, иди скорей сюда!
– Что случилось, Альбина Петровна? – спросил я.
– Там Вадик умирает! Пойдём, пойдём, потом всё расскажу!
Схватив тонометр и стетоскоп, я моментально прибежал.
Вадик – это племянник Альбины Петровны, у которого финансы поют романсы. А поскольку это пение является почти непрерывным, он частенько заглядывает к любящей и щедрой тёте.
Он лежал в туалете, искривившись в неестественной позе и глубоко, тяжело дышал. Всё было совершенно непонятно, и я приступил к расспросу.
– Как всё случилось?
– Он в туалет пошёл и упал. Хорошо хоть не закрылся. Я подбежала, смотрю, его трясёт, а потом затих.
– Раньше припадки были?
– Нет, нет, никогда ничего подобного.
Судорожным припадком начинается фибрилляция желудочков, грозная жизнеугрожающая аритмия. Но в данном случае она полностью исключалась, поскольку сердце работало исправно, и гемодинамика была стабильной. Тем не менее, «скорую» я вызвал.
Переносить Вадима на кровать мы не стали, точней не смогли физически. Пока ждали бригаду, он пришёл в себя и стал непонимающе осматриваться.
– Вадик, Вадик! Слава богу, ты ожил! Ой, как ты меня напугал! – запричитала Альбина Петровна.
– А что случилось-то? – растерянно спросил он и привстал, упершись рукой в пол.
– Вадим, давай потихоньку поднимайся и пойдём присядем.
После того, как он уселся, расспрос я продолжил:
– Что тебя сейчас беспокоит?
– Да вроде ничего, всё нормально. А что со мной случилось-то?
– Эпилептический припадок.
– Эх ты, блин! Так у меня теперь эпилепсия, что ли?
– Пока ничего сказать нельзя. Тебе нужно к неврологу обратиться и чем скорей, тем лучше.
– Дядь Юр, утром мне было х***еново до ужаса, я сюда еле дошёл. А сейчас всё отлично. Вот как так-то?
– А с чего было плохо?
– Ну я это… Вчера перебрал малёха. Мне надо было поправиться, а мать денег не дала. Вот меня и тряхануло.
– Вадим, скажи откровенно, ты ведь вчера не первый день выпивал?
– Ну да, блин, так уж получилось.
– Смотри, если так будет получаться регулярно, то с эпилепсией подружишься навсегда. Ты с этим не шути. Ладно, давай дождёмся бригаду.
– Какую бригаду?
– «Скорой помощи».
– Не-не-не, дядь Юр, не надо, я прошу! Зачем мне «скорая»? Я же хорошо себя чувствую!
– Ладно, тогда я вызов отменю, но к неврологу иди, не раздумывая!
Этот припадок стал закономерным следствием долгого разнузданного пьянства. И тем не менее, нельзя всю вину возлагать только на Вадима. С матери и тётки она тоже не снимается. Им бы нужно объединить усилия, чтоб уговорить его пройти курс лечения и закодироваться. Однако вместо этого они кидаются в бесполезные крайности. Мать деньги не даёт вообще, а тётка наоборот, щедро одаривает. На эту тему с Альбиной Петровной я поговорил, и она со всем согласилась. Однако было сразу понятно, что согласие являлось всего лишь проявлением вежливости. Ну что ж, ничего не поделаешь, мне никто не давал права навязывать свою позицию.
Морозец был вполне терпимым, а вот страшная гололедица – нет. У подъезда наш добросовестный дворник посыпал песком. А вот дальше начинался сплошной каток, отсвечивающий коварным ледяным блеском. Однако из дома я всегда выхожу раньше, с приличным запасом времени, автобус без меня не уехал.
На своей остановке вошла наша дезинфектор Галина Петровна. Лицо её было опухшим, в красных волдырях, словно после нападения целого роя пчёл-отморозков. Но откуда им зимой-то взяться?
– Галина Петровна, вы никак решили внешность поменять, чтоб от коллекторов скрыться?
– Да ну вас, Юрий Иваныч, с вашими шутками! Мне вообще не до смеха. Одни сплошные напасти, никак не получается пожить спокойно.
– Так что же приключилось-то?
– Я у Наташки крем нашла и вчера перед сном помазалась. А сегодня встала и сама себя напугалась. Уйти бы на больничный, да Андрея Ильича пожалела. Кем он меня заменит?
– Но вы бы хоть сначала прочитали, что это за крем?
– Юрий Иваныч, ну я ведь не совсем уже дура! Конечно прочитала. Написано: «Крем антивозрастной для любых типов кожи».
– Ничего не приняли?
– Ой, всяких таблеток две коробки лежат, а я ведь в них не разбираюсь.
– А почему дочка-то не поможет?
- Её нет, она в Пушкино уехала с правнуком сидеть. Через два дня должна вернуться. Да ведь ещё у меня неприятность случилась. Хотела телевизор включить, а видно не туда нажала и он теперь не работает. Наташка скотчем замотала кнопки, на которые нельзя нажимать, а я видно по случайности ткнула. Прямо проклятие какое-то: только она уедет, так сразу все беды на меня наваливаются.
- Не переживайте, Галина Петровна, это всё житейские мелочи. Сейчас приедем, попросите кого-нибудь вас уколоть.
К сожалению, в Международной классификации болезней существует серьёзный пробел. Там нет зависимости от приключений, хотя таковая объективно существует. Доказательством и ярким клиническим примером служит Галина Петровна. Думаю, что не выдержит она размеренного спокойствия, зачахнет. Так что пусть уж продолжается привычная ей беспокойная и бьющая ключом жизнь.
У крыльца пускала клубы дыма врач Нурбаева из прежней смены.
– Здравствуйте, Аида Кайсаровна! Вот уж знал, что вы курите! – удивлённо сказал я.
– Я и не курила. Просто мне в душу очень сильно на***рали…
– Кто-то из наших, что ли?
– Нет, на вызове. Пьяные у***оды, б***дло конченное. Орут: «<Давайте нам чего-нибудь кайфовое, а то не выпустим!». И на меня начали «наезжать»: <фигли> ты из своего аула сюда приехала, <оскорбления по национальному признаку>?
– А с кем вы работали?
– Как всегда с Сашей Герасимовым. Но что он мог сделать? А если бы и попытался, его сразу бы забили.
– Ну и чем всё закончилось?
– Они хоть и пьяные, а сразу заметили, что я в планшете на красную кнопку нажала. Нас сразу выгнали и Саше пинка дали. Полиция приехала быстро, но им не открыли. Я заявление написала, с нас взяли объяснение и уехали. Вот и всё на этом, торжества справедливости не случилось. Обидно, Юрий Иваныч. И при чём тут моя национальность? Я – казашка, но русским языком лучше их владею, образование своим трудом получила, безо всякой «мохнатой лапы».
– Аида Кайсаровна, нужно бы добиться наказания, иначе они вообще раздухарятся, решат, что им всё дозволено.
– Само собой, я этого просто так не оставлю.
Такое поведение является подсознательным стремлением хотя бы на время избавиться от ощущения собственной ущербности. При этом бесполезно вразумлять дегенератов вежливой беседой или предупреждениями. Да и штрафом их не напугаешь, всё равно платить нечем. Эта публика понимает лишь язык силы, начиная с укладывания мордами в пол и заканчивая реальным лишением свободы. Но, по многим причинам, адекватного наказания они не получают.
Все места в «телевизионке» были заняты коллегами, включая наших предшественников.
– Приветствую всех! Как смена прошла? – поинтересовался я.
– У кого как, – ответил врач Анцыферов. – У нас нормально, а у Евгения Анатолича не очень.
– И что же случилось?
– Да много чего, – ответил врач Чесноков. – Не смена, а сплошной экстрим, как будто проклятие какое-то. Сначала на мужика с «белкой» нарвались, чуть ножичком нас не почикал.
– А повод-то какой был?
– «Пил, плохо». Мать вызвала. У подъезда нас встретила, говорит, сильно плохо ему, после запоя никак не очухается. И нам сначала-то и ни к чему, что она нас вперёд пропустила. Он нам открыл, глаза дикие, а в руке нож. Ладно хоть не бросился, мы уйти сумели. А эта д***рой прикинулась: «Да что вы испугались? Он тихий, спокойный, ничего вам не сделает!». Ага, не сделает! Вызвали полицию и шестую.
– Когда менты приехали, он их без ножа встретил, не дёргался, – сказал Анцыферов. – Белочник.
– Потом была смерть в присутствии, – продолжил печальный рассказ Чесноков. – Молодой мужик, сорок два года, ничем не болел. Ни с того ни с сего слабость почувствовал, головокружение, но ни на какие боли не жаловался. На ЭКГ ничего опасного, а остальное не успели проверить. Сразу асистолия и <песец>. Качали-качали, но всё впустую. В общем непонятно, зачем умер… После обеда машина сломалась на полпути к вызову. Ладно, прислали другую. А на ней мы в ДТП попали, какой-то <чудак> на «Ауди» нам в <попу> въехал. После этого вторую машину дали. Дальше были ещё две смерти в присутствии и весёлая бессонная ночь.
– Дааа, Евгений Анатолич, весело вам было. Не иначе как проклятие от недовольных пациентов.
– А х***ен знает, я уже ничему не удивлюсь. Александр Сергеич, а как ты смотришь на то, чтоб пойти и остограмиться? – предложил Чесноков и глаза его азартно заблестели.
– Ну а что, я не против! Только давай уж дождёмся конца смены, – принял предложение Анцыферов.
– Есесссьно, об чём базар?
Объявили конференцию. За старшего врача смены по-прежнему работал Сергей. Докладывая оперативную обстановку за истекшие сутки, он подробно остановился на одном из «инфарктных» вызовов:
– Фельдшерская бригада привезла в «пятёрку» мужчину пятидесяти трёх лет с ОКС без подъёма. В приёмнике у него возникла фибрилляция желудочков. Наши девчонки поначалу растерялись, стали срочно звать дежурного врача. А он подошёл вразвалочку и начал выделываться, типа, я больного не принимал и за него вы отвечаете. И вообще, говорит, прежде чем везти, надо было стабилизировать. Девчонки слушать его не стали, из машины принесли дефибриллятор и бахнули! В результате завели, оживили!
– А кто дежурил? – спросил главный врач.
– Карпов. Сказал бы я, кто он такой… Ну согласитесь, Игорь Геннадьевич, он не по-человечески поступил!
– Ладно, я сегодня поговорю с их главным, чтоб работу провёл с этим Карповым.
Далее подключилась начмед Надежда Юрьевна:
– Коллеги, я вот думаю, то ли память у вас дырявая, то ли просто расслабились непонятно по какой причине. При госпитализации, в карте должно быть не две, а три колонки с гемодинамикой: первая – на момент вашего прибытия, вторая – после оказания помощи и третья – после приезда в стационар. Если кто-то забыл, это называется «мониторинг состояния».
– Надежда Юрьевна, вы то и дело всякие новшества придумываете! – возмутилась фельдшер Антонова. – Писанины всё больше и больше становится, можно подумать, нам заняться нечем!
– Галина Васильевна, вы о чём? Этому новшеству уже больше года! И не мы его придумали, а страховые. Нет, вы меня удивляете! На конференции ходите, но видимо ни во что не вникаете! Кстати сказать, карточки вы оформляете кое-как, небрежно, без подробностей. Два слова черканёте и всё на этом.
– Я там должна сочинения писать, что ли?
– Нет, не сочинения, а подробности. Жалобы, анамнез, статусы и так далее. Всё вы прекрасно знаете, но всё делаете наперекор. Мне надоело за вас замечания получать! Дальше поехали. Дмитрий Валерьевич, вы ездили на констатацию и в графе «Эффект от лечения» написали «Без отрицательной динамики». Объясните мне, безграмотной тётке, что это означает? Т***пу хуже не стало?
– Не, ну вы же сами говорили, что писать «Ухудшение» нельзя.
– Слушайте, у меня возникли сомнения в вашей профпригодности! Давайте объясню на пальцах. Т***п – это уже не человек, а мёртвое тело. У него не может быть никакой динамики. Писать нужно «Без эффекта». А если помощь не оказывалась, эту графу оставляете пустой. Зачем вы ставите «ноль» по шкале ком Глазго? Сознание или кома бывают только у живых, а у мёртвых-то откуда им взяться? В этой графе тоже ничего писать не надо. Короче говоря, после конференции приходите ко мне, будете переписывать.
Не знаю, как в других регионах, а у нас на «скорой» нет локального нормативного акта, регламентирующего порядок оформления карт вызова. Есть лишь какая-то древняя памятка, не имеющая никакой юридической силы. Если работник допускает нарушения при оформлении карт, то как ты его накажешь? На основании чего? Но, как бы то ни было, а руководство не спешит устранять этот пробел.
После конференции, как всегда наступило время приятного безделья, спокойствия и умиротворения. А тихий бубнёж телевизора гармонично дополнял эти прекрасные чувства.
В начале десятого подал голос планшет, извещая о вызове: травма ноги у женщины шестидесяти пяти лет. Ожидала она у входа в торговый центр. Несмотря на то, что уличный вызов относится к первой категории срочности, нам его передали не сразу, а через двадцать три минуты после приёма. Поэтому тянуть время не стали и сразу поехали.
Зрителей собралось не менее десяти человек и встретили они нас, мягко сказать, нерадостно:
– Сколько можно вас ждать? Вы через Москву, что ли, ехали? – возмущённо вопрошала женщина средних лет.
– Вот она, доступная медицина! Сто раз умрёшь, пока дождёшься! – обличающе сказал пожилой мужчина.
В подобных случаях бесполезно что-то объяснять и доказывать. Всё это будет расценено как оправдания и ещё больше накалит обстановку. Поэтому мы попросту притворились глухими.
Пострадавшая, полноватая женщина в сером пальто, лежала лицом вниз на пандусе у входа, рядом валялись трость и дамская сумка. Безо всяких расспросов, мы её быстренько загрузили в машину. А там я приступил к расспросу:
– Что с вами случилось?
– Упала. Надо было по лестнице идти, а меня чёрт дёрнул по этой горке взбираться, не знаю, как называется…
– Пандус.
– Он скользкий, ноги разъехались, и я шлёпнулась. Ведь я же после операции, у меня был перелом шейки бедра. Только недавно разрешили с тростью ходить, я обрадовалась, что всё хорошо. И вот, пожалуйста, оперированную ногу, наверно, опять сломала. Ой, за что мне такое горе?
– А вы встать пробовали?
– Меня попытались поднять, но нога как чужая. Нет-нет, я чувствую, что опять сломала. Скажите, а повторно меня уже не будут оперировать?
– Не знаю, сейчас приедем, там спросите.
– Господи, только бы лежачей не остаться! Больше всего этого боюсь, уж лучше сразу умереть.
К сожалению, пострадавшая не ошиблась в самодиагностике. Все симптомы были в наличии, хоть студентам показывай. Тут и «прилипшая пятка», и ротация стопы наружу, и болезненность при поколачивании пятки.
При переломах шейки боль, как привило, несильная, поэтому необходимости в наркотике нет. Вполне достаточно ввести нестероидный противовоспалительный препарат, что мы, собственно, и сделали. Ну и конечно про транспортную иммобилизацию не забыли. Проще говоря, наложили мою любимую шину Дитерихса. Да, она не включена в стандарт оснащения, ей на смену пришли более современные шины, но на мой возможно устаревший взгляд, ничего лучшего пока не придумали.
Следующим вызовом был психоз у мужчины шестидесяти трёх лет.
У калитки частного дома нас встретила зябко нахохлившаяся женщина в старом болоньевом пальто:
– Здравствуйте! У мужа белая горячка, – доложила она.
– Он у вас пьющий?
– Да не то слово! Когда в милиции работал, почти вообще не просыхал. Удивительно, как только до пенсии смог доработать и майора получить. Потом стал запоями пить.
– Когда последний раз выпивал?
– По-моему, дня три назад.
– Запой был долгий?
– Больше недели.
– А он сейчас один, что ли?
– Нет, я сына вызвала, иначе мне с ним не справиться. Мало ли чего ему в башку взбредёт.
Пациент имел внешность классического алкоголика-маргинала: небритый, почти беззубый, с дряблым обрюзгшим лицом и бессмысленным взглядом. Даже обладатель богатой фантазии не смог бы представить этого опустившегося человека в форме майора милиции.
На нас он особого внимания не обратил, поскольку увлечённо общался с кем-то невидимым:
– А она тут при чём? Что ты как не мужик? Обещал – делай! Я тебя не оскорблял! Ты сам <гомосексуалист>, за базаром следи! С какого <фига> я тебе должен? Чего я должен, какую пятёру? Я всё на свои деньги покупал!
– Здравствуйте, Анатолий Василич! С кем вы беседуете? – поинтересовался я.
– Да пошёл ты сам <на фиг>, <нецензурные оскорбления>! <Имел> этого Андрюху, какой он авторитет?
Нет, эти слова были обращены не ко мне. Болезный пребывал в своём белогорячечном мире и возвращаться в реальность не планировал.
– Анатолий Василич! – потрепал я его за плечо. – Посмотрите на меня!
– А чего такое? – растерянно спросил он.
– Вы с кем разговариваете? Кого ругаете?
– Кого я вложил, ты, чёрт <пользованный>? Давай, давай, спрашивай! Спрашивай при мне, я сказал!
– Анатолий Василич, вы сейчас где находитесь?
– Ага, что, где, когда! Знатоки! <Имел> я всех знатоков!
– Ох, какой молодец! Сказал, как отрезал! Соберите ему всё для больницы, – попросил я супругу. – Паспорт и полис мы возьмём.
– Я не понял, а кто на потолке-то нарисовал? Лёшка, ты, что ли? – спросил он у сына.
– Пап, успокойся! Никто не рисовал! – раздражённо ответил он.
– Не, ну зачем тут эта по***графия? Кто здесь был?
Анатолий Василич униматься не желал. А если сказать точнее, ему не давали покоя обильные слуховые и зрительные галлюцинации. Алкогольный делирий никаких сомнений не вызывал. Причём сопровождался он соматическими нарушениями. Кроме повышенного артериального давления, было ещё и мерцание предсердий неизвестной давности. В наркологии он получит комплексное лечение, вот только на положительный результат рассчитывать не приходится. Многолетними возлияниями Анатолий Василич угробил свой мозг, разрушил себя как личность. К сожалению, безвозвратно.
После освобождения поехали на кишечное кровотечение у мужчины пятидесяти шести лет.
Открыл нам сам больной, тщательно выбритый полный мужчина в старомодных роговых очках, одетый в полосатый махровый халат.
– Здравствуйте! У меня ни с того ни с сего кровь потекла… из… ну сзади, из прохода. Я прямо в шоке, что за кошмар? – сказал он, покраснев и избегая смотреть в глаза.
– Геморрой есть? – спросил я.
– Нет… Слушайте, а ведь может быть! Скорее всего геморрой! – почему-то обрадованно ответил он.
– Ложитесь набок, лицом к стене, сейчас посмотрим.
При ректальном исследовании никаких геморроидальных узлов я не обнаружил, однако на перчатке была кровь. Где-то подкравливало, хоть и не сказать, что сильно. Однако был ещё один момент, вызывавший определённые вопросы. Сфинктер ануса, обычно плотно сомкнутый, у этого пациента широко зиял.
– Ничего такого я не нащупал. Но вы знаете, очень похоже не на геморрой, а на травму прямой кишки инородным телом, – поделился я своим предположением. Пациент отреагировал неожиданно бурно:
– Да вы что, с ума сходите?! Какое инородное тело? Оставьте при себе свои подозрения, я не из таких!
– Я не следователь и никого ни в чём не подозреваю, – спокойно ответил я. – Просто высказал предположение, а решающее слово скажут хирурги.
– Ещё и они меня будут допрашивать?
- Не допрашивать, а опрашивать. Это делается не из любопытства, а для правильной диагностики. Думаю, что и вы в ней заинтересованы. Всё, не будем тянуть время, собирайтесь и поедем.
Пользуясь тем, что болезный занятый сборами, перестал обращать на нас внимание, фельдшер Герман молча показал на промежуток между стеной и кроватью. Там на полу небрежно лежали элементы женского нижнего белья. Можно было бы предположить, что оно принадлежало спутнице пациента. Однако больше нигде не наблюдалось признаков женского присутствия. В общем это стало очередным вкладом в копилку моих подозрений.
Увезли мы загадочного господина в хирургию с трещиной прямой кишки под вопросом. А затем всё детально обсудили. Дабы не нарушать врачебную и простую человеческую этику, приводить подробности этого обсуждения не стану. Лишь скажу, что скорей всего пациент страдает, а возможно и наслаждается определёнными перверсиями. Во избежание санкций Дзена я не могу разъяснить этот термин и пускаться в рассуждения. Но в интернете на эту тему есть огромное количество информации.
Освободившись, моментально получили вызов: в отделе полиции болит живот у женщины тридцати четырёх лет.
Как всегда, пришли в дежурную часть, но к нашему удивлению там никто ничего не знал про вызов «скорой». Развернулись мы и ушли не солоно хлебавши, от всей души ругая неизвестного идиота-шутника. Но медбрата Виталия внезапно осенило: в планшете же есть номер телефона, с которого поступил вызов! Не откладывая, я позвонил и выяснил, что нас заждались в отделе по вопросам миграции, там сотрудница чуть ли не умирала от боли. Вот тут и стало понятно, почему в «дежурке» ничего не знали про вызов. Ведь этот отдел находился обособленно и имел отдельный вход. Основная вина лежала на фельдшере по приёму вызовов, которая не уточнила, в каком именно подразделении нас ожидают.
В большом кабинете находились три сотрудницы, но свою пациентку мы увидели мгновенно. Молодая женщина с лицом, залитым слезами и искажённым гримасой боли, громко стонала и елозила в офисном кресле, пытаясь хоть как-то уменьшить страдания.
– Ооо, ну вы даёте! «Скорая» называется! – возмутилась одна из коллег больной. – У вас же, наверно какой-то регламент есть? А если человек умрёт за это время?
Притворившись глухими, мы занялись больной:
– Что вас беспокоит? – спросил я.
– Живот болит, просто ужасно! Хоть на стену лезь!
– Показывайте, где болит.
– Вот здесь, – она провела рукой от области сигмовидной кишки до паха.
– Боль внезапно началась или постепенно?
– Сначала поясница заболела, не сильно, а потом вниз на живот перешло.
– Как мочились сегодня?
– Понемногу, часто…
– Камни в почках есть?
– Был только песок…
Пальпировать живот сидящего человека как-то не совсем комильфо, но в данном случае эта была лишь формальность. Фактически, диагноз оказался услужливо поданным на блюдечке: мочекаменная болезнь, почечная колика.
Внутривенно ввели а***гин, который ничуть не хуже наркотика купирует колику, а в мышцу – спазмолитики. Вскоре боль почти ушла и пациентку спокойно увезли в урологию.
Вдруг вспомнился недавний эпизод из «Склифосовского». В стационаре молодая женщина стала громко кричать, жалуясь на боль в животе. Прибежавший врач, пару раз ткнул пальцами в переднюю брюшную стенку, громко заорал: «Срочно готовьте лапароскопию!». И тут сразу возникают саркастические вопросы. За каким лешим нужна лапароскопия, если ты не удосужился даже нормально пропальпировать и не использовал консервативные методы диагностики? В чём причина столь нервной реакции на больной живот? Что тут из ряда вон выходящего? Но даже если у больного действительно угрожающее состояние, врач обязан сохранять уверенность, пусть и показную. Да, внутри может бушевать тревога и даже паника, ведь мы тоже не роботы. Но выпускать всё это наружу нельзя ни при каких обстоятельствах. Врач, по любому поводу психующий и закатывающий истерику, является потенциальным вредителем и не должен заниматься лечебной работой.
После этого нас позвали на обед. В этот раз на Центре бригад было много, словно в пересменку. Сей факт означал, что вызовов мало и гонять нас почём зря никто не станет.
Всё получилось намного лучше, чем мы ожидали. Мало того, что пообедали спокойно и размеренно, так ещё и баиньки залегли. Почти три часа прекрасной свободы нам подарила диспетчерская! И только в начале шестого прилетел вызов: психоз у женщины восьмидесяти четырёх лет. Разбудил своих парней. Герман вскочил сразу, а Виталий сказал барским тоном:
– Езжайте без меня, я разрешаю!
– Нет, Виталий Геннадьевич, мы недостойны столь высокой чести, – ответил я.
Открыла нам худощавая женщина со скуластым мрачным лицом и непричёсанными чёрными волосами:
– Здрасте, я вас к свекрови вызвала. Она нас уже до предела измучила. Никакой жизни не даёт. Мы ведь тоже не молодые, поймите нас правильно!
– А что с ней происходит?
– Что… Из ума выжила, вообще ничего не понимает. Начала по трубе стучать, а у соседей внизу маленький ребёнок. Они люди нормальные, не скандалят, но ведь терпение тоже не железное. Везде лезет, из шкафов всё вываливает, продукты из холодильника на пол бросает. Может в штаны навалить. Мы в дурдоме живём, вообще без отдыха. Ну сколько можно-то?
– Она у психиатра наблюдается?
– Нет, мы её к неврологу водим. Чего только не выписывали, всё дорогое, а толку нет.
– Надо бы к психиатру свозить, в ПНД.
– Ну привезём и что из этого? Всё равно уже никто не вылечит.
– Ладно, давайте сначала мы с ней побеседуем.
После этих слов раздались раздражающе громкие удары по трубе.
– Ну-ка прекрати сейчас же! – закричала невестка.
Больная, невысокая пухленькая бабулечка с короткими седыми волосами растерянно смотрела на нас, держа в руке скалку. От греха подальше, Виталий её аккуратно отобрал и передал невестке.
– Здравствуйте! Давайте-ка присядем и поговорим, – мягко сказал я.
– Да вы посмотрите, что творится! – показала она на стену. – Вон как вода-то хлещет, сейчас всё зальёт! Валька, неси скорей тряпки!
– Всё-всё, воду уже перекрыли, больше не зальют. Лучше скажите, как вас зовут?
– Маша.
– А фамилию, имя, отчество можете сказать?
– Бородкина Мария.
– Ну а отчество? Вашего папу как звали?
– Бородкин Павел. Он на войне был, его там ранили в ногу.
– Ясно. Значит вы – Мария Павловна. Правильно?
– Да, да.
– Сколько вам лет?
– …Сорок… Сорок четыре. Я недавно на пенсии.
– А разве в сорок лет уходят на пенсию?
– Я на Мебельной фабрике работаю, скоро надо идти.
– Мария Павловна, а вы сейчас где находитесь?
– В общежитии, сейчас буду домой собираться. Валька меня сейчас увезёт.
– Мария Павловна, как у вас со здоровьем? Жалобы есть?
– Я не знаю, чего вы спрашиваете.
После беседы измерили давление, глюкозу, пульс и сатурацию. Всё оказалось в пределах разумного. Невестка выжидающе смотрела на меня.
– Мы её не повезём, – сообщил я. – Вам нужно обращаться в ПНД и решать вопрос о плановой госпитализации.
– А мне сказали, что никуда ходить не надо, просто вызовите «скорую» и её увезут.
– И кто же вам такое сказал?
– Медсестра из нашей поликлиники.
– Вам дали неправильную информацию. Я – врач-психиатр и за свои слова отвечаю. От визита в ПНД вам никуда не деться.
– Ооой, какой кошмар! Нет, она нас точно в могилу сведёт!
У Марии Павловны деменция и чтоб это понять, не нужно обладать медицинским образованием. Вместе с тем, нет никаких оснований для экстренной госпитализации.
Честно сказать, раздражают меня люди, ищущие какие-то волшебные способы избавления от проблем. Чтоб буквально по щелчку, в мгновение ока, всё стало хорошо и беззаботно. Но, к сожалению, так не бывает. Помещение больного в ПНИ процедура сложная, долгая, нудная. Нужно найти в себе силы и решимость довести дело до конца, начать реальные шаги. Вот только есть категория людей, отчаянно жалующихся на невыносимую жизнь с душевнобольным, но даже палец о палец не ударивших для решения проблемы. И к относиться к ним с пониманием я не в силах.
После этого нас вызвали к выпившей женщине пятидесяти одного года, которой отчего-то было плохо.
В прокуренной квартире царило разудалое застолье. Судя по всему, оно не посвящалось чему-то знаменательному, а являлось неотъемлемой частью повседневной жизни. Участниками были четверо мужчин, один из которых почти дошёл до желанной нирваны. И тем не менее, все они выглядели вполне приличными людьми, ничуть не похожими на опустившихся деградантов.
– Здрасте, уж извините, что я вас вызвал. Хозяйке очень плохо.
– Так наверно перебрала, вот и плохо, – предположил я.
– Не-не, она, конечно, выпивши, но не пьяная. Я пришёл, она за столом сидела, нормальная была, весёлая. А потом стала какая-то тормозная, начала отключаться. Мы её в ту комнату увели и уложили.
Женщина, одетая в спортивный костюм, лежала на боку, притянув к животу колени.
– Анна Александровна! – потеребил я её за плечо.
– Ой, как плохо… – еле слышно сказала она.
– А что плохо-то? Чего-нибудь болит?
– Живот…
– Поворачивайтесь на спину, сейчас посмотрю.
– Никак… Больно…
– Нет уж, постарайтесь повернуться.
И когда я обнажил ей живот, прямо сразу стала понятна, точнее, видна причина боли и плохого самочувствия. Ею была колото-резаная рана, располагавшаяся чуть выше пупка.
– Кто вас порезал? – напрямую спросил я.
– Никто, уже всё нормально…
Однако ничего нормального даже и близко не наблюдалось. Пострадавшая ухудшалась прямо на глазах, давление еле держалось на предельно низких цифрах. Было понятно, что вовсю идёт внутреннее кровотечение, остановить которое мы не в силах. Но это не давало нам права смиренно ждать трагического исхода. Быстро зарядили капельницу для восполнения объёма циркулирующей крови. Давление незначительно повысилось, но говорить о заметном улучшении было нельзя. В другую руку добавили ещё одну капельницу. Давление поднялось до ста, но держалось оно исключительно на непрерывно поступающем в кровь вазопрессорном препарате.
– Ну что с ней? – поинтересовался вызвавший нас мужчина.
– Порезали её.
– В смысле?
– Ножом в живот чикнули.
– Ни х***ена себе! – опешил он. – Значит она уже порезанная за столом сидела? Но у нас всё нормально было, никто не ругался.
– Она одна живёт?
– Нет, с Димкой, но он бухой, его что-то совсем развезло.
Времени на беседы и выяснение обстоятельств не было. Пострадавшую загрузили в машину и увезли в хирургию.
Какая-то мутная история приключилась. Если верить вызвавшему, после ранения пострадавшая как ни в чём не бывало уселась за стол. И совершенно непонятно, на что она рассчитывала? Что всё пройдёт само по себе? Но ломать голову я не стал, пусть полиция разбирается.
После этого вызова нас позвали на Центр. Пока всё доделал и переоделся, девятый час пошёл. Формально это считалось переработкой, но оформлять я её не стал. Зачем возню затевать из-за каких-то минут?
А дома меня поджидала соседка Альбина Петровна, попивая чаёк с моей супругой. В этот раз она пребывала в каком-то просветлённом настроении.
– Юра, у меня радость! – сказала она.
– И какая же?
– Вадим решил пролечиться и закодироваться!
– Сам или под вашим нажимом?
– Сам, сам, конечно! На него не больно-то нажмёшь, где сядешь там и слезешь! Напугал его этот приступ.
– Ну и отлично, дай бог, чтобы всё хорошо у него получилось!
Эти слова я сказал не из дежурной вежливости. Ведь Вадим наконец-то осознал, что прекратить катиться под откос можно исключительно по собственной воле. И твёрдое решение преобразиться из вечно нетрезвого ханыги в полноценную личность, не может не радовать.
Все имена и фамилии изменены