– Надеюсь, Фрекен Бокк, Вы любите детей, да?
– Как вам сказать?.. Безумно!
М/ф “Карлсон вернулся”
Детей я любил не особо. Вернее, почти не любил. Где-то в глубине себя понимал, что ненавидеть детей нельзя, а излишне любить – подозрительно. По десятибалльной шкале я относился к детям где-то на тройку с плюсом или четвёрку с минусом. Поэтому, чтобы искусственно подогреть в себе любовь к детям, повысить отметку лояльности скажем до семи-восьми баллов, мне приходилось использовать “вспомогательный” материал – знаменитые фотографии детей, заимствованные из открытых источников в интернете. И больше всего, прямо до слёз, трогало меня изображение австрийского мальчика из детского дома, получившего от Красного Креста пару новых ботинок. Фотография была сделана сразу после завершения Второй мировой войны. На лице мальчика отражено выражение безмерного счастья. Малыш радуется от всего сердца, нежно прижимая новую обувь к груди, и его совсем не смущает, что она ему велика (как это видно на снимке). Я сохранил эту фотографию в своём телефоне. И порой у меня возникало чувство будто бы это мой собственный ребёнок! Тот самый, который непременно должен был быть именно у меня, и наличие которого, по мнению работодателей, считается обязательным условием для полноценной работы в детском учреждении. Будто бы именно этот факт служит гарантией моей благонадёжности к “сорнякам жизни”. И когда у меня спрашивали, есть ли у меня дети, то я не юлил, не отшучивался, не говорил, что “не исключено” или “возможно”. Я вспоминал того малыша в кургузом пиджачке и коротких штанишках, который сидит на нижней ступеньке перед входом в здание, радостно запрокинув голову, и мысленно становился его отцом.
В первый день своей месячной стажировки, мне довелось поприсутствовать сразу на двух индивидуальных занятиях по три часа каждое. На первом – в роли наблюдателя, второе – поручили провести самому под руководством двух опытных специалистов. По поводу того, что я сам буду проводить занятия, уговора с начальством не было, но я всё же не стал отказываться. Как знать, а вдруг во мне заложен талант к педагогике и в скором времени я буду назначен учителем? К тому же, как и любому начинающему сотруднику, мне хотелось показать себя с лучшей стороны.
Первое занятие проводила молодая блондинка, по имени Света, с колючим взглядом и короткими ногами. Широкие белые брюки визуально делали её ноги ещё короче и толще. Лицо Светы было симпатичным, но по отношению к ней у меня сразу возникла не физическая, а какая-то энергетическая неприязнь. Колючий взгляд и короткие ноги были тут ни при чём. Я и сам не понимал, почему мне настолько не комфортно рядом с ней находиться. От её близости меня бросало в холодный пот. Света вызывала у меня ощущение лёгкого сквозняка и тихого ужаса. Наверное, ей стоило бы родиться не человеком, а привидением. Мысленно, я дал ей прозвище – Света-привидение. Она не привлекала, а отвлекала, и её оппонент, шестилетний Лёва, по виду самый обыкновенный мальчик, разделял моё мнение.
Лёва умел говорить и время от времени открыто угрожал Свете. Говорил, что дома у него есть кухонный нож и в следующий раз он обязательно возьмёт его с собой на занятие и зарежет её. Лёва сползал со стула, целился из-под стола указательным пальцем на манер пистолета и, имитируя звуки выстрела, приговаривал: “Светка, ты плохо кончишь! Ты не знаешь с кем связалась!”. Света призывала Лёву к благоразумию и просила не совершать глупостей. То ли подыгрывала ему, то ли говорила серьёзно. Свои фразы Лёва заимствовал когда-то из криминальных телесериалов про убийц и бандитов. Но это ещё пустяки. Год назад с репертуаром обстояло покруче. “Сейчас он хотя бы перестал использовать ненормативную лексику, а вот в прошлом году Лёва на крепкие ругательства не скупился. А ещё легко мог подойти и ударить”, – доверительно сообщила мне Света.
Работа педагога состояла в том, чтобы, сопоставляя идентичность карточек и предметов, формировать у ученика различные навыки. Сначала она формировала у Лёвы “навык наименования”. Вытаскивала из конверта картинку с изображением того или иного предмета или брала сам предмет из, стоявшей тут же, коробки. Спрашивала: “Что это?” – и, если Лёва называл объект правильно, вручала ему пластмассовый кругляш, называемый “жетоном”. Когда кругляшей набиралось десять, Лёва получал фруктовое “поощрение” – дольку яблока или мандарина. Затем началась отработка “визуального навыка”. Света выкладывала перед собой на стол десять картинок из трёх разных категорий: животные, посуда, одежда. Давала Лёве пластмассовую ложку, фигурку какого-нибудь животного или предмет детского гардероба. И на этот раз спрашивала его: “Куда подходит?”. Лёва должен был взять предмет в руки, соотнести у себя в голове с одной из лежавших на столе карточек и положить на неё сверху.
Все ответы Лёвы (и правильные, и неправильные) Света вносила в чек-лист. С девяти часов до двенадцати она успела пройти с ним не менее тридцати тестов из своей папки. После каждого теста Лёва несколько минут отдыхал: рисовал, катал по полу машинки или лепил динозавров из пластилина. Когда Света отпустила Лёву на очередную перемену, я попросил у неё эту папку. Полистал, посмотрел примеры заданий. Поначалу мне всё показалось простым. Затейливые названия и аббревиатуры меня не смущали. По отдельности все слова были понятны, а в совокупности ставили меня в тупик. Например, загадочное “DTT”[1] непроизвольно ассоциировалось с рок-группой[2], и я проникся глубоким уважением к Свете, которая во всём этом разбиралась.
Я попробовал поработать с Лёвой самостоятельно и, несмотря на кажущуюся простоту инструкций, наделал массу ошибок. Во всём этом деле заключалось немало тонкостей. Выходило, что это не просто так карточками перед носом махать, а целая наука со своей терминологией. Вот бы её освоить и получить новую специальность, только справлюсь ли я? Словно бы прочитав мои мысли, Света сказала, что Центр обучает для себя сотрудников: отправляет на курсы повышения квалификации в другие организации, более крупные. По окончании курсов выдаются сертификаты, котирующиеся во всём мире.
В двенадцать Лёву забрал папа. Я пошатался немного по Центру. Посмотрел, что где. С умным видом полистал папки с протоколами, но как я ни силился прояснить что-нибудь для себя, мне не хватало специальных знаний. И всё же я очень хотел показать свою заинтересованность, а заодно скоротать время до второго занятия.
В два часа дня мне предстояло знакомство с грозой Центра – девятилетним аутистом Вовой, которого все сотрудницы почему-то жутко боялись. Его должны были привести на занятия и меня обязали присутствовать. За пару часов мне успели такого про этого мальчика порассказать... Вова хватал женщин за одежду, за волосы, рвал цепочки на шее, выдирал из мочек ушей серёжки, до синяков вцеплялся в плечи или предплечья, и разжать ему пальцы или завести руки за спину не получалось ни у кого. На него наваливались вчетвером, пытались скрутить по рукам и ногам, но он был необыкновенно сильным и юрким, всегда выкручивался. Возможно, болезнь усиливала его физические способности. Выставив перед собой одеяло, Вову теснили его к стене, с наваленными возле неё подушками, опрокидывали на них и чуть ли не связывали по рукам и ногам. Комнату, в которой намечалось занятие, заранее застилали матами из спортзала. А если предоставлялась возможность, занятия проводили в самом спортзале. Никто из сотрудниц Центра не хотел работать с этим мальчиком. Аналогичные организации в Москве тоже от него отказались. Меня взяли специально для работы с Вовой: к мужчинам он был терпимей, чем к женщинам.
Две рыжеголовые Юли, в полном боевом облачении, со страхом ожидали прибытия грозного Вовы, сопровождаемого няней. Они встречали его в защитных щитках и жилетах. Обе Юли были вполне себе ничего. Одна в теле, вторая, наоборот, тощая. Абсолютно тёплые и живые, в отличие от первой барышни Светы. Судя по их зачарованным взглядам, нервным смешкам и перешёптываниям, они тоже в первую очередь подумали обо мне как о мужчине, а не как о новом коллеге. Сотрудницы Центра уже знали, что я принят на испытательный срок. И пока они не обменялись моими фотографиями, украдкой сделанными какой-то папарацци, все меня себе уже как-то представляли, фантазируя на свой лад.
[1] DTT (Discrete trial training) – метод обучения, в основе которого лежит прикладной анализ поведения (АВА). Единицей обучения является отдельный блок (trial). Блок состоит из инструкции, реакции (ответа ученика) и последствия – терапевт вознаграждает успешное выполнение инструкции, а в случае неуспеха использует процедуру коррекции ошибки.
[2] Автор имеет ввиду “ДДТ” (DDT) – советскую и российскую рок-группу.