В предыдущей части:
Нодзоми, невольно погрузившись в прошлое, снова переживает счастливые моменты близости с Гэндзи и мрачные времена своего тюремного заключения, которое навсегда переломило её характер.
***
В тот день Нодзоми долго не могла уснуть: всё раздумывала о новых занятиях, строила планы и перебирала варианты.
Мао, кажется, понравилось. Может быть, она «разрекламирует» меня другим? Наверное, надо достать ещё учебников. Попросить Нану. Надеюсь, они не повыбрасывали «мой хлам», как она выражается. Тогда придется заказать новые. Да, новые даже лучше.
Сон навалился незаметно. Тёмная гуща ночи засосала её тело и сознание, стала осыпаться рыхлыми комьями. Сначала это было даже приятно, но постепенно куски реальности обретали вес и объём. И она почувствовала тяжесть, и скованность, и удушье. Нодзоми рванулась наружу. Что-то действительно давило ей на грудь, намертво прижимало к полу.
И как только она раскрыла глаза, горячая липкая ладонь запечатала ей рот и почти перекрыла дыхание.
– А сейчас ты будешь делать то, что я тебе скажу! И не кочевряжься! Пожалеешь! – раздался лихорадочный шёпот.
Нодзоми сразу же узнала голос Харуки и почувствовала, как её мгновенно захлестнула волна ненависти и негодования, неимоверно усиленная ощущением полной беспомощности. Её грудь и руки обхватывали и крепко-накрепко фиксировали гигантские ляжки.
Харука тяжело завозилась, придвинула тело ближе к лицу Нодзоми, и в нос ударила наимерзейшая солоновато-мускусная вонь.
Да она голая! Сволочная стерва!
– Доставай язык и поработай! – грозно пробубнила деточка.
Отвращение и холодная ярость вдруг странным образом вселили в Нодзоми спокойствие и решимость. Она расслабилась, обмякла и, словно бы смирившись, как могла глубоко вдохнула. Харука, поддавшись на эту уловку, медленно отняла свою руку ото рта Нодзоми и шлёпнула ей на губы нечто мясистое, потное, волосатое.
– А-а-а! – в следующую секунду завопила деточка и обрушила на голову Нодзоми град беспорядочных увесистых ударов, но добилась лишь нового приступа боли от крепко сомкнутых зубов.
Потревоженная криками комната зашевелилась и тут же застыла, словно её обитательницы предпочли, не вмешиваясь, подождать и увидеть, какая сторона одержит верх, а там уж и решить, как реагировать.
Когда надзирательница заглянула в камеру через окошко в двери, то увидела голозадую великаншу, трясущую жирами над унитазом.
– В чём дело? – требовательно рявкнула тюремщица.
– Таракан! – ноя, откликнулась Харука, обратив к выходу раскрасневшееся и залитое слезами лицо.
– Неженка! – хмыкнули ей в ответ. – Подавайте заявку на новые ловушки.
Громыхнуло и закрылось окошко. Минуту спустя в коридоре погас яркий свет, комната мгновенно почернела, но постепенно в ней воцарился мутный полумрак. А Харука всё прыгала в углу, плеща ледяной водой на горящее место укуса, и нудела, и гундела, и жаловалась, давясь плаксивыми ругательствами.
Нодзоми лежала на боку, накрывшись одеялом с головой. Неистовая ярость, которая помогла ей не сдаться под шквалом ударов, уже отпустила её, и начали проклёвываться первые болезненные ощущения: губы наливались ноющей пульсацией, разбитые скулы и переносица тупо гудели, голова чувствительно отяжелела и что-то ухало в ушах. И всё же Нодзоми переполняло тёмное злорадное ликование.
В её памяти так и стояла нелепая и ужасающая в своей достоверности картинка: хлынувший из коридора свет залил перекошенное от бешенства и муки лицо Харуки, которая казалась ещё более массивной и оплывшей из-за странного угла зрения. Любое движение причиняло ей невообразимую боль, а Нодзоми и не думала разжимать челюстей, несмотря на то, что кулаки Харуки работали без устали, а её таз так и норовил съехать с подбородка на горло. К счастью, Нодзоми успела-таки выпростать руки и острыми ногтями остервенело впилась в рыхлые ягодицы.
И всё же она чувствовала, что вот-вот и не выдержит: ей не хватало воздуха, а рот начала заполнять тошнотворная жижа, отдающая едким привкусом чужой крови. Вены на висках предательски запульсировали, в глазах расплывчатыми пурпурными кляксами заплясала жуткая потусторонняя муть.
Лучше сдохну!
И Нодзоми, из последних сил стиснув зубы и напрягая пальцы, почти со звериной свирепостью врезалась в ненавистную плоть.
Как раз в тот момент Харука и сдалась. Выкатив слепые белки и брызжа слюной, вся в лихорадочных лилово-алых пятнах, она вдруг разнюнилась и как-то совсем уж по детски, подвывая, заканючила: «Отпусти-отпусти-отпусти! Ууууу!»
Несмотря на чувство триумфа, Нодзоми подозревала, да нет, даже была уверена, что эта маленькая победа не переломит общего сдержанно негативного к ней отношения.
«Если не усугубит», – успела подумать она, уже засыпая.
***
Через два часа наступило время подъёма. Комната снова встретила Нодзоми холодом и безразличием. Лишь Мао тихонько кивнула ей, но и она не вымолвила ни словечка. Дождавшись своей очереди, Нодзоми тщательнее обычного осмотрела лицо в зеркале над умывальником. Синяки уже начали проявляться, у глаз и на скулах краснели припухлости, губа ощутимо вздулась.
Видок!
Она попыталась замаскировать все эти неприглядные следы ночного столкновения волосами, попутно размышляя о том, что в этот раз пережила стычку гораздо проще: спокойно уснула и почти не переживала по поводу собственной жестокости.
Неделя коллективного давления подспудно подвела её к такому взрыву ярости? И морально она уже была готова к новому конфликту?
В каком же аду она оказалась, что спустя всего семь дней насилие перестало казаться ей отталкивающим и неприемлемым?! Кем она станет в итоге?
Из зеркала на Нодзоми спокойно глядела женщина с бледным, помятым и слегка опухшим лицом.
Похоже, она уже начинает забывать, что заключение – это ещё не весь мир, что где-то там была и есть другая жизнь. Теперь всё, что осталось за стенами тюрьмы, приобрело оттенок нереальности. Возможно ли держаться, удержаться, полагаясь на прежнюю себя, на нормальную жизнь, на воспоминания о ней? Или спрятать эти воспоминания подальше куда-нибудь в глубины сознания, чтобы не запятнать и их, как саму себя?
Перед завтраком, когда все уже сидели наготове, Харука, мрачно прослонявшаяся всё утро, вдруг загремела пустыми вёдрами и швабрами возле туалета.
– Эй! Учительница! Ты чего толкан до сих пор не помыла? – проревела она и со зверским выражением лица уставилась на Нодзоми.
Вообще-то сегодня как раз было дежурство Харуки. Нодзоми бросила вопросительный взгляд на Мурату, но та равнодушно посмотрела в сторону, словно хотела этим сказать: «Разбирайтесь сами».
Нодзоми решила никак не реагировать на попытки деточки покомандовать, а спокойно дождалась сигнала к завтраку.
***
В столовой она ела в одиночестве. Даже Мао не осмелилась выказать ей молчаливую поддержку, а, пройдя мимо, пристроила свой поднос поближе к тому столу, за которым дружной компанией завтракали Мурата, Рика, Харука и Фуми. Правда, когда Нодзоми понесла грязную посуду к стойке, то словно бы невзначай с ней столкнулась Фуми.
– Ты рехнулась? – сдавленным шёпотом возмутилась она, не поднимая глаз от своего подноса.
Что тут можно было ответить?
Нодзоми и сама чувствовала, что тучи над ней сгущаются, понимала, что, с точки зрения коллектива, защитив Мао и начав самовольно уроки английского, действовала неправильно и даже эгоистично.
Опять она совершает одну ошибку за другой, хотя, казалось бы, сдерживалась изо всех сил.
Под ложечкой неприятно засосало и захолодело: предчувствие неизбежного краха, неминуемого гибельного конца заставило её содрогнуться и ужаснуться собственной беспечности.
Стоит собраться и перебороть своё глупое бунтарство.
– Сейчас же поговори с Муратой! Иначе деточка от тебя не отстанет. Одна ты не вывезешь! – назидательно проговорила подруга.
Всё правильно. Не поспоришь. Она взяла Харуку лишь хитростью, в открытом столкновении одолеть деточку надежды нет: эта верзила одним щелчком её уложит. Надо смириться и пойти на поклон.
Но какой-то противный несговорчивый голосок вклинивался в поток мыслей и настойчиво твердил: «Не поддавайся! Будь собой!»
Нодзоми прикусила губу и устремила на подругу серьёзный и твёрдый взгляд. И Фуми, покачав головой, тяжело вздохнула и отошла.
Что же делать?
Нодзоми растерянно огляделась и уцепилась взглядом за одиноко сидевшую Мурату. Как ни странно, но все соседки уже разошлись. А женщина не спешила: степенно и аккуратно она переставляла грязную посуду со стола на поднос, не забывая придирчиво исследовать каждый предмет, словно сомневалась, стоит ли его убирать. Возможно, она просто тянула время. Нодзоми заметила, что на Мурату задумчиво поглядывает замешкавшаяся у выхода из столовой Мао.
Ясно! Мурата, видимо, ожидает, что к ней придут с повинной.
– Госпожа Мурата! – с глубоким поклоном скороговоркой протараторила Нодзоми. – Разрешите Вас отвлечь!
Разговор получился неловкий и односторонний: Нодзоми объяснялась и извинялась, Мурата же в основном молча кивала, глядя на собеседницу с ласковой и отчасти снисходительной улыбкой.
– Займись делом, милая, а там посмотрим, – в итоге поставила точку Мурата, казалось бы, мягким, но по существу безапелляционным тоном.
Нодзоми хотелось заручиться каким-то конкретным обещанием, особенно в отношении Харуки, но пришлось удовлетвориться благосклонными взглядами и неясными общими фразами, которые могли вообще ничего не значить и не предполагать никакой поддержки.
И всё же в очередной раз Нодзоми взяла себя в руки и, подавив внутренний протест, решила последовать совету Мураты. Она занялась делом.
***
Когда женщины после прогулки вернулись в комнату, Нодзоми уже закончила уборку туалета и ей оставалось лишь перемыть и расставить по местам подручные средства.
Харука принялась с торжествующим видом расхаживать по татами, наблюдая за тем, как Нодзоми нарочито тщательно обтирает ведро. Несколько раз деточка высказала многозначительное «ха-ха», но и этого ей показалось мало: похоже, в её глазах, соперница была недостаточно унижена. Поэтому Харука как бы мимоходом бросила:
– Ну что? Раз дерьмо она оттирать умеет, то и отлизывать научится! А? – и с похабной улыбочкой хлопнула себя по передку. – А вообще, посмотреть надо.
Харука, внаглую отодвинув Нодзоми, начала рассматривать туалет и окрестности, а потом с презрительной миной выбила из рук Нодзоми ведро.
– Ты, блядь, не гони давай! Рано складываешься – перемывать надо! – грубо прикрикнула она.
Нодзоми и так чувствовала себя чрезвычайно глупо и некомфортно, а хлынувший на неё поток незаслуженного хамства заставил её непроизвольно сжаться и съёжиться, словно она изо всех сил хотела просто исчезнуть. Харука между тем окончательно распоясалась и стала с увлечением и азартом распинывать по полу тряпки и бутылки моющих средств.
Публика откровенно наслаждалась зрелищем. Даже Мао подхихикивала в кулачок. А Нодзоми вдруг поняла, что это только начало. Если сейчас она позволит вот так глумиться над собой, то уже навсегда расстанется и с собственной независимостью, и с мечтой когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.
Дальнейшее произошло так быстро, что комната опешила в растерянности. И несколько безмолвных секунд все только оторопело наблюдали, как Нодзоми долбит ногой в живот поверженную на пол Харуку.
Нодзоми почти не помнила, как на одной только ярости рванула к деточке и, опередив сопротивление, нахлобучила той ведро на голову, а затем, не медля, воспользовалась преимуществом – со смаком и дикой ненавистью саданула Харуку по больному месту, по раненной и всё еще ноющей промежности. Этого удара дылда не выдержала и рухнула.
И сразу же в солнечное сплетение, под дых! Пяткой! Сильнее, сильнее, не жалеть, не останавливаться! И всё молча, без криков, без ругани! Методично, жестоко! Бей, бей, бей суку!
Подскочила Мао. Вцепилась Харуке в шею и принялась трясти, не снимая с головы жертвы ведра. Тело деточки обмякло.
Потеряла сознание?
Тут пришла в себя Фуми и ухватила Нодзоми за робу на спине.
– Давай, давай! Хорэ! – шёпотом забормотала она и потянула подругу прочь.
И Харука, видимо, почувствовав, что град ударов поредел, внезапно взревела, вслепую замахала руками, загребла Мао и со всей своей великанской силой грохнула её о край туалета. Но та, упав, с визгом затрясла, заколотила, забила в воздухе ногами, иногда удачно попадая Харуке по груди и по высвободившейся голове. Женщины хаотично сцепились и завыли от боли и бешеной злобы.
Комната наполнилась стонами, воплями и пронзительным, почти животным ором. За этим гвалтом едва слышно лязгнула дверь, и сразу три надзирательницы ворвались в камеру. Двое ринулись к месту драки, а третья накинулась на обитательниц комнаты, без разбору всех подряд укладывая дубинкой на пол.
Фуми и Нодзоми к этому моменту уже успели отбежать от туалета и, покорно уткнувшись лицом в циновки, наблюдали за основным действом с безопасного расстояния, ничем не обнаруживая своей роли в разыгравшемся хаосе.
А охрана как раз занялась Мао и Харукой: их разняли жёстко и жестоко, нещадно осыпая тяжелыми болезненными ударами.
– А ну, сука! А ну! – твердила старшая тюремщица, с упоением вновь и вновь впечатывая дубину в спину и плечи малахольной Харуки.
Понадобилось подкрепление, чтобы выволочь деточку из камеры. Мао ушла добровольно. Обе уже больше никогда не вернулись. Харуку перевели на строгий режим, так как взятые в медпункте анализы показали наличие в её крови запрещенных веществ. А Мао затеяла тяжбу с руководством тюрьмы и из больничного блока сразу переправилась в другое учреждение.
***
Единовластие Мураты закончилось, но облегчения это никому не принесло. На освободившиеся места пришла парочка, которая очень быстро сдружилась и решила подмять камеру под себя. Мурата, по слухам, управлявшая наркопотоком на этаже, попыталась заручиться поддержкой всех остальных обитательниц комнаты, но Рика, объединившись с Фуми, встала в неожиданную оппозицию. А Нодзоми осталась яблоком раздора между трех противоборствующих лагерей. Стычки и драки происходили с неизменной периодичностью. И одно из мест в комнате неизбежно пустовало, по причине того, что его хозяйка после очередного конфликта отлёживалась в больничном блоке.
В этом жестоком водовороте Нодзоми ежедневно чувствовала, что вот-вот потеряет рассудок, и какую-то прежнюю форму ей удавалось держать лишь благодаря тому, что её навещала Нана, никогда не пропускавшая положенные свидания.
***
Когда Нана узнала в какую переделку влезла Нодзоми ради бывшего мужа, то настолько рассвирепела, что сёстры впервые за долгое время серьёзно поссорились.
– Этот мудила с катушек съехал, а ты отдуваешься? Совсем что ли! – рвала и метала Нана.
– Ну, моя вина тут тоже есть. Я ведь знала, какой он нестабильный. Надо было скрыть от него, или как-то по-другому сообщить, что мы с Гэндзи собрались пожениться.
– Что же ты такая жалостливая идиотка! Ты же и так даже кольцо не носила из-за Их Величества Чувствительных Ебанашек! Во всех бедах мира собираешься себя винить!? – холодно съязвила Нана.
– Не надо. Я прекрасно понимаю, что не за всё происходящее в ответе. И есть множество вещей, ради которых я и пальцем не пошевелю. Но Наото – другой случай, – попыталась защититься Нодзоми.
– Да-да-да, другой вид дерьма, который снова расхлёбываешь ТЫ! – взорвалась сестра.
– А что было делать?! Сама понимаешь, страховка по закону ему не полагалась[1].
– Так и я об этом! Ты что? Не соображаешь, что это преступление?!
– Другого выхода не было, – смиренно отозвалась Нодзоми.
– Неправда! Был другой выход! – ещё сильнее разозлилась Нана.
– Если ты о кредите, то нам с порога отказали. У нас квартира, машина, школа – всё в кредит. Да и я ещё за университет не выплатила. Так что...
– Да, блядь! Какой кредит?! Надо было плюнуть на него и жить своей жизнью. Вот о чём я говорю!
– Нана! Он же инвалидом может остаться, если вообще выживет! – умоляюще возразила Нодзоми.
– Насрать! Его проблемы! Чего он хотел добиться? Теперь тебе надо Ито лечить – у ребёнка травма! Отец на её глазах себе жопу отжёг!
– Что ты говоришь?!
– Жопу, яйца и все остальные менее значительные части тела! Думает-то он жопой ведь!
– Ито нужен отец. Подумай, что она почувствует, если Наото умрет, а мы даже не попытаемся ему помочь.
– Да вам нечем помочь! Дура ты набитая!
– Но я всё-таки достала нужную сумму...
– Украла! Украла! Долбанная ты идиотка! И если страховая тебя вычислит, выдерут так, что мало не покажется.
– Сатору мне помог. Все чисто.
– Ах, скудоумная пизда! Ещё и этот хуй тут нарисовался! Подсуетился! Ты ему дала что ли? У него уже давно на тебя стояк. Или с каких ещё щей он подхватился помогать?
– Его стояк меня никак не касается. Это здесь ни при чем! Я подозреваю, почему он мне помог, но это неважно. Главное теперь есть деньги на операцию: надо срочно делать пластику гортани и спасать зрение.
– Он что? С тобою вместе деньги стянул?
– Не знаю. Я сама не видела никаких денег – это всё бумаги, счета, какая-то виртуальность, в которой я не разбираюсь. Но больнице мы уже заплатили первый взнос, так что я могу вздохнуть спокойно.
– Не думала, что старшая сестра у меня такая дебилушка. Да, ты ноги уносить должна, а не вздыхать спокойно! Если тебя схватят за жопу, чем будешь расплачиваться?
– Я думала об этом. Наверное, придется продать квартиру.
– Никто не купит квартиру в этой развалюхе.
– Дааа, дом старый и район непрестижный, но будут хоть какие-то средства. Но это дело небыстрое, сама понимаешь.
– Нодзоми! Послушай меня хоть раз! – вдруг серьезно и напряженно заговорила Нана, смирив гнев и уняв ругань. – Всё немедленно бросай и уезжай. В Америку, в Англию, в Австралию... Куда глаза глядят. Ты вечно получаешь за своих мужиков. И не говори мне про Гэндзи. Если любит – поймёт, а ещё лучше – поможет.
– Нет, Нана, я не должна сбегать. Помнишь, что случается, когда я сбегаю?
Сестра не ответила, а в сердцах нажала отбой, оборвав разговор на полуслове.
Позже Нана прислала добивающее сообщение с обилием излюбленных ею непечатных оскорблений, на что Нодзоми попросила её больше не писать, и не звонить, и вообще прекратить общение: «...Раз у тебя такой настрой. И не пытайся действовать через Ито! Я её предупрежу на твой счёт!»
Продолжение следует.
Читайте часть XII здесь.
Примечания.
[1] «Страховка по закону ему не полагалась» – речь идет о отм, что общемировой практикой страхования жизни и здоровья является условие, что поводом для отказа в страховом возмещении могут послужить умышленное причинение себе телесных повреждений и самоубийство. Таким образом, ухудшение состояния здоровья наступившее в результате попытки самоубийства не является страховым случаем.