Когда Женька забеременела во второй раз, Сергею даже ничего говорить не стала об этом. Воспользовалась тем что его не было дома, на два дня в командировку уезжал, технику новую для колхоза получал. Тайком отправилась в районную поликлинику и избавилась от ребёнка. После этого беременность не наступала четыре года. Сергей извёлся весь, предлагал жене в больницу лечь подлечиться, но она только отмахнулась от него. “ Не нужно нам пока никаких детей. И вообще, в деревне оставаться жить я не собираюсь, давай продадим дом и в город переберёмся. Хочу жить как все нормальные люди, в квартире с удобствами. Ванну принимать, а не в бане этой замшелой мыться”, твердила она раз за разом. Сергей хоть и любил жену, но на такие уговоры не поддался. “Моё место здесь, в Берёзовом куту, городская жизнь не для меня, пойми Женя. Отец мой не для того дом строил, чтобы я его продал. Так что жить будем здесь, это даже не обсуждается”. Женька злилась, грозилась уйти от него, но он стоял на своём: “Из деревни уезжать не будем”. Чтобы хоть как-то занять себя, она устроилась киномехаником в Дом культуры. Работа была несложная, она быстро во всём разобралась, теперь вечерами дома её не было, наряжалась и спешила на кинобудку. А по выходным оставалась в клубе на танцы. “Серёж, ты приструнил бы жену. Чего это она у тебя вместе с семнадцатилетними девчонками в клубе отплясывает, не девочка ведь, мужняя жена. Вся округа гудит, у баб около колодца только и разговоров про твою Женьку”, укоряла племянника тётка Валентина.
— Жень, ты бы на танцы не оставалась после вечернего сеанса, у нас не принято молодым женщинам без мужа в Доме культуры быть, — просил Сергей жену.
— Ещё чего, — капризно надувала губки Женька, — у меня в вашей глуши только это развлечение и есть, а ты хочешь меня последнего лишить. Не нравится что я в клубе одна бываю, ходи вместе со мной.
— Жень, когда мне? В колхозе работа, дома хозяйство, не до танцулек.
— Да пропади оно пропадом твоё хозяйство. Не нужны мне, ни корова твоя, ни поросята с птицей. Я в город хочу, а не в дыре этой жизнь свою растрачивать, — отвечала Женька, и продолжала жить как считала нужным.
Когда она наконец забеременела Егоркой, то и от него хотела избавиться. Только ничего в этот раз не вышло.
Сергей узнал и чуть ли не силой вернул с полдороги домой. Уговорил, сказал что все заботы о ребёнке возьмёт на себя.
— Ты только роди, Женечка, только роди, а дальше моя забота, — нашептывал ей на ушко ночами в постели.
Беременность протекала тяжело, несколько раз была угроза потерять ребёнка. Её положили на сохранение, и почти до самых родов Женька провела в больнице. А когда приехала после выписки домой, располневшая и немного подурневшая, глянула на себя в зеркало и разрыдалась.
— Это ты, ты во всём виноват, погляди на кого я стала похожа, настоящая свиноматка, — кричала она на Сергея, стуча кулачками по его груди, — тебе сын нужен был не мне, вот теперь и воспитывай.
Кормить грудью малыша наотрез отказалась:”Хватит того что талия теперь как у слонихи, не хватало чтобы и грудь обвисла, — заявила она мужу, — из рожка выкормим”.
А Серёжка настолько был рад сыну, что на причуды жены старался не обращать внимания. Сам купал, пеленал, кормил, вставал по ночам. Тётка Валентина как могла, помогала ему, на пенсию она ещё не вышла, поэтому приходилось как-то крутится. А Женька через три месяца после родов заявила.
— Больше дома сидеть не буду, выхожу на работу.
— Жень, а Егорка как, он же совсем крошечный ещё, с кем оставаться будет, — спросил Сергей.
— Тётка с дядькой пускай помогают, они же вместе с тобой наследника хотели. А мне все эти пелёнки распашонки, вот где, — она провела рукой по горлу, — в родительском доме осточертели. Мать как крольчиха, рожала чуть ли ни каждый год, а мне нянчиться приходилось. Всё Плаксин, больше никаких детей, хватит с тебя и этого.
Егорка рос спокойным добродушным ребёнком, особых хлопот никому не доставлял. На появления матери возле своей колыбельки почти никак не реагировал, зато когда вечером приходил с работы отец, начинал радостно агукать и пускать пузыри. Пошёл рано, ещё до года, и говорить тоже рано начал. Первым словом его было баба, потому что бабу Валю, ребёнок видел чаще чем собственную мать. Так прошло три года. Со стороны посмотреть, вроде всё у них было нормально. Но это только со стороны, потому что Плаксины сор из избы выносить не хотели. О том что Женька оказалась нерадивой хозяйкой и плохой матерью никому не рассказывали. Её мечтой, был по-прежнему переезд в город, и об этом она талдычила мужу день и ночь. Сергей ссор по этому поводу заводить не хотел, поэтому старался просто отшутится. Окончательно в их жизни всё разладилось, когда в село по распределению приехала молоденькая библиотекарша. Женька сильно с ней сдружилась, почти всё время, они проводили вместе. Марина, так звали новую подружку Женьки, часто рассказывала как весело и беззаботно жила в городе, пока училась в культпросветучилище.
— У меня мужчина есть, он начальником цеха на заводе работает. Состоятельный мужчина, мы с ним в каких только ресторанах не бывали. В Москву меня возил, в Ленинград, — хвасталась она перед Женькой, — а летом, на курорты, на море меня возил. И в этом году тоже поедем.
— А я у себя дома дальше Новосибирска не бывала, а здесь и в Курск только по случаю выбираюсь, — сетовала Женька.
— Запереть себя в деревне, нет, это не для меня. Я здесь надолго не задержусь, — перебирая читательские формуляры, рассуждала Марина.
— А работа как же, ведь отрабатывать нужно? — спрашивала Женя.
— А что работа, мой Эдуардик всё решит как нужно. У них на заводе большая библиотека, он обещал устроить мне перевод.
А когда Марина вернулась в село после летнего отпуска, загоревшая с модной стрижкой и в импортных шмотках. Женька словно с цепи сорвалась.
— Я на море хочу, на отдых, — требовала она от Сергея.
— Жень, какое море, кто меня сейчас с работы отпустит, — пытался урезонить он жену.
— Вот, вот, сам не живёшь, и мне не даёшь. Сидим тут в этой деревне по уши в навозе, а жизнь мимо проходит, — блажила она на весь дом. Осенью, Марину, как и обещал её любовник, перевели работать в город. Женька несколько дней ходила сама не своя, то и дело срывалась на маленьком Егорке или на Сергее, а чаще всего плакала заперевшись в спальне. Всё решилось в конце декабря, когда она получила письмо от городской подружки. Два дня ходила по дому с загадочной улыбкой, а на третий когда Сергей вернулся с работы домой, то застал там плачущую тётку Валентину с Егоркой на руках, а на столе записку от жены.
— Ох, Серёжа, Серёжа, — причитала тётушка, — чуяло моё сердце, не будет у вас нормальной жизни. Она ведь с первого дня показала чего стоит, только ты как щенок слепой, ничего видеть не хотел. Вот и остался теперь один, да с малым дитём на руках.
Серёжка в клочья разорвал оставленную Женькой записку, а тётке ответил.
— Ничего тётушка, не пропадём, будем жить.
— Один, с дитём? — Валентина укоризненно посмотрела на племянника.
— Пока один, а там видно будет. Может она ещё одумается и вернётся. Я ведь люблю её, тёть Валь, очень люблю.