Таисию не любили. Вроде бы никому она плохого не делала, не склочничала и не сплетничала, а все равно, старались люди ее избегать. Все от того, что Тая была дура. Не то чтобы не от мира сего или убогая какая — таких, как раз жалели, нет... Тая была ужасная дурища, каких еще поискать!
Муж Таин, Витя, всю жизнь бил ее. Хотя ему-то что на супругу жаловаться? Он мотоцикл захотел — она купила. Его с работы за пьянку уволили — ничего, молчит жена, по магазинам рыскает, вкусненькое каждый вечер Витюше готовит. Витька избаловался: каждый день на диване, Тайкой купленном, лежит. На табурете рядом — яблоки и тарелка с семечками. На полу — бидончик с пивом. Из бидона тянется трубочка длинная, из которых чертиков мастерят, прямо Витьке в пухлогубый, с кокетливыми усиками, рот! Блаженствует, телик смотрит.
Полежит до вечера, а потом нарядится, усишки расчешет, шипром попрыскается и уходит гулять, оставив после себя лузгу от семечек на ковре, Таей купленном. Вернется ночью, с пятном на замызганных брюках, пьяней вина! Сядет на тумбочку в прихожей, за которой Тая семь ночей в очереди выстояла, и начинает концерт.
— Бу-бу-бу... Сучка ты... Проститутка ты... Всю жизнь мне испоганила... Бу-бу-бу...
Нормальная баба что в таких случаях делает — лежит молча, утра дожидается. Раненько благоверного за шиворот возьмет и начнет головомойку, чтобы жизнь сказкой не казалась. А Тая? Эта молчать не может: выскочит в одной ночнушке, в бигудях и шипеть начинает.
— Спать иди, Витенька! Прекрати уже, Нину разбудишь!
А тот и рад. Еще пуще свою шарманку заведет:
— И такая ты, и сякая, дура ты, страшилище, бу-бу-бу.
Тайка на визг переходит, вся на нервах по квартире бегает. Она ростику маленького, ножки тридцать пятого размера, кругленькая, а топочет, как слонище, ей-богу!
Соседи с нижнего этажа не спят, топот слоновий слушают, валерьянку глотают. Соседи сверху от визга Таи уснуть не могут. Всем весело. И Витюше тоже. Ему на работу вставать не надо. Он вскакивает с тумбы, хватает жену за шею и начинает ее трепать. Бигуди прямо с волосами отрывает, ногами в живот топчет. Тая замолкает, охает. Навоюется муж и спать идет. Тишина, благодать, пять утра. Через час — у Таи подъем.
Утром Тая Ниночку в школу разбудит, сама на работу с головной болью, с распухшими глазами. А Витюня почивает до обеда, а потом опять за яблочки принимается. И всю жизнь так: он гуляет, а Тайка в очередях давится, чтобы модную рубашку «газету» ему купить. Ну не дура ли?
Она, конечно понимала, что не ладится семейная жизнь, но о разводе даже не думала. Как это, с ребенком и без мужа? Что люди скажут? А Ниночку без отца оставлять — каково? Неет, ни за что!
Нина, дочка, свет в окошке! Красавица такая! В родилке у всех дети на лягушат похожи были, а эта — куколка. И как получилось, что у нескладной Таи такое чудо получилось? Тая могла часами любоваться на загнутые реснички Ниночки, на аккуратные ручки и ножки. Она сразу же воздвигла ненаглядную доченьку на самый высокий пьедестал и начала истово, рьяно служить маленькой богине.
Все самое лучшее — Ниночке. Тая вертелась, как уж на сковороде, на двух работах вкалывала, но дочке не отказывала ни в чем. Когда выяснилось, что ее умненькая девочка учится так себе, и об институте можно даже не мечтать, Тая пошла напролом, как танк, на учителей. Четверки в табеле дочери она буквально выходила, измучив педагогов совершенно! Каждый раз встречала после уроков очередную «Марьванну» и провожала до дома. У подъезда неизменно спрашивала:
— Ну чего? Исправите Нине оценку?
И так — постоянно, пока учитель английского или физики не начинал бояться выходить на улицу.
Ниночка окончила школу с хорошими оценками и поступила на заочное отделение. Платила, мама, естественно.
К своим двадцати годам Нина выросла в настоящую красавицу: брови вразлет, глаза зеленые, капризный рот, и нежная матовая кожа. Фигурка у Ниночки точеная, миниатюрная — куколка! За поклонниками дело не встало. Крутила парнями Нина только так. Таисия Петровна была уверена: дочка не пропадет, выберет хорошего жениха, богатого.
Ох, как же она ошибалась: ее девочка вышла замуж за соседского парнишку, ничего из себя не представляющего. Тощий, страшненький, пьющий и пустой. Чем взял раскрасавицу Нину — непонятно! Тая поплакала, конечно, но свадьбу справила — честь по чести. Потом год долги отдавала, но Ниночка блистала на свадьбе, словно кинозвезда. Родители жениха кривили носы, не в восторге были от невесты. Можно подумать, их сынок — приз какой!
Витюша на свадьбе говорил витиеватые тосты, целовался со сватами, женихом и дочкой. А на следующий день собрал чемодан и сделал ручкой.
— Тая, я, как честный человек, должен тебе признаться: люблю другую. Дочку мы с тобой вырастили, замуж выдали, ничего теперь нас с тобой не связывает. Прощай, но из квартиры не выписывай, мало ли что, — и был таков.
Таисия Петровна ударилась было, в рев, но быстро успокоилась. Квартира маленькая — двухкомнатная, молодые жить собрались у нее. А тут такой сюрприз — один выбыл. Это еще Вите спасибо надо сказать за благородный поступок! Большая комната-зал была отдана Ниночке с Митей. В маленькой поселилась мать.
Зять Митька Тае не нравился категорически: ленивый, угрюмый, к Ниночке равнодушен. Вместо того чтобы крутиться вокруг жены, как планеты вокруг солнца, он больше в гараже с друзьями просиживал. Но... деваться некуда, дочка ждала первенца. Таисия всю свою материнскую мощь направила на создание максимально комфортных условий для беременной Ниночки.
Девочка слабела, бледнела — анемия. Мама каждое утро готовила ей парную печенку, днем колдовала над котлетками из индейки, а вечером потчевала дочку рыбкой жареной. Ниночке нужны были витамины — Тая насажала в теплице на даче двенадцать видов томатов.
Дача у Таи — это сильно сказано. В свое время государство раздавало по шесть соток гражданам, мечтающим кормиться с земли. Шесть соток — одно название — вместо того, чтобы выделить людям нормальные, ровные участки с плодородным грунтом, слуги народа решили, что это — слишком скучно для простого советского человека. И получил народ от своих слуг в пользование горы, ухабы, болота, овраги. Радуйтесь!
Гвозди бы делать из наших людей! Потащились самосвалы с навозом, щебнем, грунтом, песком по пригоркам и низинам. У кого не было средств на такую роскошь — на себе таскали, тачками и сумками. Доски, бревна, гвозди по одной в автобусе или на велосипеде возили — строились. Тая тоже не отставала — в сумке на колесиках приспособилась доставлять необходимый груз.
Ей, как назло, достался самый плохой, завалящий участок, сплошь поросший хвощем. Уж сколько она доломитовой муки в такую почву заделала — не сосчитать. Все силы на эту проклятую, в насмешку землей названую, болотистую жижу Тая угрохала. Сараюшку сама построила из того, что удалось достать. Не до красоты — лишь бы от дождя укрыться. Смастерила печурку — готов садовый «домик». С годами Таисия победила болото и начала пожинать плоды своего каторжного труда.
На даче Тая пропадала весь сезон: от зари до зари. Но зато какие выращивала помидоры! Тут и маленькие, как вишенки, сладкие, как мед, черри. Или, наоборот, огромные, сахарные на разломе «бычье сердце». И «дамские пальчики», и «женское счастье» — все было у Таи. Клубнику и смородину она перетирала с сахаром, огурцы мариновала, а огромные капустные кочаны квасила целыми бочками.
Смотрела Таисия Петровна на грядки и тихо радовалась: все для Ниночки здесь росло и плодоносило! Дочка на даче бывала редко — боялась комаров и слепней, но иногда приезжала позагорать и полакомиться вишней, срывая плоды прямо с деревьев. Смотрела на пузатенькую Ниночку мама и плакала от счастья: «Куколка моя».
Все бы хорошо, одно Таю сильно огорчало: противный сосед. Вроде бы участок дали на отшибе огромного садоводства, но через три года, когда она уже устроилась и обжилась, подъехал к хилому Таиному забору бежевый жигуль. Вылез оттуда мордатый мужик, огляделся, увидел Таисию Петровну и... давай орать, как оглашенный.
— Да ты... Да растак тебя перетак... Кусок моей земли прихватила...
В общем, скандальный сосед расположился рядышком! Каждый сезон этот мужик начинал с ругани: то забор Тая на метр без его ведома передвинула, то навозом воняет, то колорада на картошку специально запустила. Таисия Петровна убиралась в свою хибарку и не высовывалась часами, пока вредный огородник не успокоится, увлекшись своими делами. А тот оказался хозяином отменным: ограду соорудил отличную, столбики зацементировал. Дом построил хороший, добротный, на настоящем срубе, а не щитовой, как у многих других. Теплица на металлическом каркасе, застекленная — сразу видно справный мужик — клад, а не муж. Только ни разу не видела Таисия Петровна на участке соседа ни жены, ни детей. Да кто за такого пойдет скандалиста? Ну его!
Тая, привыкшая к экстремальному образу жизни, приспособилась и к таким условиям: каждое утро тихонечко шмыгала мимо соседского забора и ныряла, пригнувшись, в свою калитку. Глянет: нет машины — хорошо! Можно спокойно доставать из хибарки свой шанцевый инструмент и работать на грядках с воодушевлением. А если стоит жигуль у забора — то лучше забраться в теплицу и там копошиться, подвязывая толстые плети помидоров, обрывать пасынки, поливать лунки теплой водой из многочисленных плошек, стоявших тут же, в проходе.
Осенью Таисия Петровна заканчивала работы, перевозила весь урожай в город в своей старенькой сумочке на колесиках, а сосед, вот гад, хоть бы раз предложил помочь — погрузить картошку или капусту в багажник своей машины. Ничего, жила же как-то Тая без его помощи! Слава богу, всю зиму этого мухомора не увидит.
В ноябре случилось два важных события: Ниночка родила мальчика, а Таю отправили на пенсию. Это было хорошо — будет кому нянчиться с малышом. Плохо было то, что денег стало катастрофически не хватать. Митька работал, конечно, но деньгами жену не баловал, больше с друзьями просаживал. Витька пришел раз, поворковал над кроваткой внука и вновь убежал к своей любимой женщине. На квартплату даже денег не дал.
А ребенку требовалось много чего: и памперсы, и присыпки разные, и одежда. Тая попробовала вместо памперсов новомодных пеленать Сережку по старинке, в подгузники, но Ниночка подняла такой крик, что мать чуть внука из рук не выронила:
— Дура ты тупая! Ничего не понимаешь! Оставь в покое ребенка! Отойди от него со своими тряпками!
Тая застыла, будто бы ее колом осиновым по голове шарахнули. Такой дочку она видела впервые. Понять ее можно: ребенок маленький, муж не любит, устает... Хотя... Чего ей уставать: вся стирка, готовка, уборка и внук на матери были. Ниночка только гулять с коляской на улицу ходила. Но Тая воспринимала хлопоты по дому, как само собой разумеющееся — привыкла. То, что молодые даже посуду за собой не мыли, ее не шокировало. Но вот крик Ниночки удивил и обидел. За что?
Дочка поняла, что перегнула палку:
— Извини, мама, — буркнула. — Сама понимаешь, столько всего навалилось.
Тая быстро свои обиды забыла и продолжила вечный круг в череде хлопот и забот. Целый день крутилась по хозяйству, а ночами качала Сережу, с которым теперь жила в маленькой детской.
Чтобы в холодильнике были продукты, а у Сережки — памперсы, пришлось Тае устроиться уборщицей в магазин, удобно расположившийся у дома. А что, хорошее место — работы на три часа, а все — копеечка. А еще был плюс — списанный товар продавцы великодушно отдавали уборщице. Из яблок и груш Таисия Петровна вырезала подгнившие бочки и варила вкусный компот. Скисшее молоко шло на блинчики и оладьи. Из перемороженной рыбы получалась прекрасная закуска: Тая пережаривала лук с морковью в томатном соусе, добавляла туда сахар, соль и уксус и заливала отварные сухие куски полученным маринадом. Пальчики оближешь.
Вот из-за этой злосчастной рыбы и случилась катастрофа!
Перед новогодними праздниками Таисия Петровна тщательно продумала меню и была довольна своей практичностью. Почти все блюда выходили в два раза дешевле благодаря списанным товарам: тут и холодец, и языки заливные, и рыба под маринадом, конечно!
Молодые пригласили друзей, человек десять — орава. Таисия Петровна упарилась на кухне: строгала салаты, пекла пироги, тушила мясо. Ниночка отсыпалась перед ночным праздником, а Митя усвистал куда-то к друзьям. Родители его обещались прийти, поэтому Тая волновалась — надо было сватам угодить.
К десяти вечера стали подходить гости, а Митя все не появлялся. Дочка нервничала. Таисия не лезла, накрывала на стол. Наконец-то ввалился в квартиру зять — пьянехонький. Пришлось уложить его спать. Ниночка расстроилась, но держалась молодцом — гостей полон дом. Папа с мамой зятя явились вовремя нарядные, благоухающие дорогими духами. Сначала сидели за столом, выпрямив спины, принюхиваясь к угощениям, щедро сдобренным майонезом. Молодежь тоже, больше на суши налегали — Тая следила за ними, затаив дыхание. Что за жизнь пошла — какую-то гадость покупать за бешеные деньги — есть нечего, рыба и рис, а сметают с коробки, ловко управляясь смешными палочками!
Но суши заморские быстро закончились, и в ход пошли Таины салаты и пироги. Все ели и нахваливали! Таисия Петровна была на седьмом небе от счастья.
— Ой, а что это такое интересное, Таечка? — голос сватьи, смягченной тремя бокалами красного вина, был сладок и приятен.
— Так рыба под маринадом!
— Ой, такая мягкая! Треска?
— Да нет! Путассу-списанка. Маринад любую сухоту исправит! — Таисия, ободренная похвалами и восторгами, выпалила все свои тайны: про уборщицу, про магазин, про неликвидные продукты... Дура.
За столом воцарилась тишина. Кто-то вскочил и побежал в туалет. Подружки Ниночки возмущенно переглядывались. Сваты прикладывали платочки к губам. Праздник, конечно, шел своим чередом, но как-то скомкано. Пробили куранты, все выпили шампанского и засобирались на улицу. Сваты, глубоко оскорбленные, отправились домой.
— Что же вы, не посидите еще? — спрашивала Тая.
— Да нет, благодарим! Дома, знаете, как-то безопаснее. По крайней мере, продукты у нас проверенные, — ушли чистоплюи. А то, что в соседней комнате их сын алкоголик валяется, пузыри пускает, их высокое достоинство не задело.
Ниночка осталась дома. Ее прекрасные зеленые глаза стали свинцово-серыми:
— Ты что, мама, совсем сбрендила на старости лет?
— Да что я такого сделала? — удивилась Тая.
— Что ты сделала? Ты еще спрашиваешь? А ты давай, вообще с помойки продукты приноси! Иди, в контейнере мусорном поковыряйся, принеси чего-нибудь Сереже на завтрак!
— Нина, да что ты кричишь, я же как лучше хотела...
Но Ниночку несло, будто бес в нее вселился:
— Как ты меня достала своей простотой! Как я тебя ненавижу! Мне стыдно за тебя, слышишь, стыдно! Видеть твою рожу не могу больше! Пошла вон! Вон! — дочь орала, а мать только и видела, как струйка слюны текла с уголка красивого рта Ниночки.
В детской заплакал, закричал Сережа. Нина, всхлипнув, ушла к нему. Тая оделась и вышла из квартиры.
Она бродила всю ночь по ярко освещенным улицам, натыкалась на счастливых, празднующих гуляк, вздрагивала от грохота петард и фейерверков. Мягкий снежок застилал пушистым покрывалом стылую землю, легкий морозец нежно покусывал Таины щеки, по которым катились слезы. Она шла, не разбирая дороги, вперед.
Садоводство «Металлург» располагалось всего в километре от городка. Тая свернула с основной, почищенной накануне грейдером, дороги и ухнула в глубокий сугроб. С трудом выдирая ноги из снега, она медленно, но верно продвигалась к своему участку. Вокруг стояла глухая тишина, лишь изредка со стороны города слышно было, как бабахали новогодние салюты. Тая с трудом отворила ветхую калитку — добралась до лачуги, наконец-то. Внутри хибары царил ледяной холод. Женщина поспешила растопить печурку, благо дрова сложены аккуратной горкой прямо здесь, в сараюшке. Ровно загудело пламя, обдав лицо Таисии жаркой волной.
Она сидела, сгорбившись, в своей хибарке у огня и дрожала. Хотелось завыть по-волчьи, но не хватало сил. Печурка нагревалась, уютно потрескивая сухими поленьями, убаюкивая Таисию Петровну: спи, спи, забудь про все, сон смоет все твои горести и печали... Глаза сами собой закрывались, и сон накрыл Таю глухой пеленой.
***
Новогоднее утро Семен Петрович Голованов встретил, пребывая в отличном расположении духа. Квартира сияла чистотой, на столе — никаких праздничных объедков. Голова у Семена Петровича была ясная, без каких-нибудь похмельных следов — он не пил с тех пор, как овдовел.
Сегодня Семен Петрович собрался на дачу: совместить приятное с полезным. Его ласточка отдыхала в гараже, поэтому в садоводство Голованов собрался прокатиться на лыжах. Подышит свежим воздухом, почистит дорожки, смахнет снег с теплиц, а потом отдохнет в домике, погреется у печки и попьет чаю. А может быть, и ночевать останется — все условия для этого были созданы.
Погода стояла восхитительная: деревья, прихваченные инеем, блестели в лучах зимнего солнца, небо синее-синее, воздух чистый и пахнул свежими яблоками. Хорошо сейчас на даче: простор, тишина и красота. Семен Петрович был рад, что приобрел участок на отшибе, подальше от заполошных, суетливых соседей. Каково же было его разочарование, когда рядом обнаружился огород, на котором хлопотала женщина. Конечно, дал маху. Но дачница даже не огрызнулась, не одернула Голованова. Это, почему-то, раздражало. Семен Петрович цеплялся к соседке по поводу и без повода, а она молчала и пряталась, будто в чем виновата.
Голованов частенько наблюдал за ней. Все время одна, бьется за хиленькой оградкой, тяжести на себе таскает, бедняга. Раз только приехала беременная дочка, повалялась на матрасе, поела ягод и все. Сколько раз уже Семен Петрович хотел помириться, познакомиться, помочь, но при каждой попытке сближения, женщина убегала в самый дальний угол участка.
Осенью Голованов хотел помочь соседке перевезти овощи, а она опять исчезала. Дурочка.
Семен Петрович издали увидел глубокие следы, ведущие прямо к даче. Ну вот, здрасьте — воры! Он осторожно приблизился к забору: следы заканчивались у хибарки соседки. По спине Голованова пробежался холодок: праздники, никого нет, бомжи залезли и сидят, греются. В случае чего, дадут Семену Петровичу по башке — поминай, как звали, до весны не найдут.
Но... Какого черта бомжам забираться в убогий домишко соседки? Там и красть нечего. Что-то тут не клеится. Голованов тихонько, не дыша, бесшумно скользя по снегу на хорошо смазанных лыжах, оказался около щелястой двери, заглянул внутрь и... обмер.
Привалившись к стене спиной, сидела около холодной печи соседка! Глаза ее были закрыты. Замерзла! Голованов скинул лыжи и ворвался в хибару. Пощупал пульс и затряс, затормошил женщину, громко при этом матерясь:
— Просыпайся, вставай, живи, дура!
Женщина медленно открыла глаза и удивленно уставилась на Семена Петровича.
— Ожила? Ну слава богу! Давай-ка, поднимайся, родная, пойдем ко мне, я чайку горячего согрею, медом угощу. Мне кум такой мед прислал — мертвого поднимет!
***
Весной два участка объединились в один. Голованов обнес свою фазенду забором из металлопрофиля. Получилось надежно и красиво. Тая насажала вдоль дорожки, ведущей от ворот к дому, розовые кусты: Семушка постарался, выписал розы для милой Таечки, увидев их в каком-то модном каталоге. Квартиру Голованова решили сдавать, а жить здесь, на просторе и свежем воздухе.
Если дать Таисии Петровне одну курицу и один килограмм муки на неделю, то она умудрится прожить все семь дней без особых проблем. Все будут сыты. Но попробуй-ка, попроси Таю пожарить стейк из мраморной говядины или сварганить креветочный салат под соусом из бальзамического уксуса с прованскими травами — Тая безнадежно испортит блюдо. Резиновые стейки можно будет отдать собаке со спокойной душой, а салат — лучше выбросить в мусорное ведро. Такую отраву даже сороки на улице клевать не будут.
Господь создал Таисию специально для жизни в России. Видимо, у всевышнего там, в небесной канцелярии, была специальная полка с биркой «Русские женщины — двойной обжиг». Эти создания могли пройти и огонь и воду, сварить кашу из топора, добиться невероятных успехов по укрощению коней, полюбить то, что любить просто невозможно. Все умели русские женщины, кроме одного — быть слабыми, капризными и беспомощными.
С Семеном Петровичем у Таи не сразу все складывалось. Временами она его дико раздражала. С пенсии Семен любил прикупить на рынке хорошего мяска, чтобы попросить Таечку пожарить отбивные, да полакомиться вечерком под легкое сухое винцо. Голованов стол красиво сервирует, вазу с цветами поставит, бокалы, вилки мельхиоровые — предвкушает культурный ужин. И тут Тая на белоснежную скатерть — бряк — чугунную сковороду с гуляшом и макароны в тарелках с отбитой по бокам эмалью! И смех и грех!
В понедельник отведает Семен Петрович наваристых щей с хлебушком, натертым чесночком, да с сальцем — похвалит хозяюшку. Во вторник смотрит в тарелку — опять щи. И в среду, и всю неделю, а то и две разогревает Таечка ведерную кастрюлю с серым, из капустного крошева, варевом.
— Тая, надоели щи, давай-ка другой суп сварим, — попросит Семен.
— Да ты что? А это куда? На улицу выливать? — пугается Таечка.
Как говорится, Москва не сразу строилась. Голованов фартук надевал и священнодействовал на кухне, а Тая, завороженная, смотрела на Семушку, глаз не отрывая. Мужик кашеварит — вот это да! Потихоньку от подруги Голованов припрятал и страшенные тарелки, и огромные алюминиевые кастрюли. Гнутые вилки из Таиного хозяйства — туда же!
Тая из дому ушла в приличном платьице. Занашивать его было жалко. Она достала из своей сарайки рабочие лохмотья, да так и щеголяла в них по дому. Семен Петрович все свои сбережения угрохал: купил Тае красивый спортивный костюм, курточку, брючки, две пары удобной обуви и нарядный домашний халатик, а тряпье выбросил тайком — ни за что не дала бы Тая совершить такое святотатство — одежду выкинуть!
А еще была у Таи привычка дурная: на раковине постоянно закисала отвратительная тряпка, которой она мыла посуду — после того, как старая губка измочалилась. Новенькие с полочки Таечка не брала. Пришлось учить и этому.
Голованов терпел. Понимал, что не от хорошей жизни любимая экономила на всем. Привычка к нищете — вещь сложная. Он придумал особую тактику общения с Таей — спокойный и доброжелательный тон, хотя держать себя в руках вспыльчивому Семену Петровичу было ой как непросто. У него получилось «уволить» Таю с места уборщицы, чтобы не унижалась лишний раз, да и соблазна не было: дом Ниночки рядом стоит.
Сложнее всего было уговорить Таисию ни в коем случае не ходить к дочери. Он терпеливо объяснял, стараясь не раздражаться:
— Таечка, вытерпи, сохрани гордость! Не мечи бисер перед свиньями!
А она слушала и не слышала. Голованов распинается и чувствует — впустую. У Таи глаза подергиваются серой пленочкой, как у слепой курицы — вроде как она в другом мире находится. Лицо отупевшее, губы упрямо сжаты, хочется дать ей подзатыльник, чтобы в себя пришла. Да ведь ее понять можно: дочка, любимая кровиночка, из дома Таю, как блудную кошку выгнала! И внучок маленький с такой психопаткой оставлен. Вот где беда так беда...
***
Голованов несколько ночей не спал, избился весь, а придумал выход. Однажды утром он вышел из дома и отправился в город. Связи имел немаленькие, быстро нашел нужный адрес. Позвонил в дверь. Из глубины коридора послышалось:
— Лелечка, сиди, я сам открою!
Распахнул дверь перед Семеном мужчинка, жизнью потрепанный, но не без шика. Витюшка, собственной персоной.
— Здорово, Витек, выйди-ка на минуту, — Голованов церемониться не любил.
Витя вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Пошли во двор, а то твоя-то, — Семен глазами кивнул на дверную обивку, — наверное, уже уши навострила.
Витька смело отправился вслед за Головановым. Присели на лавочку.
— Распинаться не люблю, а ты, наверное, в курсе, что я — Таин муж. Да и не в этом дело: переживает она за внука.
Витька кончик уса подкручивает нервно. Блестит масляно-черным глазом, как петух на жердочке, голову набок склонил.
— Вспомнила, значит! На мужика семью променяла, а теперь что? Соскучилась?
Ох, как желваки ходили на лице Голованова, кулаки чесались по смазливой морде въехать: еле-еле держался — сгреб рубашку на Витькиной груди:
— Слышь, хмырь, ты, видать, ошалел? Давно по рылу не получал? Так у меня не заржавеет!
Витя испугался не на шутку: его до этого никто, кроме бати да сержанта Перепелкина в армии, не трепал.
— Да че ты, че ты, хватит! — насилу отбился. Пуговки разлетелись и потерялись в траве у лавки.
— В общем так, записывай мой телефон. Каждый день ты будешь ходить к дочери! Каждый день, ты понял?
Витя понял. Голованов задачу описал просто: теперь добрый дедушка должен будет ежедневно гулять с любимым внуком. И гулять по Советской, где-нибудь на городской площади, чтобы Таечка смогла видеть Сережу и общаться с ним. Ко всему прочему, Вите теперь нужно было отчитываться об обстановке в доме дочери: что там творится, что соседи говорят и все остальное-прочее.
— Свободен. Привет молодухе передавай! Поди не балует она тебя? — Голованов помахал вслед экс-супругу.
***
Экс-супруг злился, дергался и матерился шепотом. Но ничего не поделаешь, надо подчиняться. Как ни крути, а этот мужик отчасти прав. В одном городе с внуком и дочерью жить и ни разу не проведать — это как-то... Тайке с Головановым повезло. Вот только мужику можно посочувствовать: экая дура ему на голову свалилась. Витька жизнь с Таей вспоминал, как страшный сон: не жена, а курица — бегает, кудахчет. Он только подумает, а Тайка, заполошная, бежит исполнять, пятками сверкая. Скучно.
Другое дело, Лелька! Гордая, в обиду себя не даст и достоинство имеет. Витек и на работу устроился, и посуду за собой помыть не брезгует. Хочется для Лели горы сворачивать. Он растворился в ней целиком и совсем забыл про свою семью. Черт с ней, с Тайкой, но внучек в чем виноват? Да и за квартиру Витька не платит совсем, Нинке, наверное, тяжело...
Теперь Тая могла видеть Сережку каждый день. Она выхватывала коляску из Витькиных рук и катала ее целый час, любуясь внуком. Вроде бы чистенький, здоровенький, на щечках диатеза нет. Ну слава богу!
Витька сидел на лавке поодаль, покуривал, рассматривая Таисию. А ничего бывшая выглядит: подстриглась, похудела, приоделась. Видать, хахаль ее любит. Любовь, она всем на пользу, оказывается. По бабе ведь сразу видно, любит ее мужик или нет. Даже Тайка расцвела. А вот Нина — не очень. Плохо у нее все.
Витюша увидал дочку и оторопел: вылитая мама стала. Куда-то пропала тонкая талия, высокие скулы. Глаза, как щелки, злющие. Волосы в гульку сальную закручены, халат обдрипанный. Завела отца в кухню, обвинять во всех грехах начала. Ей тяжело, все ее бросили и Сережкой нисколько не интересуются! Мать свалила жить к соседу по даче — ни ответа, ни привета. Плакала Нинка, убивалась: денег ни на что не хватает, муж зарабатывает мало, а она еще так молода!
Витя молчал виновато. Мельком по сторонам оглядывался: не пропала без матери дочка — чистота, порядок, все блестит. На плите большая кастрюля щей кипит, кислый дух по всему дому разносится. Нет, чтобы на малый газ поставить, чтобы томилось, невкусно же будет! Но замотанной Нине не до этого. Зачем она замуж выходила? Витя свою помощь предложил, дочка обрадовалась. Ну и хорошо.
Нине помощь отцовская — как нельзя кстати. Хоть поспать немного можно. Муж, наверное, опять пьяный придет, сна тогда не будет никакого. И развелась бы с ним с удовольствием, а как? Она ведь опять беременная. Аборт делать поздно. Что теперь будет? Она так мечтала поскорее сдать Сережку в ясли и выйти на работу. Кто ее теперь возьмет? И у матери сердца нет, только о себе думает. Вспылила Нина тогда, под Новый Год, ну и что? Помирились бы... Мама сама виновата: пылинки с дочери сдувала, а смысл? Кто ее об этом просил?
Отец ушел от них и ни о чем не жалеет, даже пить бросил и работу нашел. И она сама худо-бедно, но справляется: Сереженька ни в чем не нуждался. Нуждается Нина, только признаваться в этом ужасно стыдно. Мама себя вела так, словно просила вытереть об себя ноги, как о придверный коврик. Отец и дочь с удовольствием это делали. А теперь Митя вытирает свои грязные ботинки об нее, Нину. А дура эта хоть бы раз пришла, живет припеваючи с чужим мужчиной. Что он в ней нашел?
Все-таки тоскливо без мамы.
Что нашел в Тае Голованов? Тая не слепая, видела фотографии жены Семена Петровича. Куда Тае тягаться с покойной. Но почему-то возился Семушка с Таей, как с писаной торбой. Кто-то сказал, что счастье ко всем приходит, только в разное время: одним — в первую половину жизни, а — другим — позже. Тая благодарно принимала заслуженное. Она часто думала: стоило ли раньше так суетиться, переживать? Не пропал без нее никто. Тая не обижалась — ей было легко и спокойно, а, главное, Тая перестала бояться.
Сперва она переживала: вот люди увидят — что скажут? Вот до Ниночки слухи дойдут, что мать с внуком по площади разгуливает, на дачу с собой берет. А потом что-то взбунтовалось в Тае, и она запретила себе бояться. Надоело ей, и все!
***
Голованов заказал новомодный шланг для полива — не надо теперь с лейкой по всему участку таскаться. Тая поливала грядки «на своей половине». Они с Семушкой решили оставить там огород. На «Головановской половине» красовался цветник, кусты роз посажены, и беседка летняя глаза радует. Тая быстро управилась и повернула кран: шланг стал быстро сворачиваться, уменьшаться в размере — интересно!
Кто-то постучал в ворота. Тая посмотрела в глазок и обомлела — Ниночка с Сережей. Отворила дверь. Сережка улыбался бабушке, лепетал что-то по своему, тянул ручки. Нина робко зашла. С минуту стояла молча, пряча глаза от изумленного взгляда матери. Огромный живот выпирал из-под плаща.
— Мама, я с Митей все-таки развелась.
Тая пригласила дочку в дом. Сняла плащ, усадила за стол. Нина удивленно смотрела на сына, который привычно побежал в боковую комнатушку — искать кошку. Мальчишка был частым гостем в доме, поэтому занимал себя сам и нисколько не капризничал.
— С Сережей я вижусь практически каждый день. Твой папа помог, — спокойно сказала Тая.
Ниночка заплакала и, схватив материнскую руку, начала целовать.
— Ой, мамочка, ой прости меня, дуру!
— Давно простила, Ниночка, — Тая улыбалась.
— Мама, пойдем домой. Пожалуйста.
Тая ополоснула крутым кипятком чайник, бросила в него заварку и немного душистых трав. Заварила чай, прикрыв его чистым полотенцем. Двигалась плавно, красиво, не спеша. Присела за стол, внимательно посмотрев Ниночке в глаза.
— Я и так дома, доченька. И никуда я отсюда не уйду. Не бойся, в беде мы тебя не оставим.
— Но, мама... — начала было Нина.
— Ты сильная. Митя алименты платить будет. А мое возвращение может только навредить. Пора взрослеть, Ниночка.
***
Жалко, что Семен Петрович не слышал разговора матери и дочери. В этот самый момент он потел, выуживая отменного судака на Рыбинском водохранилище. Голованов мог гордиться Таисией да и собой тоже — все у них получилось в лучшем виде.
---
Анна Лебедева