Все время, пока я находился в форте Ларами, там ошивался охотник, траппер и проводник по имени Жюль Коффи. По крайней мере, окружающие именно так произносили его имя, хотя мне кажется, это могло быть исковерканным французским именем Экоффе, потому что я слышал, как один человек произносил его как Акоффе. Казалось, он преуспевал, у него было полно денег и он мастерски играл в покер. Коффи придерживался, как и все, кто прошел школу жизни у индейцев, необычных, сильных суеверий. Одним из суеверий было то, что валеты приносят ему удачу в карточной игре, и он всегда ставил на свою руку больше, чем она того стоила, когда у него были валеты. Это служило предметом многочисленных шуток всего форта, где с утра до вечера резались в покер.
Был там еще один знаменитый первопроходец и проводник по имени Чарльз Элстон. Элстон рассказывал, что родился в Вирджинии, но сорок лет жизни провел среди сиу. Он досконально знал язык сиу, их страну, а также все индейские нравы и обычаи. Он знал их даже лучше, чем сами индейцы. Здесь нет ничего удивительного. Как белый человек лучше индейца разбирается в делах цивилизованного мира, так он на голову выше индейца, когда дело доходит до конкуренции в индейских делах и вещах.
Элстон был само обаяние. Говорили, что у него есть две жены-индианки среди сиу и одна среди шайеннов, но он был очень щепетильным в личных делах, и его жен никогда не видели в “лагере скво” возле форта. Похоже, ему нравилось жить на фронтире и исследовать новые земли, и он рассказывал сотни увлекательных историй о своих приключениях. Однажды он поведал байку о том, как пытался сплавить свои меха вниз по Платту в лодке с деревянным каркасом, обтянутым бизоньей шкурой. В результате он потерял всё, что имел, и едва спасся, когда река вышла из берегов.
Еще одним из племени проводников был некто Лео Паллади, чистокровный француз, но голубоглазого типа. У него были мягкие, вьющиеся волосы и самый легкий нрав среди всех приграничных жителей. Он любил читать книги и газеты, но при этом был заядлым горцем и траппером. Он говорил на всех индейских языках этой страны, был знатоком индейского языка жестов, всегда находился в хорошем расположении духа, сорил направо-налево своими историями, веселился и радовался жизни с утра до ночи.
Он рассказал мне одну любопытную историю, которая, вероятно, произошла зимой 1861 или 1862 года. Когда комендант форта Бентон на реке Миссури, услышал о том, что индейцы замышляют опустошить границу, и среди прочего напасть на форт Ларами, то он решил послать через всю индейскую страну гонца, чтобы уведомить коллег о надвигающейся опасности, поскольку считал, что этому форту не выдержать тяжелую осаду со стороны объединенных индейских племен.
Паллади, которого выбрали для этого задания, нужен был компаньон. Ему в пару дали индейца-полукровку. Послание командира форта Бентон начиналось со слов: ” Я посылаю к вам мистера такого-то в сопровождении полукровки такого-то, чтобы передать вам следующую важную информацию”. Когда командир форта Ларами вскрыл письмо и прочитал вступление, он спросил: «Где твой товарищ?» и Паллади ответил: “Я его съел”.
Оказалось, что они застряли в глубоких снегах предгорий, и горцу пришлось съесть своего компаньона, чтобы выжить и доставить важное послание. Каждый раз, когда Лео Паллади рассказывал эту историю, он заливался счастливым смехом. Она ему всегда казалась яркой и забавной. Я так и не смог найти ни одного человека, который бы знал, как звали съеденного полукровку, и мне часто приходило на ум, что Паллади просто выдавал одно из своих личных воспоминаний за историю с письмом.
Из всех проводников самым интересным был легендарный Джим Бриджер. Каждый вечер он сидел на скамейке перед гарнизонной лавкой и рассказывал истории о своих приключениях. Он был весьма словоохотлив, охотно отвечал на вопросы и говорил до тех пор, пока с ним разговаривали.
Вскоре после прибытия в форт Ларами мне рассказали забавную историю о характере этого человека. Самое большое здание форта называлось Бедламом. Это был большой двухэтажный госпиталь, фасад которого смотрел на плац, а на верхнем этаже порой устраивали театральные представления. Среди солдат гарнизона всегда находился человек с театральными задатками, а случалось и настоящий актер. Так что долгие, унылые зимние вечера часто скрашивали доморощенные спектакли. Как правило, репертуар состоял из легких комедий, иногда прерываемых серьезными пьесами Шекспира.
Бриджер посмотрел несколько шекспировских пьес в отличном исполнении гарнизонной труппы, и пришел к выводу, что было бы неплохо, чтобы кто-нибудь почитал ему еще что-нибудь из этого автора. Так что он выписал себе через хозяина гарнизонной лавки, мистера Уорда, томик Шекспира, а потом попросил одного солдата почитать ему вслух.
Однажды вечером, Бриджер сидел в кресле перед пылающим камином и слушал Шекспира, когда солдат дошел до того места, где двум маленьким принцам выкалывают глаза. Старый следопыт остановил чтеца и спросил: “Он это сделал?”, солдат ответил:”Да”. “Гром и молния, вот что я о нем думаю” воскликнул Бриджер, вырвал из рук солдата книгу и бросил ее в огонь. Это был весь Шекспир, которого он хотел услышать.
Бриджер был знаменит. Я пробыл в форте Ларами некоторое время, когда встретил в низовьях Платта геодезиста по фамилии Морган, который занимался предварительной съемкой местности для прокладки железнодорожной ветки “Юнион Пасифик”. Он рассказал, что сначала проложил пробный маршрут около Ларами, пока Бриджер не присоветовал ему приглядеться к перевалу Шайенн в верховьях Лоджпол-крик, который был более низким, чем любой другой перевал, что мог найти геодезист. Морган последовал совету старого проводника и обнаружил, что это действительно так. Оставалось тайной, как Бриджер, который проходил перевалом Шайенн без всяких приборов и барометров, мог установить этот факт. Это было частью феноменальной наблюдательности Бриджера.
Путешествуя по стране, преодолевая огромные расстояния, он инстинктивно фиксировал все уклоны и высоты, и прочие особенности ландшафта, и то, что видел однажды, запоминал навсегда. Его легендарная репутация сложилась благодаря именно этому удивительному дару. Он точно знал, что можно найти в определенной точке страны, каковы особенности местности, расстояния, ориентиры - все это было в его голове. Например, он начинал рассказывать о неизведанной местности, в которой побывал, и описывал ее милю за милей - деревья, скалы, холмы, ручьи, всё. Казалось, что он рисовал в своей памяти движущуюся панораму маршрута по мере того, как ехал по стране.
Кроме того, он знал всё, что знал индеец. Он умел делать всё, что умел индеец. Он знал, как думают индейцы и чего от них можно ожидать. И, очевидно, уме сделать всё. что мог сделать белый человек, находясь в дикой местности.
Одна из трудностей с общения с Бриджером заключалась в том, что время от времени он рассказывал незнакомому страннику какую-нибудь удивительную историю и пытался поразить воображение новичка множеством заявлений, которые были просто смехотворны, порой сильно преувеличены, а иногда и выдуманы.
Например, однажды вечером он рассказал мне, что скала Корт-Хаус выросла из камня, который он бросил в кролика. Он заявил это не в ответ на прямой вопрос, а в философском и научном ключе, утверждая, что скалы растут так же, как деревья и животные, только они крупнее и растут дольше. Он говорил, что с тех пор, как он впервые приехал на Запад, горы стали значительно больше и выше. Именно во время одного такого философского рассуждения он с максимальной серьезностью рассказал мне историю происхождения скалы Корт-Хаус…
…Я часто сидел на скамейке рядом с Бриджером и разговаривал - старик мне очень понравился. Однажды я спросил его о стране к северу от калифорнийского маршрута в Орегон. Он ответил, что охотился и ставил капканы в той стране и многое там видел. Что однажды он проехал через нее, прячась от индейцев, и в основном проделал весь путь по ночам. Он обнаружил. что это очень скалистая, романтичная страна.
Бриджер поведал мне, что там есть большое озеро, настолько огромное, что местами не видно противоположного берега, и что вода в нем пресная. Проводник рассказывал эту историю и другим людям, но никто ему не верил. Он несколько путался в части местоположения озера, потому что он петлял по той стране в одиночку, скрываясь от индейцев, и одновременно делал зарубки в памяти на счёт местности. Нет сомнений, что он открыл Йеллоустонское озеро, но никто в это не верил.
Я могу слово-слово передать только один из его рассказов, потому что у меня было время его записать, а именно:
"Это самый прекрасный край который я когда-либо видел. Я был там верхом, стрелял из ружья очень редко, и как можно быстрее уходил с места, где нашумел. Я заваливал оленя, разделывал его, грузил и уходил. Однажды я стоял среди сосен на склоне холма, а внизу по широкой долине тек ручей. На другом берегу ручья я увидел пару индейцев на пони, которые спускались в долину. Я остался наблюдать и ждать, пока они не скроются из виду, поэтому видел всё. Они приближались, прошел почти час, но они не торопились. Я стал бояться, что они перейдут на мою сторону и наткнутся на мои следы. Но они так не сделали, а спустились в долину прямо напротив меня, а потом повернули. Они не успели далеко уйти, как под ними прогнулась земля. Они пропали вместе со своими пони, а вверх взметнулась куча пламени и дыма. Готов поспорить, что ад был не так уж далеко от этого места".
Я так и не смог сам себе объяснить эту историю, если только Бриджер не видел, как индейцы провалились сквозь землю в той части страны, где много горячих источников или гейзеров.
Однажды я спросил его, что это за страна к западу от того места, где он видел большое озеро, и он ответил мне, что это очень скалистая страна. Затем он сказал:
"Там, наверху [т.е. на севере от Ларами - прим. Ф.Д.З.], находится одна из самых странных гор, которые я когда-либо видел. Это алмазная гора, по форме напоминающая конус. Я видел в течение двух дней, как она сверкала на солнце, прежде чем до неё добрался, а ночью разбил лагерь прямо возле ее склона. Я только успел распрячь лошадь - было уже темновато, - как увидел индейцев у костра прямо с другой стороны горы. Я не стал зажигать огня, но видел их так же отчетливо, как если бы между нами не было ничего, кроме воздуха.
Утром я заметил, что индейцы ушли, и подумал - неплохо бы посмотреть на другую сторону горы. И я поскакал на другую сторону, и это заняло у меня полдня".
Я спросил Бриджера: "Может быть это была гора из соли?" Я задал такой вопрос, потому что не знал тех мест, и хотел подловить проводника на противоречиях, но он ответил: "О, нет. Я подошел к горе и отколол от нее угол, кусок камня величиной с мою руку, большой, длинный кусок алмаза, и принес его, а потом отдал одному человеку, и он сказал, что это алмаз, и что все в порядке".
Таковы образчики историй Бриджера. Однако, он не был самовлюбленным лжецом, которых мы так часто встречаем в обычной жизни. В моем присутствии он никогда не хвастался какими-то своими личными подвигами. Он никогда не рассказывал о том, насколько храбр он был, и сколько убил индейцев. Его рассказы всегда были связаны с какими-то внешними событиями или обстоятельствами. Я ни разу не видел, чтобы Бриджер ходил в разведку, пока мы стояли в форте Ларами. Он довольствовался тем, что просто рассказывал командирам экспедиций или их разведчикам, куда именно нужно идти и что они там найдут.
Источник - The Indian War of 1864, by Eugene Ware.
Присоединяйтесь к чтению увлекательных историй эпохи Фронтира и Дикого Запада на ЯДе, в Телеграме и ВКонтакте.