В своей предыдущей статье о фильме Эльдара Рязанова "Небеса обетованные"
мы вскользь упомянули, что фильм этот режиссер стал снимать после того, как ему не удалось воплотить экранизацию одного из самых знаменитых русских романов ХХ века "Жизнь и необыкновенные приключения солдата Ивана Чонкина", написанного советским писателем Владимиром Войновичем.
История попытки Эльдара Рязанова снять этот фильм продолжалась с 1987г. по 1990 г. около двух половиной лет и закончилась публичным скандалом между режиссером и автором романа, выплеснувшимся на страницы СМИ. История небезынтересная и очень ярко характеризующая и Рязанова, и Войновича. В тот период Рязанов был одним из ведущих советских кинорежиссеров, а Войнович вынужденным советским эмигрантом, проживающим в ФРГ, изгнанным из СССР в 1980 г., лишенным советского гражданства. И после Солженицына и Сахарова считавшийся компетентными органами самым ярым противником Советской власти.
Сам роман "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина" в свое время гремел у нас и на Западе наравне с "Архипелагом ГУЛАГ" Солженицына. И еще неизвестно что больше. С середины 70-х одной из главных тем вражеских "радиоголосов", вещавших на Советский Союз, было чтение и обсуждение "Чонкина" и "Архипелага", как главных "антисоветских" идеологических орудий Запада против нашей страны.
При этом оба произведения отличаются друг от друга. "Чонкин" Войновича, особенно его первая часть,- это настоящая литература в духе русской классической литературы XIX века, сатира в стиле Салтыкова-Щедрина. А "Архипелаг" - т.н. "опыт художественного исследования", тяжеловесная и тенденциозная "художественная обработка" Солженицыным лагерных и тюремных воспоминаний бывших "жертв политических репрессий". Обобщение отдельных частностей, догадки, предположения, а иногда и просто совершенно неограниченная здравым смыслом фантазия автора — вот что такое "Архипелаг ГУЛАГ".
При этом между авторами двух этих произведений отношения были не самые лучшие. Солженицына на 6 лет раньше выслали из СССР, и к моменту высылки он был уже Нобелевским лауреатом по литературе, козырным тузом всех антисоветских сил на Западе, больше политической, чем литературной фигурой. И видя в Войновиче, тогда еще жившем в СССР, одного из своих главных конкурентов на "антисоветском" поприще, всячески ставил ему палки в колеса. Тормозил издание на Западе "Чонкина".
Войнович потом с лихвой оплатил двуличному и лицемерному Солженицыну, жестко высмеяв его в образе Сим Симыча Карнавалова в своей антиутопии "Москва 2042" и документальной книжке "Портрет на фоне мифа".
Солженицын где-то писал, что, повернись его судьба иначе, и он сам мог бы оказаться среди «голубых петличек», то есть гэбистов.
Ему, конечно, виднее, но я про себя могу сказать, что со мной подобного ни при какой погоде произойти не могло, и вовсе не потому, что противоречило бы моим убеждениям (убеждения всегда можно к чему-нибудь подогнать), а потому, что к такого рода службе я не приспособлен был от рождения.
Один из ранних моих рассказов назывался «Кем я мог бы стать», ему же подошло бы название: «Кем я не мог бы стать». Я давно понял, что никогда не мог бы быть начальником, потому что стесняюсь кого-нибудь к чему-нибудь принуждать, никогда не мог бы быть хорошим подчиненным, потому что мой организм противится принуждению.
Я никогда не был противником жизненного благополучия (мечта о котором, неосуществленная, у меня всегда сводилась к собственному загородному дому и огороду), но когда доходило до конкретной и, казалось бы, небольшой платы за это — поднять руку, поставить подпись, возложить венок, сказать комплимент начальнику, дружить с нужным человеком, — от таких возможностей я всегда уходил, избегал, убегал.
Родился Владимир Николаевич Войнович (ударение на первом слоге. ВОйнович) в 1932г. в г. Душанбе. Его отца, имевшего сербские корни, ответственного секретаря республиканской партийной газеты в 1936 г. репрессировали, но в 1941 г. освободили. Мать учительница математики.
Сам Войнович учился урывками Из десяти классов средней школы окончил пять — первый, четвертый, шестой, седьмой и десятый. Четыре года служил срочную в армии. Полтора года учился в Московском областном пединституте. Работал пастухом, столяром, слесарем, авиамехаником, железнодорожным рабочим, инструктором сельского райисполкома, редактором Всесоюзного радио, профессором Принстонского университета.
Один из самых идейных противников советских властей.
Чужим я был не по идейным или классовым соображениям, а органически.
В возрасте шестнадцати лет в моей жизни произошел забавный и знаменательный случай. Я, только что окончив ремесленное училище, работал на заводе. Приближался какой-то советский праздник, и дирекция с парткомом и завкомом готовились вывести своих трудящихся на демонстрацию. И решали, кто, где, в каком порядке будет идти и (поименно) кто что понесет: знамя, транспарант, лозунг, портрет кого-нибудь из вождей.
Наметили что-то всучить и мне, но парторг вмешался: нет, этому ничего давать нельзя, он то, что ему дадут, по дороге выкинет.
Помню, когда кто-то передал мне слова парторга, я был очень удивлен и обижен. Ну почему он обо мне так думает, разве я дал хоть малейший повод? И конечно, тогда, если бы мне доверили какой-нибудь портрет или знамя, я бы его один раз до места донес.
Но в принципе парторг разглядел во мне то, чего я сам в себе еще не видел. Всякая ритуальность меня всегда отталкивала, а позже я понял, что вообще нет таких символов и таких портретов, которые я хотел бы носить над своей головой. Повторяю, мне не нравилась всякая ритуальность, и советская могла бы быть одной из всех, если бы ее, как единственно благодатную, не навязывали изо дня в день до рвотного рефлекса.
К политической или общественной деятельности я никогда не стремился. В интервью немецкой газете «Ди Цайт», данном мною незадолго до вызова в КГБ, я назвал себя диссидентом поневоле, но не столько в том смысле, что меня туда затолкали, сколько в том, что я с существующим режимом был просто несовместим и диссидентство мое было неизбежным.
У романа о солдате Иване Чонкине есть много союзников, но и противники тоже не перевелись. Противники считают роман вредным, клеветническим и оскорбляющим советский народ. Противникам Войнович часто отвечал цитатой из Виссариона Белинского.
Общество не то, что частный человек: человека можно оскорбить, можно оклеветать - общество выше оскорблений и клеветы. Если вы неверно изобразили его, если вы придали ему пороки и недостатки, которых в нем нет, - вам же хуже; вас не станут читать, и ваши сочинения возбудят смех, как неудачные карикатуры. Указать же на истинный недостаток общества - значит оказать ему услугу, избавить его от недостатка.
Действие романа начинается в июне 1941 г., за несколько дней до начала Великой Отечественной войны. Самого никчемного солдата из батальона аэродромного обслуживания одного из истребительных полков Красной Армии, рядового Ивана Чонкина, отправляют за сто двадцать километров от части охранять совершивший вынужденную посадку в селе Красном самолет У-2.
Наверное, самый точный образ Чонкина создал художник Геннадий Новожилов. Маленький, кривоногий, с большими красными ушами, на которые надвинута пилотка. Но чрезвычайно серьезный, ответственный, хозяйственный, умелец на все руки.
Когда Войновича исключали за публикацию на Западе этого романа, один из военных "писателей", полковник, чуть не рыдая воскликнул, где он видел в нашей армии такие безобразия, на что Войнович ответил, что видел и еще хуже. Много в своей жизни повидал писатель, и "идиотизм сельской жизни" в послевоенной деревне, и службу в Советской Армии, где он прослужил с 1951 по 1955 гг.
Много лет спустя в Союзе писателей строгие товарищи по перу, разбирая мое персональное дело, допытывались: неужели в Советской армии я видел что-то подобное описанному в «Чонкине»? Один из «критиков», бывший полковник Брагин, по его словам, сорок лет отдавший нашей родной, любимой, замечательной армии, налился кровью и бился в конвульсиях, когда я ответил, что видел кое-что похлеще.
Реальная армейская жизнь, какой я ее видел, была мало похожа на ту, какой ее изображали Брагин и его соратники, служившие хоть и много лет, но в штабах обслугой при больших начальниках. Они вряд ли знали, что такое реальная солдатская жизнь.
Одно время я был в приятельских отношениях с известным астрофизиком академиком Иосифом Шкловским. Он, прослуживший какое-то время солдатом в конце тридцатых — начале сороковых годов, находил, что довоенная армия у меня описана очень точно, и интересовался, как это мне удалось.
Я ответил, что читал Куприна, описавшего дореволюционную армию. Она мало отличалась от той, в которой я служил. Значит, и в промежутке она должна была быть примерно такой же. Но со всеми особенностями советского времени.
Много в солдате Чонкине от самого Войновича. В армию Войнович пришел росточком в 156 см и весом в 40 кг. Чем не Чонкин? Его талии могла позавидовать любая балерина. За 4 года он вытянулся на 9 см и заметно прибавил в весе. Служил в истребительном авиаполке, дислоцированном в Польше, закончил полковую школу авиамехаников
Вот такой он был. В пилотке слева. Вылитый Чонкин.
Появились и офицеры, назначенные нам в командиры. Первый, самый колоритный — майор Федор Иванович Догадкин, образование восемь классов, гражданская специальность — ученик слесаря.
Второй — командир взвода старший лейтенант Потапов, по имени, употребляемому за глаза как прозвище, Жора, чуваш, простоватый мужичок с золотым зубом, образование начальное.
Старшина роты тоже Потапов, однофамилец, прозванный де Голлем за сходство с французским генералом.
Каптенармус Трофимович, упитанный сверхсрочник женского телосложения.
Младшие командиры были выдвинуты из нашей среды. Старший лейтенант Потапов построил взвод, вгляделся в лица и безошибочно выбрал самых тупых на должности помкомвзводов, командиров отделений и старшин классных отделений. Сколько я видел, как начинаются карьеры младших командиров в армии, — их всегда выбирают из самых тупых, но готовых без сомнений повелевать другими.
Нас наставляли в основном сержанты и старшины самого невезучего 1927 года рождения, чья служба в авиации растянулась на семь лет. В 44-м их взяли на фронт, а в 47-м объявили, что, поскольку только теперь они достигли настоящего призывного возраста, а кроме них призывать некого, им придется прослужить еще один полный срок.
В 1951-м им было по двадцать четыре года, но они казались нам едва ли не пожилыми. Эти туповатые деревенские мужики на «гражданке» были бы вынуждены заниматься грубым физическим трудом, а здесь стали начальниками. Поэтому, когда кончалась их семилетняя служба, они стремились остаться на сверхсрочной.
Главные трудности армейской жизни были у них позади, они много ели, мало двигались и, получив возможность командовать большим количеством людей, охотно удовлетворяли свои властолюбивые амбиции.
Старшина Дерябко обучал нас основам военного дела с таким лицом, будто сам удивлялся, какой он умный:
— Солдат должен, как великий ученый всех наук Ломоносов, знать и уметь усе от сих и до тых. Он должен уметь ходить, бегать, прыгать, ползать, преодолевать препятствия, чистить пуговицы, зубы и сапоги, подшивать подворотнички, наматывать портянки, заправлять постели, стрелять, разбирать, собирать и чистить оружие, ориентироваться на местности. Шо нужно, шобы определиться на местности? Главное, надо выбрать два ориентира из неподвижных предметов. Из подвижных нельзя. Один солдат выбрал ориентирами корову и быка, а потом докладает: «Товарищ командир, ориентир номер один залез на ориентир номер два».
Другой старшина, прежде чем распустить роту после вечерней поверки, командовал:
— А теперь покурить, посцать и — отбой. Разойдись!
И как же у талантливого писателя, при таком богатом жизненном опыте и критическом отношении к начальству, не мог не появиться один из самых смешных персонажей мировой литературы — простой русский солдат Иван Васильевич Чонкин. Никак.
Очень быстро роман о солдате Иване Чонкине, изданный большими тиражами на Западе, только в одном 1979 г. в США книгу издали на русском языке тиражом в 200 тыс. экземпляров, а в СССР считавшийся одной из самых "антисоветских" книг всех времен и народов, стал очень популярным и в СССР. Роман слушали по "голосам", он ходил в самиздатовских списках. Столичной интеллигенции везло больше — им могли достаться западные издания, провезенные контрабандой из служебных командировок и турпоездок.
Даже в глухом таежном краю, за 5 часов лета от столицы нашей Родины, вашему автору в 1979 г. кто-то притаранил "Чонкина", переснятого и отпечатанного на фото в популярном формате 9 на 12. А вот Эльдар Александрович Рязанов в том же 1979 г., находясь в заграничной поездке, не рискнул везти роман контрабандой, а прочитал его прямо там, на месте. И с тех пор стал поклонником писателя Войновича и его произведения.
А Войнович, как это ни странно, продолжал жить в своей квартире в центре Москвы и никуда не собирался уезжать, при этом все более и более ожесточаясь в своих отношениях с правящими властями. Войновича исключили из Союза писателей, в пятидесяти театрах остановили спектакли по его пьесам. Его лишали средств к существованию. А в 1976 г. во время профилактической беседы с сотрудниками конторы "Куда надо", попытались отравить, но он выжил. Естественно настроение у него было соответствующее.
Еще в бытность мою плотником я как-то во время очередного перекура подслушал разговор, в котором сам не участвовал. Один из рабочих, прочтя какую-то газетную статью, предсказывавшую, что американские империалисты стремятся развязать третью мировую войну, сказал, что если такая война случится, он лично воевать не пойдет, потому что ему воевать не за что. Меня тогда его мнение и откровенность удивили.
Я еще был настроен как примерный патриот и думал, что если война, то надо быть, конечно, на стороне своего государства, хотя уже тогда относился к советскому режиму без, мягко сказать, уважения. Но слова эти мне запомнились, я о них нет-нет да вспоминал.
Как-то в разговоре с Володей Тендряковым вспомнил и сказал ему, что, пожалуй, я с тем рабочим могу согласиться. Если начнется война с Америкой, я советскую власть защищать не буду.
Тендряков, к моему удивлению, спорить не стал, но предположил, что с китайцами я воевать все-таки стал бы. Я подумал недолго и сказал, что и с китайцами не так все просто. Если у власти останутся коммунисты, то мне все равно, какой они национальности: русские, украинцы, грузины или китайцы.
Я этот наш разговор потом вспоминал, когда меня до отъезда за границу и по возвращении проклинали по-всякому и, кроме того, называли предателем. Я предателем не был. И не только потому, что уехать меня вынудили, но и потому, что советский режим объявил и сделал меня врагом, и я его ответно считал вражеской силой, а выступление против врага предательством не является по определению.
Кончилось тем, что в 1980 г. Войновича вынудили уехать из страны. А в 1981 г. лишили советского гражданства. Он стал гражданином ФРГ.
Но времена меняются. В Советскую страну в 1985 г. вначале пришло ускорение, потом перестройка, и, наконец, гласность. В конце 1987 г. Эльдар Александрович Рязанов начал свою борьбу за экранизацию первой из трех книг и солдате Иване Чонкине. Борьбу сначала с инерцией мышления советских чиновников, а потом с законами капиталистического рынка. Закончилось все тем, что Рязанов, фигурально выражаясь, публично оскорбил Войновича. А тот ему ответил. Но культурно. И об этом во второй части.