И есть ли у романа, как литературного произведения, какие-либо конкретные и внятные признаки? Помимо объема, разумеется. Или теперь уже нет? Вопрос этот я обращаю к самому себе, но, наверное, об этом лучше осведомиться у специалистов. Понятно лишь, что для Джойса эти признаки, если они еще существуют, не указ. Вольно или невольно он разрушает наше старомодное представление о том, каким должен быть роман.
Я думаю, что лучшего определения, чем просто «произведение» для «Улисса» не придумать. Скромно и непритязательно. Даже не литературное, а просто произведение, то есть, буквально, нечто произведенное автором. Сказанное мною вовсе не означает, что произведение «Улисс» не имеет отношение к литературе. Есть в нем, при общей бессвязности и хаотичности текста, выдающиеся с художественной точки зрения куски. Вам не кажется, что «текст» и «куски» хорошо соотносятся между собой?
Начало произведения носит сравнительно невинный характер в смысле покушения на каноны; здесь имеют место какие-никакие действующие лица (на самом деле они никаких действий не совершают, а просто тупо варятся в собственном соку, или, лучше сказать, в собственном бытии); в их числе известный нам уже Стивен Дедал из «Портрета художника в юности», переименованный с какой-то непонятной целью в Сетефена Дедалуса, обещающий, если судить по количеству уделенных ему автором строк в первых двух эпизодах, утвердиться в дальнейшем повествовании в качестве главного героя.
Но после первых двух эпизодов наступает время обескураживающего эпизода № 3. Только-только приспособишься к неудобоваримому стилю Джойса, как – бац! И все поменялось. Забудьте о неудобоваримом, но все-таки относительно внятном стиле первых эпизодов. Отныне вы будете вспоминать о нем с ностальгией.
Два раза прочел этот эпизод, поймал себя на том, что приступил к нему в третий раз и … и прекратил это дело, осознав наконец, что «рублю дерево» не по своим скромным силам. Замучился лазить в интернет: в иезуитском колледже не обучался, французским не владею, да и Париже никогда не был. Лишний раз убедился в том, что мои знания, какой бы области они ни касались, весьма поверхностны.
Непреодолимая модальность видимого, и она же слышимого… Как вам это? Ну, хорошо, при определенном умственном усилии в этом отдельном случае еще можно догадаться (или предположить), что, собственно, автор имеет в ввиду. Но весь эпизод, а это шестнадцать полновесных страниц, о чем он?!
Теоретически я понимаю, что это своего рода авторский прием (не пресловутый ли это «поток сознания»?), призванный полнее раскрыть архисложный внутренний мир своего чрезмерно образованного героя. Попробуйте и вы ретроспективно отследить прихотливый полет собственной мысли хотя бы до двенадцатого колена. Такого изящества и насыщенности в культурном отношении, как у Джойса, вы, быть может, и не достигните, но заблудитесь капитально, не хуже, чем он.
Нет, все-таки шестнадцать страниц – это перебор, как бы ни был талантлив автор.
Эпизод № 3 – слишком суровое испытания даже для самых преданных почитателей таланта Дж. Дж. Кому по зубам, кроме профессионалов, понять до конца, что значат все эти незнакомые имена, непрозрачные намеки и аллюзии? Или этот эпизод специально для них и написан? Не проза, а какой-то квест. Я, простой читатель, не сильно эрудированный, рассержен на автора: потрачена куча времени, а удовольствие не достигнуто. Другие творцы не морочат так головы своим читателям. Тем более, что и от своих фирменных натуралистических штучек автор не отказался. Тут вам и замаранный зад ересиарха Ария, тут вам и брызги крови мозга (что это за кровь мозга такая, и, чьего мозга?), тут вам и разлагающийся труп собаки в водорослях, обнаженный отливом… Есть и другие творческие находки из этого ряда, еще в большей степени коробящие нервную систему чувствительных натур, но не буду более испытывать ваше терпение.
В эпизоде № 4 на сцену неожиданно выходит мистер Леопольд Блум, о котором прежде не было никакого упоминания, и который сразу заявляет о себе, как о главном герое. Надолго. При этом полностью исчезает из повествования упомянутый Стефен Дедалус, так и не совершив ничего, что могло бы как-то оправдать его появление в начале, или хотя бы объяснить удивленному читателю причину его исчезновения в середине.
Вот что нам надо знать о м-ре Леопольде Блуме.
«Мистер Леопольд Блум с особенным удовольствием ел внутренние органы животных и птиц. Он любил густой суп из потрохов, пупки с привкусом ореха, жареное фаршированное сердце, ломтики печенки в сухарях, поджаренную тресковую икру. Больше всего он любил бараньи почки на рашпере, оставлявшие во рту тонки едкий вкус, слегка отдававший мочой».
На протяжении эпизода № 4 и какой-то части эпизода № 5 Леопольд Блум по примеру своего предшественника, Стефена Дедалуса, варится в собственном бытии, но после и его уносит неумолимый поток сознания.
Из хаоса непрерывного и как будто бессмысленного движения, из скромного и темного бытия своего героя автору иногда удается извлекать и освещать волшебным фонариком таланта удивительные по своей простоте, наивности и яркости картины.
Например, посещение м-ром Блумом уборной.
«Толкнув ногой, он открыл шаткую дверь уборной. Надо поосторожней, как бы не запачкать брюк до похорон. Вошел, нагнув голову под низкой притолокой. Притворив дверь, расстегнул подтяжки посреди вони заплесневелой штукатурки и затхлой паутины. Прежде чем сесть, он посмотрел через щель на соседское окно. Король в казначействе сидел. Никого.
Устроившись на стульчаке, развернул газету, разложив ее на голых коленях. …Вчерашнего легкого запора как не бывало. …Он продолжал читать, спокойно сидя над собственным подымавшимся запахом».
Или принятие ванны им же.
«Он уже видел свое бледное тело, лежащее в ней, голое, в чреве тепла, умасленное душистым, тающим мылом, нежно омываемое. Он видел свое туловище и члены, оплескиваемые и поддерживаемые водой, слегка выталкиваемые вверх, лимонно-желтые; свой пупок, бутон плоти; видел темный спутанный клубок завитков своих плавающих волос, струи потока вокруг обмякшего отца потомства, вялый, плывущий цветок».
Как вам? Есть и другие, не менее впечатляющие творческие находки.