- Ну да… Болтали - все спалил, а не, жить можно. Сама подбелила, иль кто?
Аленка все время чувствовала странный запах своего нового дома - острый, как будто пряный, с примесью гари и дымка. Баню, спасли, конечно, но парилка сгорела полностью, стенки моечной подкоптились, как будто из специально обработали лампой, и только комнатка для отдыха оказалась не тронутой, огонь обошел ее, в ней Аленка и жила сейчас. Сама побелила мазаные стены, повесила занавесочки, застелила кровать узорчатым покрывалом, что выдала ей Софья, а больше и ничего не надо было - и так хорошо. Вот только в сенцах от жара полопалось маленькое оконце, его никто не стеклил - лето, жара, а в зиму здесь жить и не собирался никто. Вот в это окно и влезла круглая, потная физиономия, торчала с таким выражением маленьких, поросячьих глазок, вроде она застряла в дыре, смотрела недобро, придирчиво. И запах гари и дымка разом разбавился запахом плесени и прели - той, которая плюхает под ногами поздним октябрем, превращается в кашу, а потом вдруг истлеет, почернеет, пропадет. Аленка вздохнула, открыла двери сеней, кивнула, приглашая. И сразу черный кот обвился вокруг ее ног, плотное, упругое тело прижалось настойчиво, и почему-то это настырное касание показалось Аленке опасным.
- Баб Клав. Заходи, раз пришла, что у в окно-то лезть. И кот твой уж пролез, не кот, а ужас просто.
Бабу презрительно покосился на Аленку, змейкой вылился в приоткрытую дверь, и уже через секунду сидел и бабки на плече.
- Зайду, что не зайти. Да и разговор есть.
Бабка широко распахнула дверь в комнату, как будто собиралась выезжать туда на тракторе, сшибла неуловимым движением с плеча кота, подождала, пока он не скроется в глубимне Аленкиной комнаты, вздохнула облегченно. Ее широкая, как печная полать грудь приподнялась и опустилась, появилось такое чувство, что по телу старухи прошла морская волна. И вонь снова сменилась запахом воды, как когда-то, давно…
- Ну вот. Бабу прошел, значит и мне можно. Вот тут сяду я.
Баба Клава опустилась на низкий табурет, вернее ляпнулась на него со всех сил, и Аленка испугалась - вдруг не подымется, беги тогда за Проклом.
Бабка аккуратно расправила на огромных круглых коленях, угадывающихся по толстой тканью платья, как два средних по размеру арбуза. Бабу снова вскарабкался ей на плечо, сел истуканом, напрягся, глядя в одну точку
- Тебе, может, чаю, баб Клав? Или мороженое, я в сельпо купила, холодное еще.
Баба Клава с жадностью поглядела на мороженое, лежавшее на блюде, хрюкнула, захлебнувшись слюной.
- Холодное? Давай.
Она с хрустом и шуршанием содрала бумажку с эскимо, в полкуса захватила его почти все, аж до палочки, но опомнилась. Отломила кусок, швырнула его прямо на только что вымытый Аленкой пол, скинула кота, и пиная его под толстую задницу подвинула к мороженому.
- Вкусное. Ну ладно. Я пришла-то чего. Ты, я слышала, с Алексея порчу задумала снять? С Гаптарихой этой, дурой? Так не выйдет у вас.
Баба Клава, пыхтя, отерла рот краем нечистого ситцевого фартука, ухватила Аленку за руку, усадила рядом.
- Я приворот хотела сделать, мачеха твоя попросила, уж больно ей за Лексея, папку твоего, замуж хотелось. Аж жопа горела. И то не смогла. Стена перед ним настоящая была, уж другой приворот ему душу сосал - Иркин.
Аленка слушала молча, у нее единственное желание было - отодвинуться подальше от этого кисельно-мягкого бока, чтобы не чувствовать эту нездешнюю вонь - и вроде гнили, и одновременно цветов да ягод.
- Мамин, ты имеешь ввиду?
Старуха утробно глотнула, протолкнув в живот сразу половину бутерброда с сыром, который Аленка приготовила себе на завтрак, потом снова вытерла рот и повернулась, в упор глянув на Аленку
- Неприятно? Так ты не стесняйся. Вороти морду-то, вы сейчас все старших не уважать приучены. Ишь вы..
Старуха помолчала, потом взгляд ее из острого стал расплывчатым, усталым, она вздохнула.
- Мамин, мамин… Твоя мамка еще та ведьмака была, похлеще нас с Гаптарихой вместе взятых. Правда все по светлому, да и не пользовалась. Но раз не устояла.
Аленка растерянно слушала, отстраненно наблюдая, как ее второе мороженое тает на блюдце, расплываясь в бесформенную лужицу с берегами из тоненькой пленочки шоколада. И поганец Буба, подобравшись из-за широкой спины старухи, прижмурив от наслаждения плутовские глаза и прижав уши быстро шурует язычком, подбирая сладкую лужицу.
- Ты Стеху ту дурную видела? Она совсем без ума уж, а раньше разве такая была? Раньше от нее мужики без памяти ползали, а бабы готовы были ее своими руками удушить. Мамка твоя как раз замуж за батю вышла. А Стеха с Гаптарихой и объявились в селе.
Аленка удивленно смотрела на старуху. Ей и в голову не приходило, что Гаптариха с дочкой пришлые, ей казалось они были в селе всегда, как ветлы над Караем.
- Ага… На телеге их старый Аким привез, с вокзалу. Я как увидела Стеху, так языка лишилась. Чертова девка, картины писать только. Вся, как литая, загорелая, вроде цыганки, а волосы русые водопадом. Глаз, что у той кобылы, горит огнем, зубы из фарфора, да грудь колесом. Батя твой их встренул, он как раз тута, у сеструхи Анки был, крышу правил. А Ирка тобой ходила, на месяце седьмом была, не иначе. Может, меньше.
Аленке вдруг захотелось взять что-нибудь такое - лопату, грабли, ухват и погнать бабку подальше от глаз, да так, чтобы у той пыль из-под стоптанных башмаков летела. Баба Клава поняла, встала, оправила юбку, помолчала.
- Ты, баб Клав, домой иди. Мне сплетни твои слушать не интересно и не хочется. Уходи!
Старуха зло скинула кота, который снова залез к ней на загривок. выплюнула слова, как змея яд
- И не слушай. Только Гаптарихе особо не верь. Сживете со свету папку - то…Продолжение