1894 год
«Ростов-на-Дону. В том же заседании представилась весьма тяжелая бытовая картина. Один за другим, робко выступая, предстали перед судьей, с бледными истощенными лицами, трое «обвиняемых» за испрошение милостыни, некие Бессонов, Капышин и Полугаров. Это не те профессиональные попрошайки, которые кишмя-кишат на всех утицах Ростова, а скорее люди, совершенно изголодавшиеся от безработицы и с отчаяние решившиеся у церковной паперти протянуть руку. Два из них, Бессонов и Полугаров, приговорены к тюремному заключению на две недели каждый, а Капышин оправдан, в виду того, что он человек женатый». (Приазовский край. 31 от 02.02.1894 г.).
«Ростов-на-Дону. Мы уже сообщали, что партия рабочих самым обманным образом была завлечена в Новороссийск на работы при постройке элеватора; но, что, явившись туда, они не нашли обещанных им заработков и остались не у дел, без всяких средств к существованию, так что им поневоле пришлось вернуться обратно в Ростов, искать подрядчика и требовать с него возвращение убытков судебным порядком. Мировой судья 7-го участка, господин Муженко, разобрав настоящее дело, присудил в пользу рабочих с подрядчика, в общей сложности по всем искам, 1000 рублей и немедленно выдал истцам исполнительные листы. Когда рабочие с судебным приставом явились в роскошную квартиру подрядчика, уставленную богатой мебелью, тот, при виде их, начал упрашивать рабочих, чтобы они пожалели его и не описывали его имущество, говоря, что он де сам хочет с ними рассчитаться и только съездит предварительно в Новороссийск за получением денег. Добрые мужики смиловались и отсрочили платеж на неделю. Прошла и эта неделя. Снова явились рабочие на квартиру к подрядчику, но, к ужасу своему, увидели, что богатой обстановки уже нет и вся квартира уставлена изломанной мебелью, причем и эта мебель оказалась принадлежащей соседям, а не хозяину квартиры. Сурово на этот раз встретил мужиков «господин подрядчик» и на их предложение рассчитаться с ними, показал им сторублевку. «Хотите? Получайте, пока даю, - сказал он им, а то и этого не дам: я, ведь, тертый калач». Положение рабочих самое плачевное». (Приазовский край. 31 от 02.02.1894 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. У этого же мирового судьи 31-го января разбиралось дело по обвинению крестьянина Нагорнюка в оскорблении словами некоей Пономаревой. На суде было выяснено, что обвиняемый, поссорившись с Пономаревой, самым возмутительным образом оскорбил ее, нисколько не стесняясь в выражениях. Зато и приговор постиг Нагорнюка, вполне достойный его поступка: мировой судья присудил его к трехмесячному аресту».
«Ростов-на-Дону. У извозопромышленника Тельнева служил крестьянин Ампилогов. Получив от хозяина пролетку, этот Ампилогов предпочитал больше заезжать к своим кумовьям (а кумовьями у него числятся чуть ли не все ростовские кучера) и потому возвращался домой с ничтожной выручкой. Хозяин терпел-терпел, да, наконец, и заговорил. Однажды, когда Ампилогов приехал поздно ночью и привез всего только два рубля с небольшим, хозяин отправился к нему на кухню и стал «исповедовать» его. Слово за слово, и извозчик рассвирепел. Не успел хозяин выбежать из кухни, как Ампилогов сгреб его в свои дюжие объятья и поставил ему под глазами два огромных «фонаря». На помощь к избитому Тельневу явилась его жена и стала укорять Ампилогова. Но последний запер ее в кухне с очевидным намерением и ее поколотить, да, к счастью, бедная женщина успела каким-то образом вовремя спастись.
3-го января герой – высокий, рыжий детина, фигурировал уже в камере мирового судьи. По выслушивании свидетельских показаний, мировой судья приговорил обвиняемого к семидневному аресту в местах заключения». (Приазовский край. 31 от 02.02.1895 г.).
1898 год
«Ростов-на-Дону. На днях на Старо Почтовой улице ночными стражниками задержано несколько воров, пытавшихся похитить на Набережной улице чугунные решетки, служащие для спуска уличных вод в водоприемные резервуары. Воры были застигнуты в то время, когда они отвинчивали решетку. Заметив приближавшихся стражников, они вскочили на приготовленную заранее подводу и помчались на Старо-Почтовую улицу, где и были арестованы».
«Ростов-на-Дону. В последнее время на окраинах города образовались такие громадные лужи грязи, что жителям с трудом приходится перебираться с одной стороны
улицы на другую; между же Скобелевской улицей и Лермонтовской, в местности, прилегающей к Ольгинскому училищу, образовались целые болота, так что многих учеников этого училища, пытавшихся пройти в школу, приходилось переносить через улицу на руках. В виду этого старшая учительница Ольгинского училища обратилась в городскую управу с заявлением, в котором просит ее устроить вблизи училища мостки».
«Ростов-на-Дону. Картинки ростовской жизни. Я ходил в большом нетерпении из угла в угол по номеру небольшой второклассной гостиницы, в котором мой приятель назначил мне свидание для выяснения, как он любит выражаться, «социального положения», т. е., яснее говоря, для совместного обсуждения вопроса, куда приклонить ему свою буйную голову, не дававшую ему надолго заживаться на одном месте. Так и теперь, повздорив кое с кем, он вынужден был (опять его любимое словечко) «выступить», и потому находился далеко не в завидном положении. Я начинал уже терять терпение: свидание назначено было в седьмом часу вечера, а был уже на исходе восьмой час. Да и что за приятность быть, при мерцании одной свечи, в незнакомой комнате! Откуда-то несло запахом чего-то противного, жареного. Из темных углов номера веяло холодом. Бр-р-р! Я прилег на диван и закурил.
В это время, когда я, уничтожая одну папироску за другой, посылал мысленно ко всем чертям своего запаздавшего друга, мне послышалось, как дверь соседнего с занятым мною номером вдруг отворилась и в него кто-то вошел; затем донеслось какое-то шуршание, похожее на то, будто бы вошедший шарил по стенам, и в ту же минуту по коридору, прилегающему к номерам, задребезжал звонок. Звонил, должно быть, мой сосед. Еще спустя минуту я слышал уже голос бойкого полового, вошедшего в тот же номер.
- Звонили-с?
- Подь сюда! – ответил грубый голос мужчины, как мне показалось, старавшегося говорить, как можно тише. – Дверь-то, братец, затвори. Там, в зале-то, Галактиона Андрианыча Чернобелова не видать?
- Так точно-с, они около буфета-с.
- Пригласи-ка их! – голос говорившего как будто еще более понизился. – В пятом, скажи, пришли, ожидают. Того…, народу в зале много ль?
- Да очень мало-с.
- Ну, так вот и приведи Галактиона Андрианыча. Да чтоб неприметно было. Понял?
- Понял-с. Будьте покойны.
Дверь скрипнула, слуга ушел. Сосед мой глубоко и протяжно вздохнул. «Положение!» - подумал я. Вдруг, нежданно-негаданно, по вине тонких стен, я очутился в положении подслушивающего! Но не уходить же, в самом деле, да и к тому, признаться, у меня с детства привычка наблюдать. Я не поднялся с дивана и стал невольным участником, в качестве утайщика, приготовлений одного купца к турне, именующемся в торговом языке «полетом в трубу».
Но вот соседняя дверь вновь отворилась, и вошло какое-то новое лицо, плотно прихлопнувшее за собой дверь и, мало того, щелкнувшее замком. Однако, бесенок любопытства так запрыгал в моей груди, что я чуть было не выдал свое присутствие криком радости. Я весь обратился в слух.
Мои соседи поздоровались и уселись, судя по поднятому ими шуму стульями. Наступило молчание. Опять тот же тяжелый вздох…
- Прикажите что? – начал уже знакомый мне голос.
- Нет, не надо, я уже перехватил, - ответил новый мрачный, отрывистый голос другого, как мне показалось с первых сказанных им слов, страдающего одышкой.
Пауза.
- Так вот, Галактион Андрияныч, - возобновилась за стеной почти шепотом беседа, - перед вами, как говорится…, что перед духовным, что перед доктором, что перед вами, адвокатом должен я всю правду сказать.
- Именно, - прохрипел другой голос.
- Дела мои, должен я вам сказать, Галактион Андрианыч, совсем плохи. Не то, что я не хочу, а не могу, Галактион Андрианыч плат…
- Об этом я вас не спрашиваю, - грубо перебил говорившего голос другого. – Вы скажите, кому вы не будете платить: местным или иногородним?
- Бог с вами, Галактион Андрианыч! За ребенка считаете? Как можно не платить местным? Местным – рублем – а уж с иногородними…
- Так-с, лодзинским и белостокским можно… Теперь, сколько долгов у вас?
- Немного, Галактион Андрианыч, тысячонок пятнадцать-восемнадцать, не более.
- Верно? А то по опыту знаю: тысячонок пятнадцать-восемнадцать, не больше, - довольно удачно передразнил один голос другой, - а потом посыплется вексельков… Вы уж мне прямо скажите: пятнадцать – так пятнадцать, а восемнадцать – так восемнадцать. А может еще больше? Ведь, мне сообразоваться с этим надо, где иски вчинить знать: здесь ли, или в коммерческом, в Таганроге.
- Если точно сказать, Галактион Андианыч, так за тридцать перевалит. Помилуйте, торговли нет, дочку надо замуж, сын – мотыга…
- Так бы и говорили. Ну, а есть ли теперь у вас человек надежный? Надо будет вам, ведь, выдать векселей на первое время тысяч на двадцать для предъявления в коммерческом…
- Знаю, Галактион Андрианыч… Только…, Галактион Андрианыч, фирму сохранить нужно! – вдруг произнес купец.
- Я же говорил вам, - слышится в ответ досадливый хрип, - вот, как на Садовой у (следует фамилия, которую, конечно, называть нет надобности), или на Московской у (опять фамилия). Говорю вам, как была фирма, так и останется.
- Ну, а как нагрянут, Галактион Андрианыч! – стонет опять купец. – Боже мой!
- Придут, пошумят, так что ж? А вы по четвертачку и предложите. Не угодно будет – присоединяйтесь к иску в коммерческом, там векселей тысяч на пятьдесят лежит, так и говорите. Да вам в первой что ли?
- Первый раз, Галактион Андрианыч…
- Так верьте уж моей опытности. Мне, слава Тебе, Господи…
В ответ послышался преглубокий вздох. Молчание.
- Галактион Андрианыч, сколько за труды положите? – взмолился купец.
- Три тысячи, - последовал короткий ответ.
- Галактион Андрианыч! Помилуйте, три тысячи! Да я лучше платить буду, так хоть имя-то мое…
Начался торг. Стороны «сошлись». Послышался шум отодвигающихся стульев, собеседники стали прощаться.
- Жена зайдет к вам завтра, - говорил хриплый голос, - так вы ей из верхнего платья что-нибудь наделите, а я к вам на будущей неделе…
- С нашим удовольствием, с нашим-с! – отвечал повеселевшим вдруг голосом купец.
- Так в добрый час!
- В добрый, Галактион Андрианыч! Только бы Господь…
Послышалось хлопание по рукам.
- С какого приостановитесь?
- С 20-го прекращусь, Галактион Андрианыч, с 20-с…
Ушел один, а затем, выждав, и другой. В добрый час милая пара! Простите только нескромность. Впрочем, я дал вам достаточно, ведь, времени снарядиться в путь, а что касается тени, которая может пасть на ваши «добрые» имена, то помилуйте, кто же посмеет плохо о вас подумать?
Через некоторое время явился мой приятель, и мы принялись обсуждать свои «текущие дела».
«Новочеркасск. На днях в Новочеркасске арестовано полицией три человека, заподозренные в краже рельс близ полустанка «Александровка» Юго-восточной железной дороги. Воры обнаружены были при интересных обстоятельствах, благодаря находчивости и распорядительности железнодорожного жандарма. Сторож, довольно сильный мужчина, пытался один задержать замеченных им воров, но это оказалось невозможным: они разбежались в разные стороны, и сторожу пришлось довольствоваться поимкой только одного из них. На месте преступления воры бросили лошадь и сани с краденным железом. Сторож затрубил в рожок тревогу, лошадь испугалась и стала биться; желая удержать лошадь, он схватил в руки вожжи, а вор воспользовался удобной минутой и улизнул. На другой день утром жандарм придумал сесть в сани и предоставить лошади идти, куда угодно: авось де она привезет прямо к своему хозяину. Так и вышло: лошадь пришла в Новочеркасск, завернула на Северную улицу и остановилась возле дома мещанина Афанасия Решетникова. Оказалось, что Решетников занимается скупкой старья и краденных вещей. Жандарм заявил о случившемся полиции. Решетникова арестовали и заставили сознаться, он выдал и других. Сам он настолько опытный и ловкий вор, что успел еще до приезда жандарма подать заявление в полицию, что у него какие-то люди взяли для работы лошадь и исчезли. Кроме того, нужно удивляться, как слепой Решетников сумел уйти от преследования сторожа». ((Приазовский край. 31 от 02.02.1898 г.).