Любой перевод зачастую не является дословной передачей текста автора, но при этом не теряет общий смысл и идеи. Бывает и наоборот, когда в результате неверного/неполного перевода (возможно, не только и может быть даже не столько перевода, сколько вмешательства цензуры) утрачиваются значимые для истории обстоятельства, факты, версии. Об одном из таких переводов XIX века наша сегодняшняя публикация.
В номере 315 «Журнала для чтения воспитанникам военно-учебных заведений» (том 79, СПб., 1849) на стр.308-314 помещен отрывок из мемуаров полковника швейцарской армии Фердинанда де Ровереа (1763-1829) о встрече 12 октября 1799 г. в Линдау с фельдмаршалом А.В.Суворовым.
«Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений» издавался в Санкт-Петербурге с 1836 по 1865 год. Печатался в количестве 2 тысяч экземпляров (затем снизился до 850 экземпляров). Выходил один раз в две недели. Ставил своей целью воспитание «в духе христианской нравственности, преданности самодержавной власти, любви к уставам и славе России». Главное место занимали военно-исторические статьи и заметки, в которых восхвалялись победы русского оружия; помещались биографии выдающихся русских полководцев (А. В. Суворова, Г. А. Потемкина и др.). Рассылался во все военные учебные заведения.
Полковник Фердинанд-Исаак де Ровереа (Веве, 10 февраля 1763 г. — Бавено, 8 августа 1829 г.) - швейцарский военный офицер, сражавшийся на французской и британской службе во время Французских революционных войн. Первоначально находился на службе у французской королевской семьи. В феврале 1798 года Ровереа сформировал "Верный легион" (Légion fidèle) численностью 600 человек для защиты Берна от революционного влияния Франции. 5 марта французские войска вторглись в Швейцарию, захватив город Берн, и Ровереа дал сражение близ Нидау. Через три дня сдался в Тиле. В следующем году Ровереа был сослан в Германию, где сформировал швейцарский эмигрантский 14-ротный полк, включающий две егерские роты. В 1800 году, пытаясь остановить французское вторжение, полк понес серьезные потери при Рехберге и Моэскирхе. Автор мемуаров в 3-х томах (Mémoires De F. De Roverea, Colonel D'Un Régiment De Son Nom, A La Solde De Sa Majesté Britannique. Ecrits Par Lui-Même Et Publiés Par C. De Tavel. Zurich, 1848). Мемуары целиком на русский язык не переводились и не публиковались.
Линдау – город на берегу Боденского озера, до 1806 г. входивший в состав Священной Римской империи. Конечный пункт Швейцарского похода, где армия А.В,Суворова соединилась с частями Римского-Корсакова. В этом месте русские войска ждали дальнейших распоряжений, новых приказов из Санкт-Петербурга. Император Павел I принял решение выйти из антифранцузской коалиции и повелел армии зимовать в Баварии и Чехии, а потом возвращаться домой.
Указанная статья из «Журнала для чтения воспитанникам военно-учебных заведений» в неизменном виде перекочевала на сайт http://adjudant.ru (http://vostlit.info) и далее использовалась в работах историков, в частности в книге В.С.Лопатина «Суворов» (Лопатин В.С. Суворов / Вячеслав Лопатин. — 3-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2018. — 447[1] с.: ил. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1697)
При сверке с первоисточником нами был выявлен неверный, фрагментированный перевод данного отрывка из Фердинанда де Ровереа. Указанный перевод не содержит:
- ряд подробностей о нахождении русской армии в Линдау во время окончания швейцарского похода.
- версию о «жестокой воле» Екатерины II в «страшном кровопролитии» в Праге (предместье Варшавы) в 1794 г.
- один нигде ранее не упоминавшийся, афоризм, приписываемый со слов Фердинанда Ровереа, Александру Васильевичу Суворову.
Вот полный перевод этого отрывка из мемуаров Фердинанда де Ровереа о его встрече с фельдмаршалом А.В.Суворовым. Курсивом в [квадратных скобках] выделен текст недостоверного/неполного, перевода отрывка в номере 315 издании «Журнала для чтения воспитанникам военно-учебных заведений». Жирным шрифтом в (круглых скобках) выделен верный/полный перевод текста отрывка. Обычным шрифтом в фигурных скобках наши {авторов данной публикации} примечания.
Полный/верный перевод отрывка из мемуаров Фердинанда де Ровереа о его встрече 12 октября 1799 г. в Линдау с фельдмаршалом А.В.Суворовым публикуется впервые.
«В ночь с 11-го на 12-е Октября, главный штаб Князя Суворова неожиданно прибыл в Линдау. За ним шла большая часть Русской армии, [до крайности утомленной] (в оригинале «ветхость и истощение которых невозможно описать»). [Солдаты были изнурены голодом и усиленными переходами] (в оригинале «Большинство солдат были без обуви, их одежда в лохмотьях, голодные и усталые»); они совершили почти беспримерный, семнадцатидневный поход, в котором должны были пять раз перебираться через Альпы, не находили нигде пищи, и часто были принуждены отражать нападения неприятеля, превосходного числом. [И все-таки не слышалось ни малейшего ропота, и дисциплина не послаблялась ни в чем] (в оригинале: «Невероятно, чтобы пришедшие издалека на помощь угнетенному человечеству люди, расположившиеся лагерем на болотистой местности в сезон дождей, лишённые палаток и одеял, доведенные до плачевного состояния и не имевшие возможности быть услышанными кем-либо из местных жителей, не совершали эксцессов и не воспользовались правом сильнейшего для обеспечения своей самой насущной необходимости. Итак, кроме некоторых съестных припасов, они брали только солому, фураж и дрова, соблюдая строгую дисциплину. Страна была не очень плодородна и уже истощена необходимыми для военных магазинов реквизиями. Австрийцы все вытоптали, жаловался крестьянин. К счастью, крупные резервные склады в Швабии смогли снабдить армию и дать ей время для восстановления, не отводя ее дальше за Рейн. В сложившемся положении было крайне важно, чтобы эта армия согласно плану Суворова и четко выраженному желанию эрцгерцога оставалась в состоянии возобновить наступление до окончания кампании»).
Само собою разумеется, что в звании командира Швейцарского полка, случайно отделившегося от корпуса Корсакова, я постарался быть представленным Фельдмаршалу. Меня к тому побуждало и любопытство видеть человека, которого мне часто с разных сторон изображали совершенно противоположным образом. Первая встреча моя с знаменитым полководцем всегда будет иметь для меня большое значение, поэтому не пропускаю в описании ее ни одного из относящихся к ней обстоятельств, как бы оно ни казалось ничтожным.
Поутру городские улицы были усеяны спящими Русскими солдатами; подивившись про себя, что они не хотели нарушить ночного спокойствия жителей, и потребовать себе приюта, я прошел по городу, чтоб осведомиться откуда они пришли. Первый офицер, попавшийся мне навстречу, сказал, что это люди из корпуса Фельдмаршала, и пришли из Граубиндена. У Русских тогда не было на мундирах отличия чинов, от прапорщика до полковника, так что я не мог знать чин офицера, стоявшего предо мною; я спросил у него, к кому мне обратиться, чтоб быть представленным Фельдмаршалу. «Дело трудное, и теперь даже невозможное», отвечал он мне. Я настаивал, и изобразил ему мое положение». Как, вы Швейцарец?» спросил он; «поэтому, может быть, знаете фамилию Рибопиер?» — Знаю, очень коротко, отвечал я. — «И мужа Луизы?» — Это я сам. — «Дело другое! Я Полковник Лавров короткий друг фамилии Рибопиер и адъютант Фельдмаршала». Эта случайная и необыкновенная встреча послужила мне добрым предзнаменованием; она скоро заключила между вами дружбу, как это часто случается на войне. Мой новый приятель повел меня с собою, рассказывал многое о странностях Фельдмаршала, и предуведомил меня, чтоб я не изъявлял притом удивления, и не смущался вопросами, с которыми Фельдмаршал, может быть, обратится ко мне. По его совету, я подозвал к себе одного из моих подчиненных; мы вошли в дом, в котором, в конце двора, крыльцо вело в штабную канцелярию. [Подле крыльца была дверь, у которой неподвижно стояли на часах два казака. Полковник посоветовал мне оставить здесь поручика, сопровождавшего меня, доколе Фельдмаршал не выйдет, и не спросит что ему нужно] (в оригинале: «Напротив лестницы была дверь, перед которой стояли неподвижно на страже два казака. «Вот, — сказал мне Лавров, — маршал отдыхает, никто из нас не осмелится туда войти; поместите вашего молодого офицера внизу лестницы: пусть он подождет там, пока маршал выйдет из своей комнаты, чтобы пойти в канцелярию; он заметит ожидающего, спросит нас, кто это, мы ему объясним, он захочет вас видеть, и я вас позову». Я передал это указание сопровождающему меня лейтенанту {никаких поручиков в швейцарском ополчении никогда не было} Фингерлину, умному молодому человеку. Мой проводник поднялся по лестнице, а я удалился»).
[Едва прошелся я раза два по комнате, в которую мы удалились, туда вошел мой поручик] (в оригинале: «Не успел я дважды пройтись по гостиной, как там появился мистер Фингерлин»). «Казаки, - сказал он, - пробормотали мне какие-то непонятные для меня слова, потом наскочили на меня, схватили за ворот и отогнали от дверей. Я не хотел вступать с ними в драку, и удалился. [Я сам пошел к часовым; они не трогались с места. Вскоре растворилась дверь, и из нее вышел человек среднего роста, худощавый, в белом суконном камзоле, небрежно застегнутом на исподнем платье, в истертой шляпе, в старом сапоге и туфле; лице его было в морщинах, усиливавшихся от судорожного подергивания; он говорил что-то про себя, остановился предо мною, и смотрел на меня. Я стоял в ожидании; но, не сказав мне ни слова, он опять повернулся, и пошел в канцелярию] (в оригинале: «Возмущенный этой неудачей я поспешил занять его пост: казаки не трогались с места. Там, закутанный в мундир, не имевший ни нашивок, ни погон, опираясь на саблю, я приготовился к терпеливому ожиданию, как вдруг напротив отворилась дверь, вышел старик среднего роста {подробнее о росте А.В.Суворова можно посмотреть здесь} и худощавого телосложения, одетый в белую базеновую куртку и плохо застегнутые короткие штаны, в старом сапоге и тапке, в жалкой шапочке, сдвинутой вниз и завязанной под подбородком; с застывшим лицом, делая гримасы, от которых еще больше морщилось его исхудавшее лицо. Разговаривая сам с собой, он остановился и посмотрел на меня. Я стоял в стороне, как сделал бы простой ординарец, ожидая, когда на него обратят внимание и зададут вопрос, но Суворов прошел, не заговорив со мной, и я остался. Едва он вошел в свою канцелярию, как…»). Там послышался оживленный разговор. Лавров выбегает и говорит мне: «Что это, вы здесь?» — Я в нескольких словах объяснил причину. «Из-за вас мне досталось лихое головомытье {в оригинале не совсем так, но смысл этот}. Говорил ли с вами Фельдмаршал?» — Нет. — «Вот вам еще одна из непостижимых его причуд. Он нам наделал упреков, что мы заставляем Швейцарского полковника ждать на дворе, и не принимаем его здесь. Мы ему сказали, что ждет поручик, а не полковник, но он настаивал на своем, и, на беду, он прав.» — Да каким же образом узнал он мои чин по мундиру, который теперь на мне; не проходит дня, чтоб меня не принимали за одного из подчиненных, между которыми многие равных со мною лет? — «Он отгадал, - сказал Лавров, - как отгадывает многое. Однако, ступайте за мною, и не забывайте, что ему должно отвечать в точности, как бы вопросы его ни были странны».
[Фельдмаршал принял меня милостиво и при всем том торжественно. Положив руки мне на плечи, он сказал по-французски, откинув голову назад и зажмурив глаза: «Вы старинный Швейцарец, сражаетесь для освобождения своего отечества; вы брат мой, друг мой; будьте уверены, что я ваш друг, и скажите ратным товарищам своим, что я их высоко почитаю... Будьте моим другом!» При этих словах он меня поцеловал в лоб, и удаляясь, пригласил к обеду. Он так называл род завтрака, который подавался между восемью и девятью часами утра]. (в оригинале: «Он оказал мне самый любезный и трогательный прием: положил руки мне на плечи и запрокинул голову, закрыв глаза, он сказал мне по-французски: «Ты швейцарец, борющийся за освобождение своей родины, ты мой брат, ты друг мой, рассчитывай, что и я буду твоим; скажи своим храбрым товарищам, что я чту их... «Будьте моим другом». Он поцеловал меня в лоб и удалился, пригласив на обед, который подавался у него в 8 или 9 часов утра»).
Мне сказывали, что стол у него до крайности нечист, но к моему удивлению, я увидел совершенно противное тому, и удивлялся, как часто в продолжение обеда он умывал себе руки и переменял приборы. Он кушал много, много говорил, хотя по большей части непонятно для меня, исключая того, когда расспрашивал меня о Швейцарии и моем полку. Он просиживал за столом часа по два, и потом обыкновенно на короткое время ложился спать. После сна он занимался до самого вечера, и иногда даже до поздней ночи.
[В описаниях взятия Праги, Суворова изображают жестоким и кровожадным, но, узнав его, я часто себе упрекал, что верил таким клеветам. К тому же Генерал Титов, достоверный очевидец Русско-Польской Кампании, уверял меня, что Фельдмаршал, по взятии последних укреплений Праги, приказал войскам прекратить кровопролитие] (в оригинале: «В описаниях о взятии Праги, пригорода Варшавы, Суворов изображался суровым, свирепым и несговорчивым, но после того, как мне часто приходилось наблюдать за ним и после того, как я приобрел определенные представления о его общественной и частной жизни, как сильно я упрекал себя за то, что поверил в этот обман; особенно услышав из уст бесспорного очевидца, генерала Титова {имеется в ввиду Василий Петрович Титов (1758—1821) — генерал-майор, участник штурма Праги, Швейцарского похода в составе корпуса Римского-Корсакова и войн против Наполеона}, что в этой страшной борьбе за свободу, угасающую под железом деспотизма, маршал {на момент штурма А.В.Суворов фельдмаршалом не был, но речь в данном случае о нем}, в тот момент, когда достигли последних укреплений поляков, приказал своим солдатам прекратить кровавую бойню; но аншеф {вопрос заслуживает отдельного изучения: не понятно, о каком «аншефе» идет речь, в штурме Праги участвовал только один генерал-аншеф – сам Суворов}, осмелился воскликнуть: "Суворов не имел на это права, что Императрица приказала ему истреблять мятежников". Суворов болезненно сетовал на то, что не был единственным хранителем этой жестокой воли своей Государыни, и со вздохами терпел то зло, которое ему было запрещено предотвращать, одиозность которого тем не менее обрушилась на него....»).
{Отрывок из воспоминаний участника штурма Праги Льва Энгельгардта: "До самой Вислы на всяком шагу видны были всякого звания умерщвлённые, а на берегу оной навалены были груды тел убитых и умирающих: воинов, жителей, монахов, женщин, ребят. При виде всего того сердце человека замирает, а взоры мерзятся таким позорищем… умерщвлённых жителей было несчётно". Л. Н. Энгельгард. Записки. Русские мемуары. Избранные страницы. XVIII в., Сост. И. И. Подольская. М., 1988. с. 294—295.}
Никто, кажется мне, не был чувствительнее, добродетельнее и любезнее Суворова. Притом в нем был примечательный дар предугадывания того, что происходило или должно было происходить в его кругу. Наружность его была то странная, то величественная, смотря по одеянию. Сегодня он надевал богатейшие ткани и самые блистательные ордена; на другой день выходил грязным и одетым бедно. Походка его была неровная, голос сиплый, произношение неясное. Руками и ногами делал он самые необыкновенные движения, а от беспрестанной игры в лице почти совсем нельзя было видеть истинной его физиономии. В обществе речь его состояла из смешения отрывистых фраз, шуточек и возвышенных мыслей, иногда он говорил чрезвычайно тихо и невнятно, потом вдруг принимал благороднейший голос и чистейший оборот речи; нередко он впадал в путаницу различных языков, по-видимому очень тем забавлялся, и совершенно сбивал самого сведущего слушателя. Без всякого сомнения, он старался прослыть человеком необъяснимым, непохожим ни на кого, и под этою личиною удовлетворял влечению к насмешке над людьми умными, а простому солдату казался существом сверхъестественным.
Но, когда расторгалась искусственная оболочка в Суворове открывался герой, старавшийся быть героем только на поле битвы, победитель, поставлявший пальмовую ветвь мира выше лавров, задушевный мыслитель, презиравший пагубные заблуждения современных философов (в оригинале дополнительно: «…заблуждения овременных философов, филантроп, который, чтобы лучше служить народам и королям, рано познал сокровенные уголки сердца разных слоев общества, от трона до кочевых племен»). В нем являлся муж истинно-религиозных помыслов, который исполнение долга к своему Государю и своим ближним считал главным своим стремлением, который пожертвовал спокойствием преклонных лет для удовлетворения благочестивой потребности, нежели для увеличения своей славы (в оригинале дополнительно – «…доказывая, таким образом, своей самоотверженностью прекрасное изречение, которое исповедовал: «Первое мое стремление человечеству, второе — моему отечеству!»).
Итого, что упущено при переводе отрывка из мемуаров полковника швейцарской армии Фердинанда де Ровереа о встрече 12 октября 1799 г. в Линдау с фельдмаршалом А.В.Суворовым, опубликованном в «Журнале для чтения воспитанникам военно-учебных заведений» в 1849 г.:
- описание подробностей нахождения русской армии в Линдау.
- версия о «жестокой воле» Екатерины II в «страшном кровопролитии» в Праге в 1794 году. К выяснению «жестокой воли» императрицы мы обязательно вернемся чуть позже.
- новый, нигде ранее не упоминавшийся афоризм, приписываемый со слов Ф. Ровереа, А.В.Суворову: «Первое мое стремление человечеству, второе — моему отечеству!»
А вывод из вышеизложенного прост:
Качественный повествовательный анализ не возможен без прямого обращения к первоисточникам.