У нее была замечательная жизнь. Курортный городок, своя сеть мини-гостиниц. В сорок лет жизнь только начинается, когда у тебя двое детей-старшеклассников, понимающий муж — поддержка и опора в любом деле. Здоровья тоже, к счастью, судьба отсыпала щедро. Жизнь шла своим чередом. Обычная счастливая жизнь.
Но иногда мать семейства делала нечто странное.
Спустившись в комнату, в которой никто не жил — здесь хранили сезонные вещи — она доставала большую коробку из плотного картона. С полчаса держала ее на коленях, о чем-то задумавшись. Потом неторопливо шла наверх. Оставив коробку на кровати, вновь спускалась туда же. Доставала шасси от коляски, одним щелчком привычно раскрывала конструкцию; отыскивала люльку, уверенным жестом закрепляла ее на шасси. Потом осторожно везла коляску к двери. Вновь возвращалась к коробке.
Снимала тугую крышку. Бережно расправляла муслиновую пеленку, открывая сморщенное, немного обезьянье, личико. Улыбалась нежно. Запускала в коробку обе руки, старательно поддерживая пушистую младенческую головку, некоторое время ходила с драгоценной ношей по комнате. Раздумывала, как оденет его сегодня. Белый боди, белые носочки, голубая шапочка на завязках.
Не глядя, открывала ящик комода, наощупь отыскивала бутылочку. Сто двадцать миллилитров питьевой воды, две мерные ложечки молочной смеси, взболтать. Укладывала в сумку бутылочку, подогреватель, погремушку, кашемировую крошечную кофточку — у воды вечером холодно, малыш может замерзнуть. И, уложив его в коляску, отправлялась гулять на набережную.
Это была силиконовая кукла, из тех, которую мастера делают несколько месяцев, слой за слоем прорисовывая кровеносные сосуды и пушок на лице. Ничем не отличимая от младенца кукла — особенно если глядеть с небольшого расстояния, как она бережно доставала малыша из коляски, поправляла шапочку; давала ему бутылочку со смесью, шептала его имя, покачивая на руках и глядя куда-то вдаль, за горизонт.
Через несколько часов она возвращалась домой. Складывала коляску. Раздевала куклу. Уложив на пеленку, обрабатывала силиконовую кожу детской присыпкой — капризные складочки требовали тщательного ухода, совсем как у настоящего младенца. Потом убирала куклу в коробку. И относила ее на хранение, тем самым прекращая игру в молодую мать, буднично и одномоментно возвращалась в реальность, где нужно было приготовить на всех ужин, отгладить блузку старшей и заказать новый учебник взамен утерянного младшему.
Муж знал об этой ее тайне. Она ничего и не скрывала от него, однажды даже предложив всем вместе прогуляться по набережной. Он отказался — спроси почему, даже сейчас не ответит. Просто при взгляде на силиконового младенца у него возникло чувство, что он слишком живой и неживой одновременно. Что-то такое, вероятно, чувствует судмедэксперт, глядя на безжизненное маленькое тельце на секционном столе — так, во всяком случае, казалось.
Они больше не обсуждали эту ее странность. Нравится ей гулять с куклой в коляске — пусть гуляет. Он мог бы даже составить ей компанию. Если бы ему не было так… Страшно? Стыдно? Противно? Он не мог точно сформулировать это чувство. Впрочем, она и не предлагала это сделать.
Просто иногда уходила из дома. Притворяясь мамой младенца с нежным пухом на головке. Выбирая, какой боди надеть — с мишкой или однотонный. Не бог весть какой грех для сорокалетней женщины, занятой семьей и работой.
***
Это было почти десять лет назад. Она дохаживала третью беременность. Врач ругала за большие прибавки в весе — цифры на весах увеличивались скачкообразно, без определенной системы, она редко ходила в туалет по малой нужде и пила почечный чай и клюквенный морс, ничего не помогало, но она была отчего-то спокойна — родила же двоих детей, значит, и с третьим все будет хорошо.
А потом как-то утром она проснулась с головной болью, плохо понимая, что происходит, достала тонометр — цифры зашкаливали. Хотела было перемерить — вдруг ошибка? Но не успела, потеряла сознание, скорую вызывал муж…
Пришла в себя в приемном отделении больницы, в голове будто стелился плотный туман, хотелось спать и ни о чем не думать, и она уже разрешила себе впасть в блаженное забытье, как вдруг вспомнила, что не ощущала шевелений ребенка с самого утра. Попыталась понять: когда начинать отсчет от нормальной жизни до ухудшения? Наверное, со вчера, ведь вчера малыш еще шевелился…
Она все поняла еще до того, как врач, осторожно подбирая слова и сжимая ненужный уже датчик УЗИ в руке, сказал, что ребенок у нее в животе умер. «Антенатальная гибель плода, преэклампсия, отслойка плаценты» — она бы и рада была забыть навсегда это врачебное заклинание на птичьем языке, да не могла.
Через восемь лет она случайно наткнулась на интернет-магазин. Мастер делала кукол-новорожденных на заказ. Работала над каждой подолгу, создавая уникальный рисунок капилляров на веках, прилаживая лучи-стрелы белесых ресниц.
Через полгода (лист ожидания, месяцы работы) ей прислали наконец коробку из плотного картона. «Антенатальная гибель плода» — думала она, разрывая защитную пленку шиппера. «Преэклампсия» — повторяла про себя страшное заклинание, которое объясняло, почему у нее нет третьего ребенка, но не приносило никакого облегчения ее замершей от горя душе. «Отслойка пла-цен-ты» — повторяла по слогам, катая на языке медицинские термины, и бережно тянула на себя тугую крышку коробки. В муслиновой пеленке, уложенной на шелковое дно, лежал младенец.
Ее мальчик.
Как настоящий.