…Т.е. сюжеты древности, образы и герои вернулись во времена Средневековья – в новом обличье. Зевс, Геракл и Аполлон никуда не делись, теперь они оказались воплощены в образах рыцаря, героя, монаха, странника в поисках чудесного артефакта; влюбленного, ищущего или спасающего свою возлюбленную. Как никуда не делся Прометей, из бунтаря и попирателя законов Олимпа, решившего отдать огонь людям, обернувшийся Робином Гудом. Противостоящим власть имущим, стремящимся поделиться их благами с "униженными и оскорбленными".
Средневековье, переходящее в Возрождение (XIV-XVIвв.) – время того самого слияния еще мифологического, но уже и христианского. Если раннее христианство, будучи схоластическим, клерикальным, вообще не допускало присутствие чего-то телесного, мирского и плотского, возведя это в ранг греховного, то чуть позже в сюжетах появились послабления. Это время, когда Герой – рыцарь, которому любить женщину, так и быть, уже можно. Но только не существующую, умершую или Богоподобную возлюбленную.
Поэтому все любовные сюжеты того времени – либо уже упомянутая в первой части испанская средневековая легенда про вынужденных самоубиться возлюбленных, из которой затем Шекспир вырастит свою пьесу «Ромео и Джульетта». Либо Данте с его Беатриче, за которой он, подобно античному Орфею и его Эвридикой, спустится в царство мертвых. Либо Тристан и Изольда, тоже закончивших свой любовный и земной путь трагически.
Человеческое, земное считалось греховным. Обсуждения телесного, прикосновения к телу, даже уход за ним сулили все мыслимые и немыслимые посмертные муки. Вы же помните, что даже мылись при жизни в Средневековье лишь дважды: после рождения и перед свадьбой? Ну и, напоследок – посмертно – тело тоже принято было обмывать. Но младенец еще более менее безгрешен, умерший уже как бы и не здесь, его ничем не осквернить. А свадьба…ну, что ж, и правда, отличный способ помыться.
В общем, вполне логично, что с подобным отношением ко всему мирскому, в любом средневековом сюжете, пусть и требующем канвы отношений между женщиной и мужчиной, невозможно было и представить просто историю их любви. Здесь требовалась смекалка. И эта изворотливость и давала столь причудливые плоды. Либо, как мы уже поняли, это трагическая и безнадежная любовь к умершей или к той, с кем в силу обстоятельств невозможно быть вместе. Либо, в лучшем случае, герой, который отправляется на поиски возлюбленной, о которой он только наслышан. Частый мотив и в средневековой арабской прозе, кстати. Поскольку реальные встречи мужчин и женщин были под запретом, а любовь никуда не девается, рождались легенды о влюбленности только слышавших друг о друге молодых любовниках. И этот рыцарь отправляется искать свою любовь, вооружившись лишь примерными приметами и собственной силой страсти. Для усиления эффекта, возлюбленная оказывается заточена в башню, подвержена магическим воздействиям, в общем, требует дополнительных усилий от своего героя. Чтоб два раза не вставать, как говорится, ну и чтобы было поинтереснее.
Еще один возможный вариант взаимоотношений мужчины и женщины в Средние века – путешествие Героя с целью защиты доброго чистого имени дамы, которая, конечно, дама, но не совсем. Она – Богоматерь. Это в Ее защиту в свое время отправились целые толпы рыцарей-крестоносцев на Ближний Восток.
Но со временем, а именно, когда на смену зашоренному Средневековому сознанию приходит мировоззрение Возрождения. Рыцарь расширяет рамки и становится, во-первых, возлюбленным вполне реальных дам. Во-вторых, все архетипы Возрождения меняются буквально на глазах, из скромных верующих становясь разнузданными слугами собственных страстишек. Гаргантюа и Пантагрюэль – это герои-любовники в своей теневой стороне. Дон Кихот и Санчо Панса – путешественники новой формации. Творцы – даже не в художественном мире, а в реальной жизни - получают куда больше свободы и создают новые жанры и даже виды искусства.
Маг, колдун прошлого теперь может, не стесняясь, обращаться и к звездам, и к земным, физическим процессам, становясь ученым.
Так уже вскользь упомянутый возлюбленный рубежа Средневековья и Ренессанса – Данте – отличный пример столкновения этих противоположностей эпох. Как современник из Средних веков, его герой мог позволить себе описать любовь только к уже умершей подруге. Но, и как предвкушающий совершенно новое время, он разрешил себе рассказать о чувствах. Впервые история была даже не о Нем или о Ней, а о чувстве, которое было столь сильным, что позволило ему сменить миры в поисках встречи с любимой. Другой пример – не столь лирический, но столь же показательный – «Декамерон» Джованни Бокаччо.
Здесь мы видим как раз ту резкую перемену – когда вынужденный постоянно сдерживаться Любовник в нем выскочил наружу, как чертик из коробочки. И, больше не смея сдерживать себя, ринулся во все тяжкие. Такого количество сальных, скабрезных и попросту хулиганских постельных сцен и сегодня не встретишь…Может быть, и не надо.
...Как бы то ни было, и искусство Средневековья, несмотря на яростное противостояние всему языческому, во многом "выросло" из архетипов и мифов наших пращуров. И литература, театр, а после - и кино - стали продолжением "наработок" Средневековья. И это лишь снова и снова доказывает, что мы куда ближе, во-первых, по отношению друг к другу. А, во-вторых, к нашим предкам и к нашим потомкам.
Юлия Милович-Шералиева
