От мельницы медленно отъезжали двое саней. Первые сани везли бездыханное тело молодого человека, над которым, низко склонив голову, сидел старик. Закрыв лицо одной рукой, он плакал навзрыд, другой он держал руку своего, покойного сына. Плечи его устало вздрагивали. Рядом сидел еще один молодой человек, с безучастным выражением на лице, обхватив голову руками, похоже, что он еще не до конца осознал всего произошедшего. Но неподвижное тело брата возвращало его в реальность. Иван держал вожжи в обеих руках, сгорбившись, он и не понукал лошадей.
Следом ехали вторые сани. Там сидел один молодой человек, а точнее лежал, намотав на руку вожжи, у него казалось, не было сил смотреть на дорогу. Да и какая дорога. Снежное поле. Уже темнело и лошади медленно плелись, обратно к дому. Кузьмич открыл ворота и они без команды ввезли сани во двор. С крыльца спускалась Ефросинья Никитишна с Марфушей, за ними шла Алена. Посреди двора, лошади как по команде остановились. В санях никто не шевелился. Ефросинья Никитишна, беспомощно вытягивая руки вперед, подошла к первым саням, где сидели ее сыновья и муж. Душераздирающий ее крик раздался по всей округе. Алена подошла поближе:
-Гриша, - крикнула она и упала без чувств. Ефросинья Никитишна с Марфушей голосили, а Иван схватил сестру и понес в светелку. Петр, опершись на руку Кузьмича, едва вошел в конюшню, упал лицом вниз на свой тулуп. Вышли работники.
Тимофей Мироныч обвел всех решительным взглядом:
-Гришу занесите в сени на лавку, обмыть надо, пока не застыл совсем. Марфа, есть теплая вода? Мыло, тряпку неси. Да наденьте новую белую рубаху.- Устало произнес он и вышел из саней.
-Как же , батюшка- кормилец и вода и мыло есть утирая слезы, молвила Марфуша. Никитишну завели в дом под руки и усадили в кресло в парадную половину избы, ближе к столу.
Обмытого и одетого в новые одежды Григория уложили на лавку головой к Красному углу. Ни дня, ни ночи не знали родные, все сидели у гроба. Николай все раздумывал, как он мог… Как быть дальше без Гришки, словно его самого не стало. «Братоубийца. – Думал он о себе. –Вот, как Бог наказал меня. – Как чуял, не надо было. – Эх брат, как же так…- Как вышло…-Своими собственными руками я тебя угробил.- А мне зачем теперь жить?» - Так сидя над гробом родного брата, думал Николай. На третий день похоронили Григория. Петр, волоча правую ногу, пришел проводить. Толпа народу собралась на кладбище. У изголовья стояли Ефросинья Никитишна, поддерживаемая под руку Иваном, Тимофей Мироныч. Алена чуть поодаль, стояла одна. Николай затерялся в толпе народа, его нигде не было видно. Приехали проводить и Федор Митрич с Агафьюшкой и дочерьми. Петр растерянно глядел по сторонам, его внимание остановилось на куче земли вынутой из могилы. Рядом на подставке – гроб с телом Григория. « Как все получилось, - думал он.- Если бы мог предположить, что дело до убийства дойдет…- А что бы я сделал тогда? –Раз они задумали, то что мог сделать я?»
Поминки устроили сразу после погребения. Три дня народ кормили.
За время похорон никто не обмолвился ни одним словом с Петром о произошедшем. Ночевали они с Кузьмичем на прежнем месте. Петр хоть и волочил ногу, но управлялся, не справиться одному старику. Да и сник он как-то за эти дни, осунулся.
-Вот как бывает Петро, видал. Кого хотели, а как получилось,- однажды вечером он решил завести разговор. Хорошо, что Иван повернул лошадей назад. Да и то припоздал. Не успели они тебя. Ишь как подготовились, а вон, что получилось… Бог все видит, - поднял он указательный палец к верху. Да ты что плачешь? Петро, ты что? – Да, понимаю, задумчиво, самому себе ответил старик. Пережить такое. Как это он промахнулся, - удивлялся Кузьмич.
-Он не промахнулся, - ответил Петро, вытирая слезы. Я когда повалил Григория, перед собой уже ничего не видал, ног не чуял. А он вцепился мне в горло и стал душить. Я уже не справлялся, руки мои ослабли, а как услышал: « Ну гад, получай», я понял, что все, мне конец и резко закинул Гришку на себя, откуда только и силы взялись, в это время Николай ломом как раз по голове со всей силы и ударил. Он -то видал, что я сверху был. А так на его месте должен был быть я, Кузьмич. Петр все подробно рассказал старику, как они его увезли, как все там, на мельнице происходило.
Аленушка и не смотрела в сторону Петра, да и ни на кого не смотрела. Ходила понурая, схудала и все Ефросинью Никитишну успокаивала, которая безутешно рыдала. Николай не просыхал от пьянки, все грозился руки на себя наложить. Как-то зашел Иван вечером на конюшню:
-Пойдем Петро, тебя батюшка видать хочет. Тимофей Мироныч сидел в своем кресле. Петр вошел, низко поклонившись хозяину. Он уже давненько его не видал. Перед ним сидел благообразный старик. «Сдал Мироныч, стариком стал совсем. Весь седой, голова трясется, оно и понятно сына схоронить». – Сочувственно продумал он.
-Проходи, присаживайся Петро. Что-то и не показываешься на глаза мне. Все в конюшне. Петр молчал, низко наклоняя голову, не мог он глядеть на Мироныча. Чувствовал свою вину, а какую и сам понять не мог. Виноват, что он остался? Мысли роились у него в голове, что ответить он не знал.
-Да ты не козни себя, ты ни при чем. Мне Иван все рассказал, да я и сам кое-что знал. Не думал, что они такое в головы свои вобьют. Николай вон теперь спивается. Ты вот что, работай тут пока, а там видно будет. Парень ты хваткий, надежный. Григория уже не вернуть. Вот Ивану будь помощником. Нынче он тут главный и оглянулся на сына, который стоял чуть сбоку от него.
-Благодарствую за доверие Тимофей Мироныч, я бы и рад, да вот как мне тут теперь… Николай как, что еще вздумает? Еще бы беды не случилось. А коль захочет он теперь за брата отомстить, тогда как? Кто знает, что он удумает. А так, пожал плечами Петро, я бы остался, мне еще надо поработать, сам знаешь. Восстановить надо все у себя. Батя думает начинать мельницу строить. Вот чуть снег сойдет.
-Не переживай Петро,- сказал Иван. С Николаем все будет в порядке. Ты подумай, ты тут нужен. А как домой позовут, понятно и там дела, тогда и решай.
-Пойду, Иван дай руку, - Тимофей Мироныч взял под руку сына и пошел к себе, едва переступая ногами. «Вот в чем дело.- Вот почему главный Иван. –Да, Мироныч, подкосило тебя как», - с сожалением глядел в след, уходящему хозяину, Петро.
-Подожди меня здесь, - крикнул на ходу Иван. Вернувшись, он рассказал, что с Николаем происходит:
- Слегка помешался он, лекарь осматривал его и сказал. Да и не мудрено, своими руками брата… Лечить будем. Думаю, что ты ему не нужен, да и никто ему сейчас не нужен. Но осторожность не мешает,- все же посоветовал он. Оставайся Петро. Отец правильно сказал, надежнее тебя у нас и нет теперь. Помощь твоя нужна не только в конюшне. Все как-то рушится, чуть наладить надо.
Да и Алена по тебе сокрушается. Завтра батюшку и Николая в волость повезем, к врачу, а ты можешь к ней подняться наверх. Утром мы рано выедем. С нами едет сопровождать наш лекарь. У Николая припадки, он ему что-то дает. Один не справлюсь. Вдруг, в дороге что с ним, да и отец, сам видишь. Эх, - горестно вздохнул Иван, разве так должно было быть! Правду говорят: « Беда, не приходит одна».
Петро сгорал от желания видеть свою возлюбленную. Он очень ждал встречи, чтобы снова увидать ее, узнать ее новости, обсудить свои дела и их общие планы. Как хотел он, чтобы Алена выслушала его, ему важно было ее мнение. Как много он хотел ей сказать…
Утром рано, укутав в тулуп Тимофея Мироныча, посадили в сани. Рядом с ним сел лекарь, с другой стороны Николай. Кузьмич, открыв ворота, перекрестил отъезжающих и долго еще смотрел вслед добрыми усталыми глазами. Много чего повидал он, за эти долгие годы, живя в этой семье. Но относились к нему всегда хорошо. Да он ничего и не просил. Родных у него не было. А стало быть и ничего не надо ему одному. Вот эта семья есть и земле придадут. Так всегда говорил старик.
Полюбился ему Петро, чистый парень, открытый, добрый. С Иваном они схожи. « Так, Бог даст и сдружатся».- Говорил Кузьмич Марфуше, с которой он частенько мог пооткровенничать, да и она с ним. Все новости семейные они знали. Но хозяев своих любили. Знали и грешки Тимофея Мироныча и как в муку подсыпал, и как девок водил, как бил Ефросинью Никитишну до полусмерти, а они с Марфушей потом отхаживали ее. Знали они, что и поджег мельницы у Федора Митрича, было дело рук хозяина с сынками. « Теперь Мироныча совесть съедает…- Это ж надо, весь скот живьем сгорел! –Где сердце у людей?»- Собравшись вдвоем с Марфой, часто вспоминали они все проделки хозяев. Да вот сынки, чистые зверки выродились. «Хоть Иван, Божий человек». – Говорила Марфушенька. Она была набожной женщиной и старалась всех детей хозяйских растить с верой в Бога. Да вот старшим Он и не нужен был. А Иван все читает Божии книги и Алена скромница, да умница выросла. Грубого слова от нее никто не слыхал. Так порой разговаривали два одиноких человека, посвятивших всю свою жизнь этой непростой семье.
В доме все уже знали, что Петро поглядывает на Алену и поговаривали о скорой свадьбе уходом, а может и так согласится теперь Тимофей Мироныч просватать дочь. Ефросиньи Никитишны по мысли был Петр и Иван хотел породниться. Не знал пока сам хозяин, но как он относится к Петру, можно было рассчитывать на его согласие.
Петр, рассказал Кузьмичу о разговоре с Иваном и как управился утром, поспешил подняться наверх. Он тихонько постучал в дверь:
-Заходите, Петр Федырыч, - послышался голос Аленушки. Ровно отуманило Петра, как услышал он голос своей возлюбленной. В зеленом сарафане, с пышными белоснежными рукавами и в белом широком переднике, с накинутой на плечи ее любимой шалью, сидела Алена у окна, сложа свои белы рученьки. Куда и делся румянец с лица девушки, глаза заплаканы, но как она была хороша. « Такую красавицу, еще белый свет не видывал». – Подумал Петр, стоя у двери. Глаза лучистые, брови тонкие в разлет, сама бела, руки ровно выточены. Невзвидел света Петро. Поклонился он низко Алене. Хотя она и знала, что придет ее возлюбленный, да как-то вдруг неожиданно вырос перед ней Петр. Встала она с места и робко протянула руки навстречу ему, а он все не наглядится на красавицу. Хоть и радостно на душе у Аленушке, а слезы к глазам подступали. Взял Петр девушку за руки. Улыбаясь сквозь слезы, она припала к его груди.
-Аленушка, милая, - робко заговорил Петро, язык, словно деревянный стал. Я так по тебе тоскую, убиваюсь, целыми ночами глаз не смыкаю. Все думаю как теперь ты ко мне… Камень у меня на душе, порой думаю, лучше б меня убили, чтобы слез твоих не видать, да и в семье, вон что творится. Тимофей Мироныч заболел, матушка Ефросинья… С Николаем вон что делается… Чувствую я себя виноватым… Крепко прижимая к себе любимую, рассказывал о своих чувствах Петро.
-Петя, родимый, не виноват ты ни в чем. Братья давно на тебя зуб имели. Ваня все нам рассказал. Да и батюшка тоже знал. Я тебя еще больше любить стала. Как Иван вернулся, не доехав до базара и забрал батюшку, они поехали во весь опор на мельницу. Я сразу подумала, что-то случится. Я молилась, чтобы ты остался жив. Петя, милый, - она обнимала его за шею и горько плакала, а он все целовал ее мокрое от слез лицо…
Продолжение следует…
