Они заканчивали копать картошку в своём огороде и собирались переходить к Химковым, когда у огородного прясла возникла Поскониха. Она неслась куда-то со всех ног, а увидев в огороде Соколовых, повернула и громко заголосила, не дав себе отдышаться:
- Да девоньки, да матушки, да вы чо же это, а? Да кто же это картоху-то роет в такое-то времечко? Вы с ума поспятили, али как? Да вы, можа, счастье своё зарываете!..
- Ну, чего подолом трясёшь? - грубо перебила её бабушка Федора, не любившая многословия и неопределённости. - Говори, чо там у тебя стряслось! Куды бежишь, как заполошная?
- Да не у меня, не у меня, бабоньки! - снова запела-зачастила Поскониха. - А там, у колхозных анбаров... Это в кои-то годы первый раз!..
- Шо там? Чи не пожар? - встревожилась тётка Мотря.
- Да нет же, девоньки! - завопила Поскониха, нетерпеливо, как норовистая лошадь, переступая ногами, готовая каждую секунду рвануть вперёд, однако не в силах прервать своего красноречия. - Нет же, матушки!.. У колхозных анбаров... хлеб на трудодни выдают!!!
Она пустилась чуть ли не галопом, вздымая пыль и волоча за спиною мешки.
- Тю, скаженная! - крикнула вслед тётка Мотря. - У её ж там и трудодней - кот наплакал, а бегить першая...
Принесённая Посконихой весть подействовала на всех. Анна и тётка Мотря как-то даже растерялись, смущённо забормотали, припоминая, у кого сколько трудодней, и даже бабушка Федора засуетилась, стала собирать порожние вёдра, а когда Анна с тёткой Мотрей чуть ли не бегом кинулись каждая к свой избе, бабушка закричала вслед, будто провожая их на праздник:
- Оденьтесь получше! Да рожи-то умыть не забудьте!..
Ольга, встав в полный рост над картофельными грядками, засмеялась над бабулиными восклицаниями и перевела взгляд на испуганных малышей.
Прихватив с собой двухколёсную ручную тележку и с полдюжины мешков, Анна с сынком Виталькой рванули к колхозным амбарам, где, по словам Посконихи, должны были выдавать хлеб на заработанные колхозниками трудодни.
- Скорее, скорее! - волновалась Анна. - Это в кои-то веки впервые хлебушко дают!.. А то ведь год цельный робишь, за расчётом придёшь - а тебе десять жменек сорных отходов. Возьмёшь кузовок под мышку, горючими слезами умоешься - и домой...
Кому она рассказывает, Анна? Как будто Виталька сам этого не знает. Он покосился на мать и тяжело вздохнул.
А у амбаров уже вся бригада собралась. Кто с тележками, как у Соколовых, кто с тачками, одна баба даже на корове, впряжённой в маленькую домашнюю бричку, прикатила.
- Ты дак, кума, весь хлеб хочешь захапать! - пошутил кто-то. - Вишь на каком транспорте прибыла - на "МУ-2".
- Да уж весь - не весь, а уж... это...
Не получались сегодня шутки. Чувствовалось выжидательное напряжение, и от этого, казалось, люди даже стеснялись друг друга. Все, особенно бабы и девки, малость принарядились: как же, праздник!
Да, воистину неистребима вера русского человека в лучшую долю свою! Как ни трудно ему, как ни горько, но чуть лишь засветилась вдали надежда, он снова готов простить всё и всем, снова готов голодать и холодать, идти на любые лишения, не щадя живота своего. "Ничаво, паря! - скажет чалдон. - Счас трудно, зато потом будет баско... Были ба кости целы, а мясо нарастёт!.."
На бревенчатом настиле, служащем для амбара как бы крыльцом, было сооружено что-то вроде стола, за которым важно сидел в своей неизменной белоснежной рубашке сам Володька Щукин, бригадир. С ним рядом стояли большие весы, на площадке которых восседал, покуривая в ожидании, кладовщик Генаха Копылов, одноногий молчаливый мужик. За спиной Генахи зияла чёрным квадратом распахнутая в тёмный амбар дверь. В амбаре была пшеница.
Бригадир перелистывал какие-то бумаги, чиркал в них что-то карандашом, а собравшиеся старались казаться непринуждёнными - переговаривались, поворачиваясь к амбару спиной, а сами нет-нет да косились на тёмный дверной проём. Наконец Щукин поднялся, заговорил, будто продолжая начатую когда-то, но вынужденно прерванную речь:
- Так что, дорогие товарищи, как уже было сказано, вы получите свой, заработанный честным трудом, хлеб. Сегодня, по решению колхозного правления, мы выдаём аванс - по двести граммов на трудодень...
Стоявшая впереди всех Поскониха захлопала в ладоши. Её несмело поддержали.
- Чего ж тут хлопать? - развёл руками бригадир. - Это мне надо аплодировать вам... за труд ваш. Я знаю, что аванс невелик, вы достойны большего, но... сами понимаете... - Щукин махнул рукой, обернулся к кладовщику: - Начинаем! Кто там первый?
- Ежели в порядке живой очереди, то я! Потому как раньше всех сюда прибегла! - выкрикнула Поскониха и проворно полезла со своими мешками на бревенчатый настил.
- Осади трошки! - поднялся на костылях Генаха Копылов. - Осади, осади, говорю!.. Блюди сурбарди... эту, как её? Не лезь вперёд батьки в пекло! - он достал из нагрудного кармана гимнастёрки листок, развернул, поднёс к глазам: - Медникова Матрёна Яковлевна! Ты у нас как бы ударница. Трудодней у тебя больше всех, потому и получай первая. Тебе причитается восемьдесят пять килограммов!
- О-го! - гукнула удивлённая столь щедрым авансом Матрёна. - Да я, поди-ко, и не утащу стока.
- Отсыпай мне, - хихикнул Илюха Химков.
- Самому бы надо меньше лодыря гонять, - сказал Щукин. - Распишись, Матрёна Яковлевна, в ведомости!
Тётка Матрёна поднялась к столу, взяла ручку огрубевшими непослушными пальцами. Нагнувшись, стала выводить печатными буквами свою фамилию. Рука тряслась, палочки никак не хотели соединяться в буквы, валились в разные стороны, как дрова из рухнувшей поленницы. Даже со стороны, по напряжённой спине, было видно, какого труда ей стоит эта "умственная" работа.
- Ты побыстрее можешь? - нетерпеливо крикнул кто-то. Матрёна выпрямилась, утёрла рукавом обильный пот с лица, поглядела на людей смущённо и беспомощно... и снова нагнулась над столом. И, высунув от напряжения язык, продолжала ковырять пером бумагу, пока не поставила последнюю палочку, только тогда мощно выдохнула:
- Фу-ух, нечистая сила! Легче колодец копать...
Хлеб успели получить всего с десяток колхозников. После в селе поговаривали, что это оскорблённая бригадиром и кладовщиком Поскониха успела смотаться в колхозную контору к председателю. Никто не берётся утверждать, так ли это было на самом деле, но Огнев примчался на своих дрожках в самый разгар выдачи хлеба. Прямо с кнутом в руке взобрался на бревенчатый помост, грохнул кнутовищем по столу, за которым сидел бригадир:
- Кто разрешил разбазаривать государственный хлеб?
- Фёдор Акимович! - бригадир встал напротив, сунул кулаки в карманы брюк. - Нельзя же так, с налёта. Давай разберёмся!
- А я спрашиваю: кто разрешил?! - председатель как всегда, когда ругался, бестолково замахал руками, короткими и толстыми, похожими на пингвиньи ласты. - Знаешь, что за это бывает? За разбазаривание?
- Да почему разбазаривание?! - заорал и Щукин. - По условиям, которые приняты на общем колхозном собрании, бригада, выполнившая план хлебосдачи, имеет право дать колхозникам аванс по двести граммов на трудодень. А мы выполнили: эмтээсовский грузовик сегодня последнюю тонну зерна на элеватор отвёз. Забыл, что сам обещал людям?
- А с кем ты посоветовался? У кого спросил разрешения? - снова застучал кнутовищем по столу председатель. - У дяди Пушкина?
- Да какое ещё нужно разрешение, если сами постановили?
- А-ах, значится, мы сами с усами! - с новой силой взвился Огнев. - Нам, значится, никто не указ?! Да ты знаешь, что постановление-то изменилось? Районные руководители оказывают нашему колхозу большую честь: мы первые в районе отправляем на элеватор "красный обоз" с хлебом сверх плана!
- А как же с авансом? Колхозникам-то обещали?.. - Щукин за всё время перепалки только сейчас, кажется, растерялся по-настоящему.
- Выдать покеля отходы! Как постановили - по двести граммов на трудодень! - отрезал председатель. - И снаряжай свои подводы в общий колхозный "красный обоз". Чтобы флаги, лозунги там всякие - всё честь по чести... Да, чуть не забыл: у тех, кто успел получить пшеницу - изъять! Заменить на отходы! Иначе...
Отходы, плевела, охвостья, озадки, одонки, полова, обвейки... Каких только названий не придумано этому суррогату, что остаётся при веянии, при очистке зерна! Однако, как ты его не называй, от этого он лучше не становится: семена сорных трав, не более того.
Берут отходы на ладошку - Господи, чего в них только нет! Чёрная, похожая на мак, лебеда, мелконький рыжеватый рыжик, маслянисто блестящие дробинки конопли, золотистые серёжки овсюга, семена пырея, осота, ширицы, крапивы, и лишь совсем немного сморщенных зёрнышек пшеницы либо ржи. Самая пакостная примесь в этом разнотравье - полынь. Серые шишечки полыни, высохнув, растираются в порошок, который отвеять потом почти невозможно, и "хлеб" из отходов по вкусу напоминает хину. "Умрёшь - и не будешь знать отчего", - говорит бабушка Федора.
От колхозных амбаров Виталька с Анной везли полтора мешка отходов. Соколова больше не говорила ни слова, всё молчала, закаменев лицом. И дома молча села на лавку, по своей привычке уставилась куда-то за дверь немигающими, невидящими глазами. Испуганная Ольга встала рядом, прижав руки к груди. Бабушка Федора сунулась было к ней с расспросами, но и без этого сразу всё поняла. И, видно, как-то хотела разговорить, утешить свою хозяюшку, у которой вот уже три года была на постое.
- А я уж и капустные листья приготовила, - улыбнулась она. - Думаю, быстренько пшеничку смелим - и заведу я квашонку, и напеку с новины буханок на поду, на капустных листках, как бывалоча, до войны. Помните? И уж вся измучилась. Думаю, неужели не получится, неужели позабыла, как хлебы пекут... Ну, уж думаю, Марья тогда подмогнёт, когда из коровника вернётся. Ан, вишь как вышло-то!..
И только теперь Анна уронила голову на стол, уткнулась лицом в ладони, и спина её содрогнулась от вырвавшихся рыданий. Бабушка засуетилась вокруг, потом присела рядом, положила ей, как маленькой, на голову свою руку. А сама казалась подростком, девочкой, рядом с большой и сильной Анной.
Ольга постояла ещё с минуту, поджала губы, свирепо огляделась по сторонам, потом быстренько скинула с себя домашний фартук, стянула с головы затрёпанную серую косынку, кинулась в маленькую комнатушку, и стала доставать из чемодана дорожный костюмчик, который ей выгладила и привела в порядок Анна.
Вскоре она уже быстрым шагом, на который только могла быть способна в своём положении, шла в сторону правления колхоза, пригладив свои густые тёмно-русые волосы и убрав их в тугой пучок.
Они приехали на колхозных дрожках вместе с бригадиром в райцентр Беляево, когда уже смеркалось. Деева вылезла с помощью Володьки на землю, поправила свой костюмчик, разгладив помятую в дороге юбку, грозно посмотрела на Щукина и приказала ему сидеть и ждать её в скверике. Он повиновался, и когда она поднималась в здание райкома партии по ступенькам высокого крыльца, слышала как прогрохотали дрожки по деревянному настилу на мостовой в сторону сквера имени Ленина.
Она прошла в приёмную и остановилась в дверях, поводя бровями и разглядывая молодую секретаршу.
- Подгорный у себя? - спросила она охрипшим голосом.
- Да, но он сегодня не принимает по личным делам, приезжайте в четверг, после обеда, - ответила секретарша, неприязненно взглянув на непрошенную гостью.
- Сегодня и сейчас! - Ольга наклонилась к девушке и хлопнула ладонью по столу.
- Вы тут ещё командовать будете?! - секретарша раскраснелась. - Порядки свои дома устанавливать станете. Сказано, что не принимает он сегодня, ясно вам?
- Угу! - Ольга сложив руки под грудью закивала головой, грозно разворачиваясь плечами к секретарше. - А ежели я тут сейчас рожу у вас у порожка раньше срока, тогда как? - и она распахнула на себе жакет, показав девушке свою отяжелевшую фигуру. - Пять месяцев уже, пока еле заметно, но всё-равно округлилась, и грудь и бока... Тяжёлая, и отсюда не уйду, пока не примет меня Подгорный. Понятно вам?! - она подняла голос до отчаянного звона, и её голос узнал Илья Сергеевич за дверью кабинета. Вскоре он сам появился на пороге и с удивлением уставился на Дееву.
- Господи, а я думал галлюцинация у меня слуховая началась... Ольга! Какими судьбами тут? Проходи! - он радостно протянул к ней руки и пропустил мимо себя в кабинет к удивлению надутой, как индюк, секретарши.
Он суетился вокруг стола, ставил чашки и блюдца, наливал горячий чай из чайника, только что вскипяченного для него после перерыва.
- Не чаи я сюда распивать приехала, Илья Сергеевич, - она отодвинула чашку от себя и с упрёком взглянула на Подгорного. - По делу я, по колхозному...
- Ты погоди, погоди, дай на тебя хоть насмотреться!.. Как Алексей там поживает, Анна сказывала, что женаты вы, так?
- Верно, женаты... Привет вам при случае велел передать, а вы всё по обкомам ездите, и не застать! Знаю, что на фронте были с 1942 года в качестве политработника, по ранению домой вернулись на свою прежнюю должность перед самой победой. Тётка рассказывала, что жена ваша за это время уехала жить к родне в Омск...
- Да, Танюшка сильно болела, и жена не справилась тут с ребятами, ну и махнула... да только не вернулась она ко мне. Анна небось, тоже про это рассказала? - он невесело пожевал губами.
- Да, тоже... И как вы теперь будете-то? Я слыхала, что Петьку привезли вам родственники жены. Значит, вы детишек поделили пополам, она взяла Танечку, а вы сына?
- Да, он учиться тут стал, в школу уже с сентября пошёл в Беляеве. И мне так с ним спокойнее. А жена... она мне прислала разводное письмо... Нашла себе нового мужа в Омске, - он понуро опустил голову, а потом вскинул её снова и взглянул на Ольгино участливое лицо. - Ты, я понял, не утешать меня приехала...
- Точно так, - она застегнула свою жакетку. - Ругаться с вами я приехала, и есть повод...
Уже стемнело за окном, Подгорный расхаживал по кабинету, заложив руки за спину и нервно жевал незажжённую папиросу:
- Да обещали, да приготовили для людей хлеб на трудодни... Но кто же думал, что такую разнарядку нам из области спустят? Оленька, кто же это знал, когда в правлениях утверждали график выдачи хлеба? И поспешил ваш бригадир, нельзя было так вот, неспросясь... Он сам виноват, не кого винить, что людей заранее обнадёжил. И не смотри на меня так, не смотри... Я обещаю, что тот хлеб, что ещё в скирдах на току, мы трогать не будем, а раздадим на трудодни, как только с хлебосдачей управимся и семенной фонд, опять же, не будем вывозить, а наоборот, поможем колхозу, если там будет не хватка такового. Как партийный секретарь тебе обещаю... А ты смелая какая стала! Не побоялась прямо ко мне пожаловать с таким вот вопросом, - с восхищением произнёс Подгорный и встал рядом с Ольгой, положив ей руку на плечо.
- Ну, уж если этого ещё бояться?! Смелая, говорите? - она улыбнулась своим потайным мыслям и произнесла: - Мой начальник и командир по службе в особой дивизии генерал Антонов Кирилл Сергеевич говорил, что в жизни стоит бояться только двух вещей - Бога и греха!.. А спрос - не грех! - она вскинула глаза на Подгорного.
- Мудро, похоже на прописную истину... Да-а! Вернулась ты с войны совсем другая, завидую Алёшке!.. Писал, что ты была в разведке, за линию фронта ходила?
- Так точно! - по военному чётко произнесла она. - Ну, так как же мне докладывать председателю ваши слова? Он, как-то уж очень глуповатым мне показался... Или я не права?
- Права. Но откуда взять неглупых-то? Почитай, всех знатных мужиков на войне этой проклятой потеряли, - он тяжело вздохнул и опустился на стул возле стола.
- Понимаю, и всё же... Когда людям ждать свой заработанный хлебушек? Вон соседские ребятишки теперь совсем одни остались, и мать и отец сгинули, а теперь во время страды и бабка у них померла. Как им-то жить? И аванс - одни отходы... Чем кормиться ребятишки станут? И наш Виталик, выглядит словно 12 летний подросток. Знаю, как за войну люди осунулись и отощали, но теперь-то уж нужно дать какую-то слабину. Нельзя так до отказа тетиву натягивать, лопнуть может, - Ольга с грустью вспомнила лицо Анны, когда она приехала сегодня с колхозного амбара. - Вы секретарь, с вас и спрос будет, ежели люди в полях да на току во время обмолота, падать с голоду начнут. Какого, а?
- Оленька, ещё раз тебе обещаю, что выдадим хлеб сразу после хлебосдачи, как райком отчитается о количестве семенного фонда. Мы не станем трогать то, что осталось на току. Думаю, там хватит на трудодни, - Подгорный тряхнул головой. - Давно я не был у вас в селе, прокатиться что ли в выходной, а? За одно и проверю, как там у вас идут дела, посмотрю ваши отчёты на месте, с председателем побеседую... Да-а, Можаев не допустил бы такое, никогда! Сам бы костьми лёг, а на людях отыгрываться не дал бы никому, ни мне, ни обкому, - зачем-то добавил Подгорный в конце.
- Кузьма Егорович знатный был председатель, - прибавила Ольга с улыбкой. - Сейчас и не сыщешь такого-то больше... Ну, так я надеюсь на ваше честное слово коммуниста и секретаря райкома! - она поднялась и глянула в окно. - Ну, темнотища-то какая, а нам ещё назад добираться до села со Щукиным вместе.
- И он приехал? - Подгорный поднял на неё удивлённый взгляд. - Не забоишься с ним лесом ехать?
Она с ухмылкой повела плечами: - Не забоюсь... Я теперь ничего не боюсь в жизни после фронта, Илья Сергеевич! Да и он тоже... больше не дурак, раз на такую ответственную должность поставленный. Ну, мне пора!
Они вышли вместе на крыльцо в этот погожий тихий вечер. Илья Сергеевич ещё раз внимательно взглянул ей в лицо, взял за плечи и по-отечески поцеловал, крепко прижавшись к её тёплой щеке.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
