Личность Джорджа Кэтлина поневоле скрывается за несколькими сотнями, написанных им портретов аборигенов Северной Америки и картинами их повседневной жизни. А между тем он не только художник, но и автор 2-х томных воспоминаний “Нравы, обычаи и условия жизни североамериканских индейцев”, 1841 г., где помимо этнографического материала повествует и о личных приключениях на Дальнем Западе Америки.
В 1834 году Кэтлин присоединился к Первой драгунской экспедиции генерала Генри Ливенворта, чьей целью было исследование новых территорий и установление официальных отношений с индейскими племенами Южных Равнин. К счастью, Кэтлину, в отличие от генерала Ливенворта и еще 150 членов экспедиции, удалось выжить в том походе. Виной всему было безводье южных прерий в летний сезон 1834 года. Белые люди бездумно пользовались водой из “бизоньих луж” и в результате заразились сильной кишечной инфекцией.
Кэтлина в числе прочих больных отвезли обратно на восток в Форт Гибсон, Провалявшись два месяца на больничной койке и счастливо избегнув еще одной опасности от лечения каломелью (хлоридом ртути), Кэтлину так опротивело это место скорби, где ежедневно умирали люди от последствий “желчной лихорадки”, что он отправил свой основной багаж пароходом по реке Арканзас и далее вверх по Миссисипи, а сам оседлал своего коня Чарли и в одиночку отправился на северо-восток через 500 миль прерии в город Сент-Луис.
Вот как Кэтлин описывал свое снаряжение и внутреннее состояние перед путешествием:
Итак, в одно прекрасное утро Чарли был пойман и оседлан. На седло бросили медвежью и бизонью шкуры, привязали к нему кофейник, жестяной котелок и мой чемодан с запасом из нескольких фунтов сухарей. С ружьем в руке, пистолетами за поясом, планшетом для рисования за спиной и маленьким компасом в кармане, я покинул форт Гибсон, вопреки уговорам моего лечащего хирурга и офицеров гарнизона.
Никакие аргументы не могли противостоять моему твердому убеждению, что стоит мне только выбраться в прерии и устремиться на север, как с каждой милей ко мне начнут возвращаться силы. А может я просто спасался о той прожорливой могилы, что разверзлась за окнами моей комнаты, где я месяцами лежал в полубреду и воображал, что иду в одном строю с теми беднягами, по которым пели ежедневные панихиды.
Вам не понять мой страх перед этим местом и какое острое удовольствие я испытал, ощущая горячие бока моего Чарли, которого я развернул его на вершине обрывистого холма в миле от форта, чтобы бросить на него последний взгляд и возблагодарить Бога, что я немедленно сделал вслух, о том, что Мне не суждено покоиться внутри его ограды.
Я сказал себе, что «умереть в прерии, быть сожранным волками или пасть в бою с индейцами и лишиться скальпа гораздо лучше, чем мучительная смерть, которая предаст меня в пасть ненасытного хищника под именем могила». Именно этот страх, усиленный лихорадкой и временным помутнением рассудка, породил внутри меня столь маниакальный ужас.
Итак, в одиночку, без всякого живого существа в напарниках, кроме своего верного коня Чарли, я повернулся лицом на север и пустился в долгий путь с глубокой и твердой уверенностью, что с каждым новым днем ко мне будет возвращаться здоровье.
Никто и никогда не сможет познать наслаждение того момента, когда я оказался один в безбрежном море колышущейся травы, по которому мчался мой гордый конь, а я, теперь полный хозяин собственной жизни, направил свой курс к берегам Миссури.
Для выздоравливающего, который только-только поднялся из мрака и избавился от ужасов больничной койки, и который садиться на своего горячего, верного коня, что быстро и безопасно мчит его по зеленым полям, усеянным дикими цветами, под свежим, прохладным бризом. Мчит, ежедневно сокращая расстояние, отделяющее его жены и малышей, есть в этом всем некое изысканное удовольствие, которое еще предстоит познать тем, кто его никогда не испытывал.
День за днем я мчался галопом по колышущейся траве и зеленым полям, время от времени останавливаясь и ложась в траву на часок-другой, пока не проходила противная дрожь и озноб, вызванные внезапным приступом слабости, а по ночам я спал на расстеленной на траве медвежьей шкуре, с седлом вместо подушки и наброшенной на меня бизоньей мантией вместо одеяла.
Мой конь Чарли был рядом со мной, привязанный за конец лассо, что давало ему достаточно пространства для пастьбы. Так мы храпели и дремали по ночам, и не обращали большого внимания на тоскливые серенады волчьих банд, которые крались в темноте вокруг нашего лагеря, чтобы с восходом солнца дождаться нашего удаления и безопасно подобрать объедки возле потухшего походного костерка, что слабо мерцал всю ночь и, за неимением дров, был сделан из лепешек сухого бизоньего навоза.
Мой "Чарли" был благородным животным кирпичной масти из породы каманчи. За время нашего долгого и проверенного знакомства мы очень привязались друг к другу и приобрели удивительную способность как к взаимному уважению, так и к истолкованию взглядов и намерений друг друга. В сущности, мы так притерлись, что стороннему зрителю могло показаться, что действуем практически из единого интереса, по крайней мере, в части дружбы, а также в части взаимной зависимости и безопасности.
Я купил это очень красивое и известное в определенных кругах животное у полковника Бербанка из девятого полка и проехал на нем весь путь от Форта Гибсон до деревень команчей и обратно, и во время долгого путешествия, когда большинство лошадей драгунского полка поникли и сильно сдали, Чарли расцвел и пришел в хорошее расположение духа.
В те 25 дней пути до Миссури, которые мы провели с ним наедине, у нас было много времени и самые благоприятные обстоятельства, чтобы узнать то, что мы до сих пор не замечали в характерах друг друга, а также извлечь огромное удовольствие и реальную пользу из того, что мы уже узнали друг о друге во время наших прежних путешествий.
Несмотря на всю привязанность Чарли к Кэтлину, это все таки был индейский пони, который иногда выказывал свой свободолюбивый нрав. На одной из стоянок он вырвал колышек привязи и ушел свободно пастись и не давал себя поймать, так что художник отчаялся и думал, что ему придеться проделать остаток пути пешком. Однако следующей ночью Чарли вернулся, правда до смерти напугав Кэтлина, принявшего склонившегося над ним коня за индейца с скальпирующим ножом в руке.
Присоединяйтесь к чтению увлекательных историй эпохи Фронтира и Дикого Запада на ЯДе, в Телеграме и ВКонтакте.