— Да ну, не может быть, - удивилась дочь словам матери. А потом вспомнила про подпорченную репутацию свекрови и засомневалась.
Но все было еще сложнее. Оказывается, свекровь тоже подозревала ее мать в краже. С утра обе сватьи планировали раз и навсегда поставить точки над "и" в этом неприятном инциденте, и, возможно, даже обратиться в правоохранительные органы.
***
Собирались они все вместе редко. В этот год и вовсе не удалось посидеть семьей — решили, что хоть старый Новый год встретят вместе.
Инна Федоровна собиралась со всей тщательностью. Дом, в который она шла, не был для нее действительно гостеприимным. Просто дань вежливости.
Свадьбе Марии и Андрея, своего сына, Инна Федоровна противилась, но поделать ничего не могла. Сын пошел характером в отца и уперся, настаивая на решении взять Машу в жены. Так и поступил, и Инне Федоровне осталось только сдержано выжимать из себя улыбки, чтобы не развивать конфликта. Скандалов она не любила, избегала и была уверена, что худой мир лучше доброй ссоры.
Со сватьей отношения у Инны Федоровны тоже всегда были прохладными. Она считала мать своей невестки простоватой деревенщиной, которая в жизни крайне непритязательна.
Вот и теперь она шла в гости к сватье, точно зная, что будет стоять на столе — холодец, оливье, залитый майонезом так, что тошно смотреть, бутерброды со шпротами и маринованными огурцами. Как предсказуемо! Можно вывезти женщину из деревни, но нельзя вывести деревню из женщины.
Про сватью, Веру Семеновну, это сказано как нельзя верно. Она всегда жила скромно, отказывая себе во всем, чтобы поднять единственную дочь. Жили они сначала в деревне.
Ходили слухи, что переехали они потому, что сватья, работавшая в местном колхозе, якобы воровала молоко и была на этом поймана. Ее уволили со скандалом, и мать Маши подалась в город, чтобы хоть как-то свести концы с концами. После такого в деревне ее бы никуда уже работать не взяли.
Хотя при мысли, что сватья украла литр-другой молока, Инне Федоровне хотелось зло усмехнуться — велика кража! Мелочь же, можно было пожалеть и глаза закрыть. Но не закрыли и наказали.
Инна Федоровна тоже растила Андрея одна: рано овдовев, она работала на хорошей должности и копейки никогда не считала. Хватало и на одежду, и сыну на учебу, а потом — и на приличный вуз.
Инна Федоровна работала риелтором, и в своих кругах слыла профессионалом экстра-класса. Обширные связи позволяли ей быть очень востребованной у клиентов. Сделки с ее участием оплачивались втридорога, и Инна Федоровна чувствовала себя в жизни очень уверенно и гордилась своей деловой хваткой.
Один раз только ошиблась — влезла в махинации с документами.
Продала дом в пригороде совсем не того качества, которое ожидал клиент. А деньги взяла дикие. Не черное риелторство, но клиент не из простых попался. Пытался ославить ее, упрекая в «левой» сделке. Спасли тогда только связи с влиятельными людьми, которые помогли «отмыть» значительно подпорченную после этого случая репутацию.
Инна тогда этот урок усвоила раз и навсегда — деньги не стоят того, чтобы замарать себя в чем-то недостойном. Или работать честно и хорошо, или не браться за работу вовсе.
Так она и жила потом, ни разу больше не замаравшись сомнительными сделками. До сих пор, пожалуй, по пальцам нашлись бы клиенты, кто чем-то был после работы с Инной Федоровной недоволен. Она свое дело знала и выполняла работу на совесть.
Вынырнув из воспоминаний, Инна шагнула на заснеженный тротуар. Пятиэтажная панелька светилась желтыми окнами в сгущающихся сумерках.
Сватья открыла дверь в каком-то чудовищном безвкусном платье. Полная, румяная, она приобняла Инну Федоровну и приветливо улыбнулась:
— Проходи, сватьюшка! Внуки уже заждались тебя! Алена, Витя! Бабушка приехала!
Малышня с радостным визгом высыпала из зала, в котором горела елка, опутанная гирляндами, а центр стола венчало блюдо с холодцом.
Невестка, Мария, сидела тут же, подле ее сына. Андрей помахал матери, Инна Федоровна мягко улыбнулась в ответ. Подхватила сразу обоих детей на руки, звонко расцеловала, испачкав розовой помадой:
— Вы ж мои сладкие! Выросли как!
— Бабушка! — обрадовалась шестилетняя Аленка.
Восьмилетний Витя смотрел на бабушку с искренним восторгом:
— А что ты нам принесла, бабуль?
— А в сумке у меня, вот, смотри! Я по дороге заехала к Дедушке Морозу, он вам передал гостинцы!
— Сватьюшка, садись за стол! С ними ведь не переговоришь! Сейчас подарки разберут и снова прибегут к нам! — сказала Вера Семеновна.
Инна Федоровна села за стол, к ней подсели сын с невесткой. Все положили салаты, выпили шампанского, скупо поздравив друг друга.
Разговор потек ни о чем: как отпраздновали Новый год? Как на работе дела? Как здоровье?
Выяснилось, что Аленка без конца болеет и пропускает подготовку к школе. Витя уже ходит в школу, уже проучился полгода в первом классе. Он уже хорошо пишет и умеет читать. У Веры Семеновны часто болит спина, уже совсем она, бедная, измучилась.
Дети, на удивление, ко взрослым не пришли. Видимо, подарки оказались куда интереснее скучных взрослых разговоров. Дети подозрительно затихли где-то в соседней комнате, и взрослые о них благополучно забыли на время разговора. Заняты, и хорошо! Надо будет — или сами прибегут, или их позовут. Большие уже.
Просидели долго. Почти до десяти вечера.
— Ну, пора мне! — сказала, наконец, Инна Федоровна. — Сынок, проводишь?
Андрей кивнул, помог матери надеть шубу, и они ушли.
Мария с матерью остались одни.
— Мама, а надень свой гарнитур, который мы тебе на юбилей дарили! Он такой красивый! Ведь сегодня праздник! — сказала Маша.
Гарнитур и правда был роскошный. Его подарили Вере Семеновне дочь с зятем, когда той исполнилось пятьдесят. Серьги, колье, браслет и кольцо из белого золота были выполнены в виде веточек с листиками и щедро усыпаны крупными гранатами. Мать носила его редко, боясь сломать или потерять. Да и некуда было зачастую.
— И то правда, дочка! — разулыбалась Вера Семеновна и пошла в спальню, где хранилась у нее шкатулка с немногочисленными драгоценностями.
Матери не было долго. Мария допила сок из высокого стакана. Прислушалась, как мать что-то тихо спрашивает у детей, те тоже негромко ей отвечают.
Когда мать вошла в зал, на ней лица не было. Она дрожащей рукой держала в руках лакированную простенькую шкатулку, а в глазах стояли слезы:
— Маша, гарнитур пропал…
— Да как пропал? Куда?
— Украли… — и женщина вдруг расплакалась, вытирая слезы и всхлипывая.
— Да кто мог украсть, мама? Тут ведь свои все были…
— Грешу на твою свекровь, это она взяла. Больше некому. Помнишь, как она гарнитуром восхищалась, когда подарили? Когда в том году виделись, я его как раз к платью надевала. Она так его нахваливала, я даже удивилась такому вниманию, — вспомнила женщина. — Дочка, я неделю назад его чистить отдавала, все на месте было. А теперь его нет. И она, когда прощалась, к внукам как раз в спальню заходила, где шкатулка с украшениями стояла, помнишь?
Мария округлила глаза, сначала засомневалась, а потом вспомнила про риелторское прошлое свекрови и подпорченную репутацию.
- Да как же так? Да разве могла она?
- А не ты ли мне рассказывала, как она какого-то мужчину с домом обманула много лет назад? Люди ведь не меняются, сама знаешь! — говорила мать, немного успокоившись.
— Думаешь, она могла такое сделать в твоем доме?
— Она всегда меня считала простушкой. И тебя не особо жаловала. Вспомни, на свадьбу вам, при ее-то деньжищах, подарила два комплекта постельного белья, и все. Она жадная, корыстная женщина, Маша!
Инна Федоровна поехала домой с сыном. Жила они недалеко. Он выскочил из машины и отправился домой, когда жена позвонила и сказала, что заночует с детьми у матери. Голос у нее был расстроенный, как заметил Андрей, но допытываться он пока не стал.
Тем временем Инна рылась в сумке, ища кошелек. Но его не было. Она уже всю ее вытряхнула на сиденье, но кошелька как не бывало.
Растерянная, ничего не понимающая женщина извинилась перед таксистом, спросив, можно ли ей оплатить поездку через мобильный банк. Проблем не возникло: водитель принял такой способ оплаты, а расстроенная Инна Федоровна попросила покатать ее по ночному городу.
Под дорожный шум ей всегда хорошо думалось. Риелтора ведь кормит не только голова, но и ноги, и почти вся жизнь ее прошла вот в таких поездках на машине от объекта к объекту. Когда она активно работала, у нее был свой автомобиль. Сейчас же ей хватало и обычного такси.
Обрадованный дополнительным заработком таксист повез катать Инну Федоровну по городу, изредка поглядывая на нее в зеркало. Водители такси всегда чутко чувствуют, когда следует поговорить с клиентом. Этот также безошибочно понял, что сейчас стоит завести разговор с расстроенной потерей кошелька женщиной.
— Не переживайте так, может, просто выронили где-то?
— Мне шестьдесят семь. Я никогда в жизни ничего не теряла. Вообще ничего, даже варежек в детстве! — отозвалась Инна Федоровна.
— Возможно, ограбили? — продолжал мужчина, мягко крутя баранку. — Сейчас воры такие ушлые пошли, и не заметишь, как кошелек вытянут из сумки.
— Я была в гостях у женщины, которую когда-то уволили за кражу, — сказала Инна Федоровна. — Я почти уверена, что… Это она. Она всегда считала меня богачкой и завидовала.
— Может, тогда отвести вас в отделение полиции? Тут недалеко! — участливо откликнулся водитель.
— Нет. Отвезите меня домой, по изначальному адресу. Я разберусь со всем завтра.
Ночью Инна Федоровна не спала. Все вспоминалось ей, как ее кошельком, когда она доставала из него карту, когда-то восхищалась сватья. Мол, и кожа-то красивая, и стоит-то, наверное, море денег!
И кошелек точно на месте был, когда Инна в дом Веры входила — она за полчаса до этого мятную жвачку покупала в ларьке, купюры доставала из него. А вышла — и вещи нет. Все деньги и карты пропали.
Пойти на конфликт в открытую для нее было тяжелым решением. Но она его приняла.
Не спали и Мария с Верой Семеновной. Вспоминали всякие неприятные мелочи, которые Инна Федоровна говорила и делала им обеим. Обе сватьи были уверены, что вторая — воровка.
Утро для Марии началось с веселого щебета детей и звонка Инны Федоровны:
— Мария, я сейчас приеду к вам, мне нужно поговорить с тобой и твоей матерью! — ледяным тоном отчеканила свекровь.
— Нам тоже нужно с вами поговорить! — не менее холодно ответила обиженная за мать невестка.
Когда она повесила трубку, мать подошла и обняла ее:
— Не горюй! Если что, я и в полицию пойду из-за такой обиды. Не дадим ей спуска! Украшения у меня украсть! Дожилась я до такого сраму, Машенька!
— Мама! — подал тоненький голос Витюша. — Мне надо тебе что-то сказать.
— Сынок, давай не сейчас, милый? Иди кашу поешь и проследи, чтобы сестренка поела, ладно?
— Мама! Баба! — заканючила Аленка. — Это мы взяли!
— Что взяли, мои хорошие? — бабушка подхватила внучку на руки, и девочка крепко-крепко ее обняла.
— Прости!
— Мы взяли украшения бабы Веры и кошелек бабы Инны! — выпалил Витя, зажмурившись и покраснев до ушей.
— Как? — Мария опешила. — Зачем?
— Мы играли, и… — Аленка подбирала слова, и было видно, что девочка вот-вот заплачет.
— Боже мой! Как хорошо, что это вы! — сказала Вера Семеновна. — То есть, вы сделали очень и очень плохо, понятно? Но вы скажете бабушке Инне то, что сказали сейчас нам с мамой, да? Где мои украшения и кошелек?
Витя побежал в комнату, где из-за дивана достал пропажу. Он успел как раз вовремя: в дверь позвонили. Инна Федоровна ворвалась настоящей фурией — бледная, натянутая, как струна.
— Инна Федоровна, сядьте, пожалуйста! —мягко упрашивая, сказала ей Мария.
— Я постою, спасибо! Я по делу! — отчеканила свекровь.
— Сватьюшка, милая, я знаю, что у тебя кошелек пропал! — не стала тянуть кота за хвост Вера Семеновна.
— А, то есть вы не станете даже отпираться? — глаза Инны Федоровны так и полыхнули от злости.
— А у меня пропал гарнитур, подаренный мне на юбилей. И я подумала на тебя, прости меня!
Инна Федоровна поперхнулась воздухом, стремительно краснея.
— Дети, идите сюда! — позвала Мария.
Вошли Витя с Аленкой, протянув кошелек и украшения бабушкам.
— Простите! — покаянно сказал старший.
— Я… Я… Извини, сватья! — как-то глухо, пристыженно начала Инна Федоровна.
— И ты меня, сватья, прости! Такое подумала! — Вера Семеновна шагнула к Инне и крепко-крепко ее обняла.
— Пойдемте чай пить? — спросила Мария, понимая, что все закончилось хорошо.
А детей даже ругать не стали. Их проступок послужил на благо мира в их семье.