Однажды в ласковый зимний день запряг я в сани Игреньку, смирного покладистого колхозного мерина, положил бастрик с вилами и подался в поле за ржаной соломой для буренки.
Выехав за огороды в поле, тут же наткнулся на отметины заячьего следа, который ни с чем другим спутать нельзя. В другой бы раз я, возможно, и оставил это без внимания: мало ли заячьих следов попадется. А этот заинтересовал меня тем, что шел в направлении от нашего огорода. А там, в конце его, я, отправляясь в поле на лыжах, всякий раз поднимал русака с его лежки под плетнем. Завидев меня, он обычно вскакивал и, как бы нехотя, неспешно удалялся в поле.
Я к нему настолько привык, что уже считал его своим домашним и старался без нужды не беспокоить. Теперь же я был в недоумении: почему вдруг этот мой давнишний знакомец с утра пораньше улепетнул в поле. То ли кто его потревожил, то ли он вообще не покидал своей лежки во время ночного снегопада, закончившегося вот только что. А сейчас он, может, решил прогуляться по тепленькому снежку. И вообще этот заяц-огородник отличается своей странностью. Что его, к примеру, тянуло к человеческому жилью, сюда под плетень, где его не только не устрашал собачий лай, а, скорей всего, действовал на него как колыбельная песня. Не пугал его и близкий человеческий говор.
Видно, он решил, что здесь, под боком у дворняжек, под их убаюкивающее тявканье можно спокойненько кемарить целый день, не опасаясь рыжей плутовки. А может быть, его распирало любопытство? Обосновавшись за огородом у плетня, он, наверное, в щелочку следил, наблюдал за нашей жизнью, за своими двуногими братьями: «Чем же они там заняты? Почему суетятся день-деньской, как муравьи, когда положено отдыхать всему заячьему племени?» Видно, эта загадка не давала ему покоя, и он упорно пытался ее разгадать, стремясь сюда на свой наблюдательный пункт.
Так что же все-таки побудило его сегодня умчаться утром в поле со своей огородной лежанки? След его вел вдоль дороги и отчетливо, как нарисованный, выделялся на нетронутом снегу. Обильный ночной буран укрыл все поле ровным белым слоем, слегка поскрипывавшим под коваными полозьями саней. Вскоре дорога устремилась вдоль неглубокого полевого овражка, по бокам которого торчали из-под снега сухие серые метелки полыни и лебеды. Сквозь пухлую снежную перину умная лошадь нащупывала копытами твердь накатанной дороги и уверенно тащила пустые сани средь этой пленительной белизны. А позади оставались две ровные параллельные полосы от полозьев и между ними вмятины от лошадиных копыт. Очнувшись от задумчивости, я ощутил, что чего-то недостает, и понял, что заячий след, тянувшийся вдоль овражка, куда-то исчез. Я вернулся назад, к тому месту, где он прерывался. Но странное дело: след был как обрублен. Пошарил взглядом вокруг, нет его продолжения. Косой как сквозь землю провалился или в воздух воспарил. Не выросли же у него крылья? Подумалось, что его схватила какая-то крупная птица, вроде беркута, но здесь они уже изрядное время не водятся. Вдруг метрах в пяти от края овражка, на ровной ослепительной глади снега я заметил даже не углубление, а еле заметную вмятину, а вокруг опять белая нетронутость.
Осенила мысль, что мой подопечный зайчишка, скакнув на середину овражка, провалился в пушистый снег, как в воду нырнул, и затаился внизу, под этим покрывалом. Чем не уютная квартирка!
Меня охватил охотничий азарт. Снявши варежки, я медленно, не дыша, подкрался к тому месту, где, как я предполагал, длинноухий юркнул в снег. Стою я с трепещущим сердцем в предвкушении удачи, и не верится мне, что вот он здесь, голубчик, возле моих ног и так запросто дается мне в руки. Я уже представил, как посажу его дома в клетку, чтобы сделать совсем домашним. Вот уж будет чем похвастаться перед школьными товарищами. И уже заранее почувствовал себя героем.
Сделав резкий выпад вперед, я быстро сунул обе руки глубоко в снег, намереваясь уцепить там хитреца за шкирку. И тут, в метре от меня, прямо перед носом снег вдруг взорвался, взметнулся белым искрящимся фонтаном, обдав меня брызгами. А в самой середине его свечой взвился вверх, как подброшенный этим взрывом, большущий русачина. Шлепнулся на ноги, вскочил столбиком на задние лапы. Какое-то мгновение я и косоглазый ошалело глядели друг на друга.
Очнувшись от оцепенения, он пулей отскакал метров на двадцать, снова поднялся на задние лапки, глянул осуждающе в мою сторону и был таков. Только лапки замелькали, унося его подальше от этого недоброго места.
Доводилось мне и до этого случая, и после него поднимать зайцев с их лежек: просто в чистом поле, за кочкой или в борозде, за кустом или же в густой куртинке высокого пырея на берегу речки, где он прятался, как за частоколом, имея хороший обзор вокруг. Или в пещере между отвесным берегом речки и навеянным сугробом снега, когда он, будучи вспугнутым, удирал через речку по льду на противоположный берег.
Но такого еще никогда не приходилось видывать, чтобы заяц, как тетерев, нырял в снег и там затаивался! Видно, не зря он торчал целыми днями на своем наблюдательном пункте за огородом, а кое-что из человеческих хитростей мотал себе на ус.
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Александр Пикунов
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.