Аленке не было страшно. Она вообще не боялась своей реки, ни днем, ни ночью, на берегу она чувствовала себя легко и спокойно, она знала, кто ее бережет. Прижимая к груди сверток, который ей дала Гаптариха, она сбежала по дорожке вниз, к пляжу, нырнула под склонившиеся ветви старой ивы и побежала прямо по мокрому песку к небольшой заводи. Там Карай поворачивал свои воды чуть правее, прямо посередине образовалась отмель, похожая на круглый островок, узкий мостик был перекинут на ту сторону, и там, на той стороне было то самое место, где она решила закопать сверток. Уже было темно, прочитать Гаптарихину записку, наверное уже не получится, но Аленка твердо решила довести дело до конца, то что там написано она вдруг запомнила почти наизусть, врезались эти слова, похожие на песню, сразу и насмерть.
Перескочив мостик, она перекрестилась, сама не понимая откуда это у нее взялось, бабушка была неверой и внучку вере не обучала. А тут рука сама поднялась, сотворила крест, и Аленке стало сразу спокойнее, теплее на душе. Пробравшись сквозь прибрежные заросли к небольшому пятачку, покрытому нежной травкой, она достала из свертка острый совок, воткнула его в теплую землю, копнула. И услышала смех. Тот самый - колокольчик, ласковый и родной.
- Не думала, Аленушка, что ты такими вещами будешь заниматься, не похоже на тебя. Но то что ты решила помочь папе - это правильно.
Мама стояла прямо на воде. Подол ее легкого, расшитого кружевами платья, тонул в струях Карая, но не был мокрым, как будто вода вокруг мамы стала хрустальной и сыпучей, как миллиарды крошечных блесток, то ли из серебра, то ли из стекла. Волосы в этот раз у нее были подобраны, туго стянуты на затылке, и от этого ее лицо казалось строгим, бледноватым, прозрачным. Аленка распрямилась и мама пошла к ней, ноги ее скользили по сыпучей воде легко, почти не касаясь, казалось она не шла, а летела.
- Ты копай, Аленушка, тут я тебе не помощница. Все сделаешь, читай, старайся все точно повторить, это важно А я посижу здесь, под ветлой.
Аленка послушалась, быстро, как зверушка лапкой выкопала глубокую ямку, уложила сверток, забросала землей, потом сняла туфли, потопталась босыми ногами по теплой земле. Мама смотрела, не отрываясь, в глазах у нее блестели слезы, лицо становилось все бледнее, она тяжело дышала. Аленка вытащила листок, расправила его ладошкой, и в этот момент выглянула такая яркая луна, что каждая буква стала видна, как днем, даже еще четче.
“Из земли, из воды, в землю, в воду…Отошло от Алексея, навсегда пропало, навсегда забыло…”
Аленка читала истово, голос ее звенел, взлетал к верхушкам темных деревьев, а мама без сил, как будто стекла на землю, закрыла глаза, таяла в во вдруг упавшем тумане. Аленка испугалась, подошла к матери, присела рядом.
- Мам… Ну ты же сама мне говорила, что бы батя жил земной жизнью. Ты обманывала меня? А он ведь насмерть твой. Отпусти.
Мама привстала, немного пришла в себя, улыбнулась горько.
- Я и не держала его, доченька. Но вот удержать от беды могла, привязался он ко мне сильно, сам мне власть дал. Я и так, и сяк от него, думала - женится, хоть немного приворот ослабеет, так нет… А теперь уж и совсем…
Аленка схватила маму за руки, они были невесомыми и холодными, совсем не такими, как в прошлый раз - теплыми и живыми.
- Что “совсем”? Что совсем, мам? Ну, не молчи…
Мама встала, отняла руки, медленно пошла к воде. У края повернулась, вздохнула
- Вы привязку сняли, он теперь свободен. У меня нет больше над ним власти, она волен сам решать, как жить. И уберечь я его уже не смогу. Может быть, это и лучше. Моя власть только к беде вела.
Она вступила в воду, и Карай расступился, жадно раскрылся, готовясь принять свою добычу. И голос мамы звучал уже далеко, еле слышно
- Устала я, Лена. Сил нет. Ты иди домой, девочка, только молчи, не говори ничего. Кого не встретишь, кто чего не спросит, молчи. А то отвязка силу потеряет, этого нельзя делать. Иди…
…
Аленка неслась по тропинке к двору тетки Анны, аж ветер свистал в ушах. И она уже почти домчалась, как у самого палисадника кто-то ухватил ее сильными цепкими пальцами за кисть
- Жемчужная моя, бежишь, как будто кто гонится… Проводить тебя? Обидел кто?
У Аленки со страху аж перехватило горло, она с ужасом обернулась, но выдохнула - рядом стоял Джура. Она и не замечала, что он такой красивый - стройный, высокий, с черными горящими глазами - просто сатана. Джура улыбался, тянул ее за руку к себе, ласкал глазами, и Аленка разозлилась. Вырвала руку, толкнула цыгана с силой в грудь, и саданула изо всех сил калиткой, чуть не разбив ему лоб.
- Ты что, скаженная! Носишься в темноте, ночь тебе не в ночь, а завтра покос. Цыган вон приходил к вам, тоже завтра помочь придет, мамке обещал. А ты его чуть не по лбу. Вот вертячка!
Тетка Анна бубнила басом, полными руками плюхала себя по пышным бокам, качала головой. Но Аленка обогнула ее, как кадушку, невесть откуда взявшуюся на дороге, и помчалась через огород к дому.
…
- Вставай, сонька-засонька. Мужики уж пошли, а то роса спадет. Я там тебе яиц сварила, масло свежее, поешь, да на поле бегом. А я пошла.
Аленка с трудом оторвала звенящую, как чугун, голову от подушки, как сквозь туман разглядела веселую, разрумянившуюся Софью, потерла глаза.
- Какие мужики, теть Сонь? А Ксюшку куда? Вот, проспала ведь.
Софья внимательно посмотрела на себя в зеркало, поправила белоснежный платок, и Аленка заметила, как блестят ее глаза, прям, как когда-то. И сережки - колечки золотые так и пляшут в ушах, давно она не видела. чтобы мачеха надевала украшения.
- Так какие. Проша, Джура соседский…
Она помолчала, вытянула кучеряшку из-под платка, накрутила ее на палец, но потом устыдилась, засунула назад.
- И батя твой. Помощнички. Быстро управимся. А с Ксюшкой Маша посидит, ей привыкать пора с дитятку. Вставай, ленивка…
…
Солнце еще не было ярким, жмурилось сквозь легкие облачка, но уже было понятно - грянет жара. Теплые лучи прорывались через кисейную занавеску, отражались в начищенных половниках, развешанных у печки, и казалось, что маленькие солнышки пробрались к ним в кухню и поселились в ней. Букет ромашек, откуда-то взявшийся яростно белел на столе, и из-за него все казалось праздничным и ярким. Аленка побросала себе в лицо пригоршни ледяной воды, натерла щеки полотенцем, в два куса заглотила бутерброд с маслом, хлебнула остывший чай и выскочила на улицу. Вот только странное ощущение тревоги мешало ей, кололо, лишало той спокойной радости, которая шла от Софьи.
Но. обругав себя за глупость, Аленка вприпрыжку перебежала огород и бегом понеслась к лугам, там, где была их делянка.